Портрет моего мужа (СИ) - Демина Карина

Та самая служба безопасности?

Или всего-навсего надзор?

Тип представляться не спешил, он позевывал и ежился под порывами пронизывающего ветра, а еще крутил головой, и длинные волосы его то поднимались облаком, то опадали, закрывая глаза. Тип убирал их, но местные ветра слетелись на новую игрушку.

- Терес, засранец ты этакий, - дружелюбно сказал толстяк, вытирая пот со лба. - Чего ты творишь?

- Чего хочу, то и творю, - отозвался хозяин Ольса. - Я в своем праве.

- Только если оно не вступает в противоречие с законом.

...их пустили в замок.

И рыжий, будто очнувшись ото сна, встрепенулся, отряхнулся и вытащил из рукава золоченую бляху, от которой пахнуло силой. Все-таки служба безопасности. Та самая, королевская, от которой человеку здравомыслящему стоит держаться подальше.

- У меня есть ордер на обыск замка, - сказал он мягко, будто извиняясь и за ордер, и за бляху, и вовсе за свое здесь присутствие. - А потому, может, не будем тратить ваше и наше время. И вы сами во всем признаетесь?

Толстяк поморщился.

Мар посмотрел на меня преснисходительно: мол, я тебя, глупенькую, предупреждал. Не вняла? Сама виновата. Но если очень и очень попросишь, я тебе помогу.

- В чем? - уточнил сала Терес, которого, кажется, ни бляха, ни рыжий не впечатлили. А ведь все знают, что в СБ не берут бездарей.

Рыжий икнул, прикрыл рот ладонью и поинтересовался.

- А в чем можете?

- Вино, - сала Терес подумал и сказал. - Имперское. Белое. Легкое. Девять бочек... без королевской печати. Для собственного потребления.

- Все девять бочек? - рыжий вновь икнул и скривился. Укачало его, что ли?

- Так ведь... чем здесь еще заняться? И красного полдюжины.

- Альежское? - толстяк потер руки. - То самое...

- То самое.

- А коньячок?

- И коньячок имеется...

- Хватит, - рявкнул Мар. - Нас интересует совсем не вино. Где лаборатория?

- Там, - сала Терес указал направление. - Прямо по коридору, а потом наверх...

Двести семьдесят восемь ступеней, причем не самых низких. Лестница извивалась змеей. Местами проход становился донельзя узким, а ступени высокими. В принципе, здесь и подъемник имелся, но... сломался.

Старый ведь.

- Я... не думаю... что во всем этом... - толстяк остановился, переводя дух. Он вытащил платок и вытер лоб. - Есть... хоть какой-то смысл... сала Терес мой давний... знакомый.

- Вижу, - сквозь зубы процедил Мар.

А я что?

Я вообще держалась позади, ведомая исключительно любопытством. Что поделаешь, женщины слабы и излишне любопытны, впрочем, кроме любопытства они подвержены многим иным порокам. Все так говорят. И не стоит людей разочаровывать.

- Сомневаюсь... что вы там... найдете... хоть что-то...

Мар лишь фыркнул. Вот... а раньше мне казался человеком неглупым. Подъем продолжился. И закончился перед дверью, которую перечеркивали две железных полосы. Оба замка были заперты, засов задвинут, но когда такие мелочи останавливали службу безопасности.

Небрежный взмах руки, и замки слетели на раз.

И вот к чему ломать было? Попросили бы, сала Терес и открыл бы...

- Что за... - Мар все-таки добавил пару нехороших слов. А он запыхался... стало быть, пробежки забросил, да и на полигон времени не осталось. Вот и сказывается. - Что это?

- Лаборатория, - миролюбиво произнес мэтр Терес. - Как просили.

- Но она ж...

- Это еще от моего деда осталась, - он вытащил плитку жевательного табака и, отломив кусок, сунул за щеку. - Любитель был поковыряться... сотворить что-нибудь этакое. Потом, правда, в грозу пришибло, но сам виноват, окна закрывать надобно. Мы и закрыли. Окна тоже.

Здесь пахло сыростью, пылью и тленом.

Тихо ржавел древний анатор. Покрылись слоем окалины бронзовые чаши, заросла зеленью медь. И толстый слой пыли покрывал стеклянную посуду. Пыль лежала и на полу, свисала с углов клоками, прикрывая клубки проводов. Старый осциллограф, похожий на полудохлого паука, ютился в углу.

Высилась стопка лабораторных журналов, надо полагать, изрядно поеденная мышами...

Башня исправно хранила свои секреты.

- Сюда почитай никто и не заглядывает... лет десять уже точно, - сала Терес старательно пережевывал табак. - Оно, конечно, вроде и место, а издохнешь, пока доберешься. Сперва думал перестроить, а после... на кой ляд оно сдалось? Дом не любит, когда его без нужды беспокоят.

А это уже было предупреждением. Но разве ему вняли?

- Он над нами издевается, - Мар повернулся к сала, но взгляд его почему-то остановился на мне. - Они сговорились... моя жена и этот...

Я опустила взгляд в пол.

И стиснула подол платья, вйсем видом своим изображая нжесчастную, забитую жизнью женщину. Много ушсилий не потребовалось: с обрезанными волосами и кожей, на кмоторой местные ветра оставили свой след, я выглядела в достаточной мере жалкой, чтобы рыжий отвел взгляд. А вот чиновник покачнулся, встав между мной и Маром. И видит Эйте, движения его, еще недавно неловкие, нелепые, вдруг обрели характерную текучесть.

- Это она, - Мар злился. На себя ли, на меня, на весь этот дерьмовый мир, который не дает просто жить так, как хочется. - Она делает те цацки, а этот... вывозит и продает. Это ведь просто проверить, верно?

Я тоненько вздохнула.

И скрестила руки на груди.

- Полегче, парень, - в голосе чиновника прозвучала угроза. - Нечего тут кричать.

- Позвольте ваши руки, - рыжий теперь разглядывал меня. И в светлых его глазах - надо же, почти прозрачные, как местное небо, хотя с характерным отливом, выдающим огневика - не было ничего. Ни раздражения. Ни желания поскорей закончить с неприятным делом. Ни ожидания...

Равнодушие?

Пожалуй.

Небу ведь глубоко наплевать на то, что происходит там, ниже. Разве что острые шпили горных пиков способны ненадолго потревожить его покой.

- Вы не обязаны, - толстяку не нравился и рыжий тоже. - Без судебного предписания.

...которое они получат ближе к вечеру. Если не получили загодя, в чем я почти не сомневалась. А потому молча протянула руки.

- Надеюсь, концентрация соблюдена? - уточнила я, глядя на темную склянку, появившуюся из внутреннего кармана пиджака. Пиджак был мят, слегка кривоват и сидел так, что плечи рыжего казались непропорционально огромными, а руки - коротковатыми. - Не хотелось бы остаться без кожи...

Толстяк засопел.

Надо бы узнать, как его зовут. Наверняка еще один старый и крайне полезный знакомый сала Терес. Рыжий продемонстрировал печать.

Разломил ее.

Пробку вытаскивал зубами, что делать, к слову, крайне не рекомендовалось. Но я промолчала. Кто я давать советы целому королевскому псу? А вот и платок. Запечатанный, как водится... и снова печать трескается при прикосновении к ней узкого перстня.

Жидкость полупрозрачна, а вот запах у нее до крайности резкий, аммиачный.

Она впитывается в платок, впрочем, рыжий довольно экономен, а может, не впервые проводит процедуру. Платок касается моей ладони. Левой.

И правой.

Две влажных полосы краснеют моментально. И Мар подпрыгивает, надо полагать, от радости. А вот рыжий хмурится. В отличие от Мара он знает, что ни один реагент, оседающий на коже, не оставит такого плотного и, главное, равномерного поля.

- Сала Терес, - мой голос звучал тихо, виновато даже, - позволите ли вы...

Он молча протянул руку. А рыжий также молча провел по ней платком. И хмыкнул, когда след окрасился алым. Во взгляде его появилось... любопытство? Пожалуй.

- Соль, - сказала я и ресницами хлопнула, потупилась, старательно глядя не на рыжего, а на собственные туфли, тоже пострадавшие от соли, впрочем, как по странному совпадению, и прочая моя одежда. - Здесь ветра такие... соленые... к вечеру на коже прямо корка образуется. И на волосах. И на одежде...

...а ионы натрия весьма неплохо вступают в реакцию Каррье.

- Гм, - произнес рыжий, с сомнением разглядывая свою бутылочку, будто прикидывая, имеет ли смысл тратить остатки реагента.