Подарок инкассатору - Константинов Евгений Михайлович

— Так чего там за прелюдия-то, — подал Гаврилыч голос с заднего сидения.

— Не волнуйтесь, мужики, с сексом это не связано. Хотя, как не связано… Ладно, речь идет вот о чем. Помню, примерно за год до армии, я увлекся коллекционированием марок. Не серьезно, конечно, правильнее сказать — страстно. Влюбился я в это хобби и почти каждый вечер стал посещать магазины «Филателия», «Союзпечать», главпочтамт, тот же «Дом Книги», что на Арбате, в котором филателистический отдел имелся. И каждый раз хоть одну серию, или даже одну марочку, но покупал. Собирал много разных тем, в первую очередь — космос, но, конечно, и живопись, и флору-фауну, и спорт, и великих людей… Дофига в филателии разных интересных тем, подтверди Николай Гаврилыч.

— И не сосчитаешь, — понимающе кивнул тот.

— Вот именно! И естественно, если собирать все эти темы, никаких денег не хватит, поэтому вскоре передо мной встал вопрос, — чем лучше всего ограничиться? Понятное дело, что марки своей страны необходимо собирать все. Но, учитывая, что некоторые марочки, особенно довоенные, мягко говоря, «неподъемные», типа, серия каких-нибудь там дирижаблей стоит не меньше моей зарплаты…

— Вот именно, — поддакнул с заднего сидения Гаврилыч.

— А о каких-нибудь редких номерных блоках, можно вообще не мечтать, то я, естественно, пришел к выводу, что для начала, стоит заострить внимание на, так называемой, хронологии, начиная с года моего рождения. Типа, похвастаться перед кем-нибудь, что, мол, у меня есть буквально все марки от и до.

— Разумно. Многие дилетанты так и поступают.

— На «дилетанта» я ничуть не обижаюсь, Николай Гаврилович. Хотя бы потому, что так оно и есть. Ну, и помимо хронологии, так сказать, обязаловки, стал я потихонечку приобретать марки с изображением кошек — это уже для души. Я вообще кошек люблю, а на марках они ну просто замечательные.

— Да, замечательные, — согласился Гаврилыч, — только, как правило, все эти кошачьи серии — ширпотреб, поэтому и стоят копейки.

— Все правильно, — не стал возражать Костиков. — И речь, собственно, не о кошках. А о том, что у спекулянтов, собиравшихся, к примеру, у магазина «Филателия» на набережной Шевченко, с собой всегда имелись пухлые такие портфели, в которых помещалось сразу несколько толстенных альбомов с марками. И все эти альбомы буквально набиты красивейшими и довольно дорогими иностранными сериями. Меня особенно поражало искусство! Сколько же этого искусства было у спекулянтов!

— Где искусство, там и бабы голые, — усмехнулся Бугор.

— В том числе и бабы. Но необязательно. Шедевры мировой живописи они и есть шедевры. Я вот, к примеру, чтобы иметь у себя дома подлинник, допустим, Айвазовского, все что угодно отдал бы. Хотя, что я могу отдать? Квартиру? Так подлинник Айвазовского однозначно дороже моей квартиры. Да, Николай Гаврилыч?

— Намного дороже.

— Вот именно. Это сейчас я могу себе позволить много чего из марок прикупить. А тогда, до армии, чтобы серьезно переключиться с собирательства кошек на искусство я даже не мечтал. Слишком много денег бы потребовалось, а где их взять школьнику. И вот как-то зимой, вечером, прикупив очередную серию кошек и довольный возвращаясь домой с набережной Шевченко, я вдруг наткнулся на одного пожилого филателиста-спекулянта. Там неподалеку продуктовый магазин был, и, видимо, спекулянт отоварился в нем четвертинкой. Я, главное, к нему подхожу, а он, ни на кого не обращая внимания, запрокинул голову и водку из горлышка хлещет. И, главное, портфель свой пухлый, набитый альбомами с дорогущими марками, поставил себе между ног и все по-барабану. И вот приближаюсь я к нему, а у самого мысли о том, что ничего нет проще, как схватить этот портфель и убежать. Догнать он меня не догонит, а я забегу в ближайший двор, за угол заверну и дальше пойду спокойно, как ни в чем ни бывало. И пусть спекулянт кричит, что ограбили, все равно на улице почти никого нет, да и кто заострит внимание на орущем пьянице…

— Хорошо тебя зная, Шуба, — нарушил Гаврилыч возникшую паузу, — могу с уверенностью сказать, что не стал ты того филателиста грабить.

— Конечно, не стал. Вовремя остановил меня боженька. А, может, чувство самосохранения сработало.

— Нет, — не согласился Гаврилыч. — Чувство самосохранения здесь не причем. Сам же говоришь — филателист пожилой, подвыпивший, догнать бы тебя не догнал, а кроме него никто бы за тобой не побежал. Я «Филателию» на Шевченко и тот самый продуктовый очень хорошо себе представляю, — действительно по тем временам малолюдно там было и на набережной, и поблизости, а во дворах да еще и зимним вечером — вообще никого. И до метро «Киевская» рукой подать, а если уж в метро нырнуть, так все — с концами.

Нет, Шуба, не из-за боязни быть пойманным ты грабить не стал, а из-за своей врожденной честности.

— Не уверен, Николай Гаврилыч. Мысль-то у меня все равно возникла…

Я после того случая, так сказать, «несовершенного ограбления» все думал, прикидывал, что бы с этим ворованными альбомами и марками стал делать? Понятно, что продавать бы не побежал — либо наткнулся бы на того самого спекулянта, либо такие же, как он меня заподозрили.

Понятно, что рассортировал бы марки по темам, любовался ими. Но кому-то показать коллекцию было бы стрёмно — сразу возникнут вопросы, где взял, да сколько стоит. А куда девать чужие альбомы дома? Прятать под кроватью, в кладовке и втихоря от матери их доставать. Так рано или поздно застукала бы она меня или при уборке нашла бы спрятанное. Я же ей каждую новую серию марок обязательно показывал, а альбомы она мне на день рождения дарила, поэтому хорошо знала, что почем. А тут вдруг, откуда ни возьмись, такое…

— Знакомое чувство, — сказал Гаврилыч. — Помнится я, вскоре после женитьбы решил дома заначку сделать. Ну и спрятал некую толику денег, не помню уж где, или в письменном столе, или где-то в своем мужском белье. Мало ли для чего молодому мужику вдруг деньги понадобятся. Так вот жена обнаружила заначку буквально на следующий день. И ведь не искала специально, просто стала порядок наводить, а тут вдруг денежка. До сих пор помню, как мне стыдно было. С тех пор ни разу в жизни деньги не заныкивал.

— Этого не понимаю! — оглянулся Бугор на старшего маршрута. — У мужика должны быть свои собственные деньги! Чтобы жена до них не дотрагивалась, чтобы вообще о них не знала!

— Так моя и не дотрагивается. У меня наличность в одном из сейфов хранится. Если жене деньги нужны, даю, сколько потребует — ни копейки меньше, но и ни копейки больше.

— Погодь, Гаврилыч, ты сказал — в сейфах? Получается, у тебя их несколько?

— У него для особо ценных коллекций марок специальные сейфы, — ответил за старшего Серега, однажды побывавший у ветерана дома. Тогда, чтобы удивить гостя Николай Гаврилыч достал из сейфа, ничем внешне не отличающегося от обычного стенного шкафа, всего два альбома — один с довоенными отечественными марками, другой с филателистической продукцией фашистской Германией.

Костиков был не просто удивлен. Увидев, как бережно хранятся марки, осознав, насколько они уникальны и, представив, какова их цена, Серега был по-настоящему шокирован и после того визита иначе как по имени-отчеству к нему не обращался. Серега четко уяснил, что по сравнению с Гаврилычем он со своими коллекциями не просто дилетант, а дилетант дилетантов. Правда, по словам опытного филателиста, марок с изображением кошек у него было совсем мало, зато у Сереги — два полных альбома. Хоть это утешало…

— А знаете, что меня в марках очень возмущает? — обратился Серега и к старшему маршрута, и к водителю. — То есть, не в марках, а в живописи, как таковой?

— Что картины стоят бешеные бабки? — попробовал угадать Бугор.

— Нет, не о бабле речь.

— Что в моде бывают какие-нибудь абстракционизм, кубизм или экспрессионизм? — предположил Гаврилыч.

— Нет, это вообще полный отстой. Меня удивляет, зачем нормальные художники рисуют всякие там натюрморты, кувшины со стаканами на столе, яблоки, сливы в вазочках, дичь дохлую… А кто-то в тысячу первый раз рисует букет сирени. Зачем? Сколько можно? Неужели не существует увлекательных сюжетов, чтобы ту же самую технику письма продемонстрировать?