Хозяйка Красного кладбища - Гущина Дарья

«Я закончил», – доложил Ярь.

Слева – ракушки в тени деревьев и чистая земля в проплешинах сухой травы, а справа – покуда хватало взгляда огромные, но аккуратные горы листвы. А за ними – снова небольшие ракушки в окружении красно-рыжих деревьев и сеть мелких тропок.

– А давай помогу, – предложил Зордан, потирая руки.

– По закону вас и ваш труд использовать нельзя, – я перехватила посох и отправилась вперёд, на последний участок первой трети обители.

– Вот и зря, – осудил беспокойник, следуя за мной. – Мы бы силу на полезное дело тратили, а у вас было бы больше времени на другие дела.

– А вы и так её на полезное дело тратите, – возразила я. – Ваша сила питает и Красное, и защиту, и нас.

– Ты же понимаешь, о чём я, – Зордан не отставал – во всех смыслах этого слова. – Ну? Давай помогу. Никто не узнает. Мы никому не скажем, а Ярь вообще говорить не может.

«Смешно, – сухо свистнул помощник. – Если что, Рдян, покойников рядом нет. Живых – тоже».

– Ладно, – сдалась я. Очень уж хотелось закончить с уборкой этой обители до обеда. – Делайте что хотите.

– Так Жалёна испарилась? – вернулся к прежней теме Зордан и зашептал наговоры.

И так же, одна за другой, начала испаряться наметённая Ярем листва, – земля, подрагивая и тихо урча, с шелестом втягивала в свою утробу горку за горкой. М-да… Ничего-ничего, когда-нибудь я тоже всё это освою – и с посохом, и без.

– Жалёна не только испарилась, – я вернулась к своему участку. – Именно в её тайнике хранилось то, что испортило вашу воду.

– Доразломные монеты, – блеснул осведомлённостью бывший ищеец. – А они есть в описи Жалёниных вещей? Или нет? Или монеты ей кто-то принёс – тот, кто не оставил своих следов?

Ярь? Я вчера упустила этот момент.

«Нет, монеты Жалёне принесли», – уверенно свистнул Ярь.

Мы подобрались к самому интересному.

– Вы, покойники, оставляете следы? – прямо спросила я. – Те, которые нужны ищейцам? Что это вообще за следы, силд?

– Душа следит, Рдяна, – серьёзно ответил Зордан. – Душа следит не хуже тела. Намерения – вот что чует ищеец. Желания, нужда, потребности, намерения – всё это оставляет следы, как ступни на песке, как ладони на дверной ручке. Вот пришёл, допустим, человек в лавку одежды, захотел дорогой плащ, задумал его стащить – и уже этим наследил. И в лавке, и на плаще останутся следы его намерений. Ищеец их почует как запах, увидит как отпечатки. И быстро дойдёт по этому следу от лавки до плаща.

Я закончила с последним участком, закинула на плечо посох, и мы с Зорданом перебрались на следующий, к центральной тропе, справа от которой, в зарослях, уже вовсю шебуршал Ярь.

– Но это простой случай, – беспокойник снова занялся наметёнными кучами листвы. – Есть и сложные. Но любой можно распутать, любого преступника можно найти, если понять его намерения. Как только ищеец чует верное направление чужих желаний и мыслей, он тут же видит следы – и следы потянут его за собой. Даже силком. Даже посреди ночи и в одном исподнем. Даже на необитаемые острова. Даже на ближайший материк. Даже в защищённый тайник.

…силда Дивнара, послышалось в недоговоренном. Ну точно, не бывают они бывшими, пронюхал как-то про эту историю. И про исподнее – снимала я как-то Сажена с очередного «дерева» в одних подштанниках.

Я невольно усмехнулась, а Зордан подмигнул и предложил:

– Что касается нас… – беспокойник насупился. – Душа-то с намерениями у нас остаётся – значит, следим. Но намерения уже не те – слабые. Вот если бы кто-то ожить возжелал – вот это был бы мощный след. А всё остальное по сравнению с этим меркнет. Потому и следы получаются слабенькие. Недолговечные. След же подпитывается намерением. Жаждой действия. Удовольствием от дела. Мечтой попутной. И, кстати, есть среди покойников те, кто не следит совсем. Это звери, Рдяна. У зверей нет своих намерений, но есть верность хозяину и его приказу – даже после смерти. Мёртвые питомцы – самые опасные из нас.

Я слушала и убирала листву с одной стороны тропы, вычищая землю у ракушек, деревьев и скамеек, а Зордан исправно «испарял» очередные горки, наметённые Ярем, со второй стороны. Говорить вслух одно и повторять мысленно наговоры – это жутко сложно. Но я тоже это обязательно освою. Ибо полезно.

– Вот ещё примеры, Рдянка. Допустим, за седмицу мы находим на одной улице трёх девиц, которых снасильничали и задушили. И, допустим, за седмицу в одной хлебной лавке пропадают ватрушка, медовая слоёнка и бублик. Какое дело сложнее распутать? – светлые глаза бывшего ищейца хитро сверкнули.

Я подумала, вспомнила о намерениях и поняла:

– Сдобу.

– Почему? – заинтересовался Зордан. Искренне – словно проверял, гожусь ли я для ищейской работы.

– Это же не еда, а лакомство, и стоит полмедяка. Можно себе позволить, если только не запрещать из-за, например, лишнего веса, – предположила я. – Нет намерения ни купить, ни украсть. Просто рука взяла и стащила любимое, пока голова запрещала. А раз нет намерения или оно слабое, то и следов нет или они слабые.

– И так же сложно распутывать случайные убийства, – беспокойник одобрительно улыбнулся. – Когда человек защищался – с намерением выжить и сбежать, а не убивать. Когда он отвернулся, а его пёс сорвался с поводка и загрыз прохожего. И тому подобные случаи. Они следов души не оставляют – иногда вообще. Тут нам в помощь только собственная голова, внимательность и следы тела. Все преступления покойников – примерно такие, Рдянка. Намерений или нет, или они слабые. Следов тоже или нет, или они слабые. Но бывает – изредка, если как в последний раз, – и сильные, и долговечные. Интересно, как Жалёнка наследила.

– Не знаю. Вы же лучше во всех этих намерениях разбираетесь. Вот и разбирайтесь… – и я запнулась, понимая кое-что ещё. Встала, опёрлась о посох и прищурилась: – К чему всё это, силд? Зачем вы пришли сюда на самом деле?

– Покажи мне склеп Жалёны, – прямо сказал Зордан. – Живого ты туда не проведёшь, если не родственник или не близкий друг, а мёртвый за тобой пройдёт. И у меня даже будет несколько минут для работы. То, чего не нашла ты, найду я. Покажи, – в светлых глазах загорелся огонь.

Очень нехороший огонь – лихорадочный. Зловещий признак.

– Нет, – я качнула головой. – Мне нужна ваша помощь, да, силд, но – нет. Знаю, вы считаете меня недостойной должности – и возрастом мала, и силой, – но не забывайте, что я здесь выросла. Я наблюдала за покойниками с пелёнок и хорошо вас изучила. Если сейчас я пущу вас в склеп, знаете, что будет потом? Знаете, но рвётесь. Это сильнее вас – жажда дела. Оттого вы, чрезмерно деятельные, и становитесь беспокойниками. Неспокойники не могут не думать, их мучают бесконечные вопросы и тревожные мысли, а вы не можете не делать – даже после смерти.

Зордан явственно скрипнул зубами.

– Сейчас, – продолжала я спокойно, – я пущу вас в склеп. И независимо от итога – учуете или нет, найдёте или нет, – вы начнёте искать. Растревожите по привычке ищейскую силу. Да выхода ей без амулета нет. И она сведёт вас с ума. Нет, силд. Если хотите помочь – бдите. Гуляйте. Замечайте. Вспоминайте. Объясняйте. Делитесь опытом. К большему я вас не пущу. Я и так рискую, позволяя вам наблюдение.

– Хочешь помочь – не мешай? – криво усмехнулся Зордан, и от очередного его злого наговора дрогнула земля.

– Я очень хорошо вас понимаю, силд, – я подхватила посох и отправилась на следующий участок. – Вы прикованы к смерти, а я прикована к кладбищу. А может, я другим хочу заниматься. Может, я с землёй хочу научиться работать, в Нижгород хоть иногда выбираться, хорошего парня встретить и семью создать, а не за вами по всему кладбищу бегать. Но я делаю то, что должно по судьбе. И вам следует делать то, что должно.

Зордан разом сдулся и тихо повинился:

– Извини, Рдянка. Ну… не подумал.

– А вот подумайте, – сухо посоветовала я. – Это неспокойникам думать опасно. А вам очень даже нужно. О судьбе. О смерти. И о важности послеобеденного сна.