– Как мы можем ей помочь?
– Ты о чисто технической или моральной стороне вопроса? – зевнул Ренар, закидывая руки за голову. – Ладно, этику отложим на потом. Не хочу углубляться в длительный диспут на тему «Морально ли помогать преступнику, если он задержан незаконно или если он это она?». Не люблю зыбкой почвы под ногами. Вернёмся к технике. Если она всё ещё в участке, а не в тюрьме, вытащить её будет не так сложно. Внесём залог, ей предоставят право так называемого домашнего ареста, а мы раскрутим всё это до полного оправдательного приговора.
– А если она в тюрь… – Я вовремя прикусил язык. – Глупый вопрос, да?
– Нет, вопрос как раз таки совершенно неглупый. В тюрьму переводят, когда следствие считает, что дело раскрыто, можно передавать бумаги в суд. А вот устроить кому-либо побег из тюремной камеры совсем не так просто, как это представляется авторам дешёвых бульварных детективов. Тем более что нам мало вытащить Лизу, нам надо снять с неё обвинения в убийстве.
Только тут мне в голову пришла мысль о том, что же я упустил. Самое главное, то, ради чего мой учитель, подобно артуровскому рыцарю на белом липицианском коне, не задумываясь, кинулся в бой. И речь тут даже не столько о чувстве справедливости или лёгкой приязни к этой странной рыжей даме, «крейзанутой» на всю башку. Нет, мистер Ренар не удовольствовался бы освобождением невиновной, он непременно должен найти настоящего убийцу!
Тот, кто так весомо подставил преступницу Лизу и сумел ускользнуть от всей хвалёной французской жандармерии, видимо, преследовал какие-то личные корыстные цели. Теперь мне становилось особенно ясно, как же мало информации было в той заметке на страницах «Таймс».
Лис, как всегда, был прав: разобраться с этим делом мы могли только в Париже. За стеклом иллюминатора показались размытые огни далёкого берега, значит, до темноты наше судно пришвартуется в порту Кале. Скорей бы…
– О, за это не волнуйся, – усмехнулся мой наставник. – Мы прибудем точно по расписанию.
– Можно ещё один вопрос, сэр? – опомнился я. – А у вас есть кто-то знакомый во французской полиции? Я имею в виду, что нам явно понадобится помощь.
– Знакомый есть, некий сержант Санглер. Хотя, возможно, сейчас он уже вырос до капитана. Милейший тип, если его не бесить.
По мечтательному выражению его жёлто-зелёных глаз было ясно, Лис как раз таки обожает бесить своего французского приятеля. Наше судно причалило примерно через час. А спустя ещё сорок пять минут мы уже садились в купе скоростного поезда Кале – Париж. Попутчиков у нас не было, неизвестный благодетель также оставил нам в кассе четыре билета, полностью выкупив все места в купе.
Я бросил взгляд на вокзальный буфет, но мистер Ренар категорически помотал головой.
– Ты решил отравиться экзотическим способом? В поезде будут подавать чай и мармелад.
Вот, собственно, это и составляло мой ужин. Учитель прилёг, вытянувшись на бархатной полке, я же прилип носом к стеклу, пытаясь разглядеть за окном новую, невиданную мной страну. До недавнего времени мне не доводилось покидать Лондон, но после трудоустройства у Лиса я не только ездил по Британии, но даже посетил Шотландию. И хоть, как правило, все наши поездки были сопряжены с довольно опасными приключениями, что может быть лучше, чем с юности начать познавать мир. А манящая Франция занимала особое место в моей душе…
Великая страна и культура, великие короли и полководцы, великая архитектура, искусство, литература! Страна лучшего в мире вина и выпечки, самых прекрасных женщин и свобод, страна кровавых революций и героических песен! Ну и маловразумительной грамматики, где последние три буквы в словах непременно пишутся, но не читаются…
Невероятный Париж, город, где творили Гюго и Роден, Дюма и Пуссен, где «Мулен Руж» соперничает с Нотр-Дам, Булонский лес – с садом Тюильри, шаловливый Версаль – с величественным Лувром, а невероятное звёздное небо – со своим же отражением в синих водах Сены! Восхитительный сыр, чудесные пирожные, свежайшие листья салата, хрустящий багет и настоящий французский кофе!
Мистер Ренар частенько рассказывал мне о весёлой жизни на материке, да и я сам много читал, поэтому сердце едва не выпрыгнуло из груди, когда седой проводник в поезде громко объявил, что через час двадцать следующая станция – столица Франции, город Париж!
– Майкл, пожалуйста, прикрой рот и ничему не удивляйся, – попросил Лис, как только мы вышли на вокзале Гар-дю-Нор. – Здесь это не принято.
Практически уже была ночь, тем не менее вокруг кипела жизнь: сновали пассажиры, слышались зазывные крики извозчиков, свистки полицейских, чей-то нарочито громкий смех, лирическая музыка аккордеона. Вездесущие парижские еноты отчаянно пытались всучивать вечерние газеты всего за один су. Важные грузчики-медведи неспешно зевали у своих багажных тележек, в прохладном воздухе разносились ароматы жареных каштанов и полузапрещённого абсента.
– Смотри под ноги, англичанишка! – Меня едва не сбил с ног какой-то мелкий мальчишка с внешностью записного Гавроша.
– Прошу прощения, месье, – на автомате ответил я, приподнимая шляпу. – Отличная погода, не правда ли?
– Придурок, – хмыкнул он, пытаясь скрыться в толпе, но цепкая лапа моего учителя выдернула его за воротник, словно лишний волосок из брови.
– А-а! Отпусти, фараон проклятый!
– Невежливо грабить приезжих, – наставительно покачал головой мистер Ренар, возвращая мне моё же электрическое перо, мой новый блокнот и мой кошелёк с шестью фунтами карманных денег. – Если так уж нужны средства, их можно заработать.
Мальчишка мигом прекратил орать и вопросительно уставился на моего учителя.
– Нам нужно побыстрее добраться до отеля «Риц», где-то перекусить и условиться о найме проводника на два-три дня пребывания в Париже.
– Десять луидоров в день, кров, постель, еда и…
– Один луидор за три дня, – быстро перебил Лис. – Плюс премия в пять экю за каждое выполненное задание.
– Принято, месье-жадина-командор!
– Как твоё имя, наглый мальчик?
– Гаврош!
– Он издевается, сэр? – на всякий случай уточнил я, но мой наставник лишь шутливо погрозил мне пальцем. Да-да, не задумываться, не переживать, не искать логики – мы в Париже…
Кстати, не знаю уж, какие организационные таланты дремали в этом грязном мальчишке, но примерно через две минуты мы уже ехали по булыжным мостовым вдоль Сены. Привычных британскому глазу кебов здесь не было, но паровые повозки и экипажи точно так же раскатывали по улицам и проспектам.
И точно так же, как у нас, ими правил неистребимый конский профсоюз. Нас вёз седоватый, пегий в яблоках мерин, жутким голосом услаждающий пассажиров французским шансоном:
Вечная морковь!
Тянусь я только к ней,
Но время вновь
Нас делает бедней.
И чем больше слов,
Тем далее морковь…
Все года любви
Я посвящал лишь ей,
Я ждал её,
И от младых копыт
Мой путь изрыт
Мечтами лишь о ней,
О лучшей из морквей…
– Что? – невольно дёрнулся я. – Но, сэр, он поёт «морквей»?! Ньютон-шестикрылый, но можно ли так сказать?
– Не обращай внимания, это французская поэзия, в ней можно всё. Ты ещё не читал, как развлекался стихами-рисунками тот же Аполлинер или извращал рифмы Рембо? О-ох, главное, делай вид, что ничему не удивляешься. Только это может спасти психику англичанина в Париже.
Слова моего наставника воистину оказались пророческими. Под подобные песни с самым вольным обращением с нормами грамматики нас довезли до места. Гаврош спрыгнул с подножки нашего экипажа, поймал подброшенную монету и лично вручил её извозчику. Таким образом, мы расплатились и никто не проехался на дармовщину. Профсоюз такого не позволял.
