Плоды манцинеллы - Сугробов Максим Львович

— Кто это? Кто за нами следит?

— Это Андрас Ланге, мой помощник. Дайте нам секунду, доктор, — Алан прочистил горло и обратился к Энди. — На правом верхнем… Или нижнем? Да, на правом нижнем мониторе есть синяя полоска, видишь?

— Да, — спустя непродолжительную паузу, послышался тихий голос. — На правом верхнем.

— Пусть так. Нажми ее.

— Дальше?

— Меню появилось?

— Да.

— Оно отвечает за декорации стен. Выбери там пункт…

Зал наполнился светом, а на стенах обширной комнаты замелькали цветастые картинки. Новости сразу нескольких крупнейших каналов Государства.

— Молодец, Энди, спасибо.

Майер затравленно озирался, оглушенный звуковым потоком, что лился со всех сторон. «Ты рискуешь, док», — подумал Андрас. — «Он же сейчас отъедет». Но Себастьян не «отъезжал». Напротив, по мере того, как слуховые и зрительные рецепторы приспосабливались к происходящим событиям, доктор выглядел все более и более заинтересованным.

— Что это? — спустя несколько минут Бастиан вытянул руку, указывая на стену слева. — Что там происходит?

Энди посмотрел — ничего необычного. Для современного человека. Люди на экране обедали — огромной толпой, на улице, они сидели за длинными металлическими столами и поглощали простую еду. Каждый из них был похож на соседа. По крайней мере, в одежде.

— Это… — Саммерс подыскивал слова. — Это Родство. Вы не знаете о них, верно? — Майер покачал головой. — Стоит рассказать вам, что происходит в мире. А точнее, что произошло.

«Старина Майер сейчас удивится. И при этом неслабо».

— Нет, — к удивлению Андраса отрезал Себастьян. — Я хочу знать, где я, почему я здесь и как тут оказался. Все остальное — потом.

— Вы пропали в начале 2044 года, почти девять лет назад. Тогда же, когда началась смута и появилось, — Алан махнул на стену-экран, — Родство. Вас долго искали, но безуспешно, вообще никаких следов. Власти считали, что вы в плену у обезумевших радикалов, но те, конечно же, все отрицали.

— Девять лет назад… — выдохнул Бастиан.

— Мне жаль, доктор.

— Как такое может быть? Наш труд… Мы так долго к этому шли. Почему я ничего не помню?

— Это мы и пытаемся выяснить. Вас давно уже считали без вести пропавшим, считали, что тайна исчезновения Себастьяна Майера никогда не будет разгадана. Но потом вы появились. Вас обнаружили в Цюрихе, неподалеку от университета, — Алан запнулся, на мгновение повисла неловка пауза. — Неподалеку от того, что когда-то было Цюрихским университетом.

— В… в каком смысле?

— Цюриха больше нет, доктор. От всей Швейцарии вообще ничего не осталось, только Альпы.

Тишина сомкнулась, запечатала студию. Саммерс ждал ответной реакции.

— Высокие пики. Снег, — задумчиво пробормотал Изобретатель.

— Этого там в достатке, да.

— Как это произошло?

— Как вас нашли? Сработал один из датчиков движения на некогда охраняемой территории, а когда прибыл патруль…

— Нет, — Майер схватился за голову и надсадно простонал. — То есть, да. И это тоже, но… Что стало с Цюрихом?

«Не говори ему, док. Зачем все это? Оставь», — молнией пронеслось в голове Андраса. Энди помнил события 2044-го. Тогда ему было восемнадцать, и он учился в тихом пригороде Кембриджа, не зная бед. Тогда он еще не понимал, насколько опасным может оказаться даже самый близкий человек.

— Это было чем-то шокирующим, — размеренно начал Алан. — Мы просто жили и жили, удивляясь тому, насколько быстро меняется мир. Как-то даже и не успевали за всем — столько открытий. В науке, медицине, технике. Каждое исследование приносило плоды, — Саммерс широко улыбнулся. — И ведь все благодаря вам.

— Мне? Как это?

— Конечно вам. НСГМ изменил мир. Сделал его лучше, чище, — Алан помрачнел. — Но, как оказалось, это была не вся правда. Точнее, у кого-то, а они составляли чуть ли не большинство, истина оказалась совсем иной.

— И что это значит?

— Начиналось все не так уж и плохо. Точнее, начало-то как раз и было хорошим, никто и не заметил, как мы шагнули в будущее, — Саммерс начал загибать пальцы: — Умные автомобили, лекарства от СПИДа и рака, вообще понимание развития раковых клеток достигло своего пика после прихода сканера. Роботизированные протезы с передачей тактильных ощущений, высокотемпературные сверхпроводники, проявляющие свои свойства даже при комнатных температурах. И многое, многое другое. Открытий было столько, что каждый новый день становился действительно новым. За первые пятнадцать лет эпохи НСГМ человечество совершило настоящий научный прорыв, да притом не один, не в одной сфере знаний.

Майер молчал. Он напряженно слушал Алана. Тем же занимался и Энди в операторской.

— Но потом… — Саммерс устало покачал головой. — Потом все полетело к чертям…

Современная история Государства и Родства. Алан говорил правду — все полетело к чертям. И начало мирового краха было заложено задолго до смуты — еще в 2017 году, заложено самими человечеством и характером современного общества. Сканер стал лишь катализатором глобального раскола, толчком грядущего террора.

— Недовольных было много. И с каждым годом становилось все больше.

— Недовольных? — Себастьян непонимающе вскинул бровь. — Недовольных чем?

— Вашим изобретением.

Когда-то их называли «темными». Всех тех, кто не мог позволить себе сканирование, либо отказывался от него. Обычное понятие, пусть и несколько грубое. Родители Энди были из их числа, но в каком-то ином, добром смысле. Мать и отец проработали в школе всю жизнь, преподавали и учили. У них имелись деньги на обследование, но желания не было вовсе. Андрас считал их чем-то уникальным, необычным. Но к 2027 году от сканирования стали отказываться все чаще и чаще. И дело оказалось не в деньгах.

— Люди боялись узнавать правду. Ведь эта правда, как показывала статистика, разрушила немало жизней. Вы даже не представляете… — Саммерс виновато потупил взор. — Многие лишились всего в первые годы новой эпохи. Всего: работы, уважения. Имени. С одной стороны — это пошло на пользу нашему обществу. Несомненно, — Алан кивнул сам себе. — На место старых, прогнивших лидеров науки, политики и искусства пришли новые люди. И люди эти были другими, доктор. Живыми, гениальными. Они творили, конструировали, преображали наше настоящее и ничего не требовали взамен.

— Я не понимаю, — Бастиан интенсивно потряс головой. — Как это связано с Цюрихом?

— Терпение, доктор. История важна в деталях, — Саммерс сделал паузу и продолжил: — Как я уже сказал, недовольных было много. Они кончали с собой, залезали в петлю, вскрывали вены, пускали пулю в лоб. Их, если можно так выразиться, отстранили — у руля встали те, кого одобрил сканер. И ладно бы случай оказался единичным, но нет: на обочину жизни выкинуло не одну тысячу людей, — Алан вновь отогнул один палец. — Это первая группа ваших ненавистников.

Майер молчал. Лишь задумчиво кусал губы.

— Вторых было больше. Представьте себе, что вы приводите сына или дочь на обследование — выкладываете немалую сумму за скан в надежде узнать, насколько прекрасным будет будущее вашего ребенка… А в итоге вам говорят, что максимум, на который может рассчитывать ваше чадо — мытье полов и сортиров в каком-нибудь второсортном заведении. Или даже проще — это говорят лично вам, о вас. Как бы вы отреагировали?

Себастьян не ответил.

— Вот то-то и оно, доктор, — печально протянул Саммерс. — До 2044-го бунты считались редким явлением. Так, по мелочи — то тут, то там обиженные сканером люди собирались небольшими кучками на площадях, держали в руках плакаты, на которых яркими буквами были написаны революционные возгласы…

«Талант не равен труду!»

«Душа — не документ!»

«У каждого должно быть право! У каждого должен быть шанс!»

Энди помнил эти плакаты. И помнил зарева пожаров, что пришли за ними.

— Но никто не обращал внимания. Сканер дал так много за такой короткий срок, что любая цена казалась приемлемой. Да и здесь, в научных городах, ничто не предвещало беды. Только вот в итоге получилось совсем иначе.