Город чудес - Беннетт Роберт Джексон

— Я получаю телеграммы с указанием, где будет осуществляться контакт. Затем иду в назначенное место, делая именно то, что говорит куратор, и как только я оказываюсь там, то… — Он закрывает глаза. — Совершаю ритуал.

Затем Кхадсе описывает чудо, о котором Сигруд никогда раньше не слышал: дыру из совершенной тьмы, которая ждет крови, и нечто спящее на дне — то, что выдает ему письмо.

Сигруд смотрит на лист в руке.

— Так это письмо… получено из чуда?

— Да. Возможно. Какая разница? Вы с Комайд всегда знали о чудесном чуточку больше, чем было известно нам.

— И ты понятия не имеешь, кто поместил туда… эту тьму и вложил в нее письмо, чтобы передать тебе.

— Верно. И я не думаю, что это так работает. Я думаю… Каждый раз, когда я это делал, мне казалось, что дыра соединяется с каким-то другим местом. Местом, которое находится под миром или за его пределами… я не знаю, как сказать. И, чтоб мне провалиться, не уверен, что хочу узнать.

— Как странно, — тихо говорит Сигруд, — что ты, человек, который так сильно презирает континентцев, с готовностью воспользовался континентскими трюками, чтобы убить сайпурку.

Кхадсе пожимает плечами.

— Я же сказал — он платит. — Он сплевывает полный рот чего-то кровавого и вонючего. — Ну да, мой куратор, возможно, псих. Может, он какой-нибудь континентский тайный агент, который раздобыл кучу реликвий. Так все устроено. Мы в эту игру играем со щенячьего возраста, Харквальдссон. Сильные мира сего делают ходы. А мы, пешки и пушечное мясо, сражаемся в траншеях, пытаясь выжить. Сложись все чуть по-другому, в цепях был бы ты, а с ножом — я.

Сигруд размышляет над услышанным. Он решает, что согласен.

Он поворачивается и аккуратно прячет список в свой ранец. Потом отдирает другую пластинку от обуви Кхадсе, забирает обе и пальто агента и тоже прячет.

— Грабишь меня, да? — говорит Кхадсе. Он снова сплевывает. Что-то со стуком падает на пол — возможно, зуб. — Я тебя не виню. Но мы подошли к концу, да? Теперь ты решаешь, как меня убить. Как отправить старого Рахула Кхадсе прочь из этого смертного мира. Какой же ты ублюдок.

— Еще нет. — Сигруд смотрит на него. — Ты знаешь о своем кураторе больше, чем говоришь, Кхадсе.

— О, так ты хочешь пойти за ним? — спрашивает бывший агент.

Сигруд не отвечает.

Кхадсе хихикает.

— Ох, надо же. С ума сойти. Валяй стреляй! Он тебя на куски разорвет, громила!

— В каком смысле?

— В таком, что он не из тех, с кем можно шутить. Я просто знаю его имя. И слушок о том, что если произнести это имя вслух… Ну, поминай как звали.

— Твой наниматель убивает? Просто за то, что его имя произнесли вслух?

— Чтоб мне провалиться, если я знаю. Никто не в курсе, что с ними происходит. Но, куда бы они ни попали, оттуда не возвращаются.

Сигруд приподнимает бровь.

— То, что ты описываешь, — говорит он, — смахивает на страшную сказку для детей.

— А я взял да и сунул руку в крови в дыру в реальности! — смеется Кхадсе. — А ты взял да и выстрелил в меня, и пули просто попадали на пол! Я уже не понимаю, во что верить, но знаю — разумно быть осторожным. — Он ухмыляется, как безумный. — Я тебе скажу это проклятое имя, если ты хочешь, дрейлинг. С радостью. И тебе крышка.

Сигруд качает головой.

— Я никогда не слышал о чуде или божественном создании, которое могло бы услышать свое имя с другого конца мира. На такое способно только настоящее Божество — и если ты не собираешься сказать мне, что твой куратор — Олвос, это означает, что ты здорово ошибаешься.

— Думаю, ты сам поймешь. — Улыбка Кхадсе увядает. — И после того как я скажу тебе это имя… старине Кхадсе придет конец. Не правда ли?

— Ты бы сделал то же самое со мной.

— Да. Верно. — Он глядит на Сигруда горящими глазами. — Как ты собираешься это сделать?

— Если бы все происходило двадцать лет назад, я бы тебя выпотрошил. Оставил болтаться здесь с кишками наружу. Это заняло бы несколько часов. За то, что ты сделал с Шарой.

— Но сегодня?..

— Сегодня… я стар, — говорит Сигруд, вздыхая. — Знаю, я таким не выгляжу. Но мы оба старики, Кхадсе, а это игра для молодых. У меня больше нет времени на такие вещи.

— Верно. — Кхадсе смеется. — Я думал, выберусь. Выйду на пенсию. Но от всех этих вещей так просто не сбежать, так?

— Да. Ты прав.

— По крайней мере это ты. Ты, а не один из этих тупых маленьких ублюдков. Тебе не просто повезло. Ты заслужил это. — Кхадсе на мгновение смотрит в пространство. Затем он поворачивается к Сигруду и произносит: — Ноков.

— Что?

— Его имя, — говорит Кхадсе, тяжело дыша, как будто каждый слог причиняет боль. — Его имя — Ноков.

— Ноков? Ноков — и все?

— Да. И все. — Он наклоняется вперед. — Знай, ты умрешь. Что бы ты ни сделал со мной, он с тобой поступит в тысячу раз хуже.

Сигруд хмурится. «За всю жизнь, — думает он, — я не слышал ни о каком Нокове, ни в мире тайных агентов, ни в мире Божеств».

Дрейлинг встает, достает нож и аккуратно приподнимает подбородок Кхадсе, обнажая тонкий белый шрам на горле. Прикладывает черное лезвие к шраму, как будто следует инструкциям к детской вырезке из бумаги.

— И ты это заслужил, — говорит Кхадсе, глядя Сигруду в глаза. — За все, что сделал. Ты и это заслужил.

— Да, — говорит Сигруд. — Знаю. — Потом он резко проводит лезвием по горлу Кхадсе.

Бьет фонтан крови, горячий и влажный. Сигруд отступает и смотрит, как Кхадсе давится и кашляет, как его грудь и живот заливает его собственная кровь.

Он умирает быстро. Не важно, сколько раз Сигруд такое видел — его всегда поражает, как мало секунд отделяют жизнь от смерти.

«Сколько секунд, — думает он, наблюдая за тем, как содрогается тело Кхадсе, — умирала Шара?»

Голова бывшего агента без сил падает на грудь.

«Или Сигню?»

Кхадсе перестает двигаться.

В комнате становится тихо, не считая звука, с которым капает на пол кровь. Сигруд вытирает руки тряпкой, садится на пол и снова вытаскивает список целей Кхадсе.

Он смотрит на последнее имя: Татьяна Комайд. Девочку он видел один раз в жизни, и, наверное, это единственная частица его подруги, которая еще сохранилась в мире.

Бледная континентская девушка наблюдает за бойней из камышовых зарослей у канала. Она медленно начинает взбираться к краю участка, следя, не мелькнет ли что-нибудь в окнах. К счастью, громила увез Кхадсе недалеко — всего лишь на несколько миль вниз по течению. Так как за рекой здесь никто не следит, она без труда движется в нужном направлении, хотя теперь промокла до колен.

Она не знает, что это за здоровяк, но он ей не нравится. Ушли месяцы, чтобы отследить перемещения Кхадсе, месяцы, чтобы внедриться в его средства связи, месяцы, чтобы почти все вычислить. Это было особенно трудно, потому что у Кхадсе при себе имелись какие-то чудеса — что-то, делающее его невидимым, почти неуловимым для слежки, — но ей все же удалось придумать, как с этим справиться.

А потом тупой верзила с пистолетами и ножом ввалился на склад и все испортил, а в последний момент уволок Кхадсе прочь, словно мешок с треклятой картошкой.

Потом она забралась внутрь и увидела трупы. Увидела, что он с ними сделал. Кем бы он ни был, она не хочет, чтобы такой человек прослышал о ее планах.

Медленно светает, но ее настроение от этого не улучшается. Она окидывает взглядом развалины скотобойни. Ей это место не нравится. Отчасти потому, что оно уродливое и обветшалое, но в основном из-за того, что ей не нравится его прошлое.

А она может увидеть любой отдельно взятый момент из прошлого.

Она вздрагивает. Когда-то это место было переполнено смертью. Стоит ей отвлечься, и прошлое начинает просачиваться, она замечает огромные стада коров и коз, которые бродят туда-сюда в загонах, беспокойные и испуганные, словно гадая, что с ними будет. Иногда она слышит их блеяние, мычание и крики, чувствует впереди запах крови и знает, что приближается. Она слышит их прямо сейчас — слышит, как они вопят на скотобойне…