Усадьба с приданым (СИ) - Снежинская Катерина

Правда, и самой принимать решение Маше не пришлось, потому что кусты затрещали, затряслись, будто сквозь них ломился мамонт, и на дорожку вывалилась девушка, даже скорее девочка, такой субтильной она была. Больше всего в ней Марию поразили локти – коленки кузнечика, а не локти.

– Алекс! – всхлипнула «кузнечик». – Хорошо, что ты тут.

– Да? – изумились хором Саша, так и не додумавшись хотя бы подняться, и Арей, который всё-таки сел, приветственно стукнув хвостом по земле.

– Ал, мне с тобой поговорить надо, – девчонка хлюпнула носом и по-простецки утёрлась предплечьем.

– Говори, – разрешил Добренко, который, оказывается, был ещё и Алексом, и Алом. Разносторонний какой человек! – Или давай лучше дома поговорим. Да не реви ты, Лиска, что за конец света?

– Я не реву, – снова хлюпнула «кузнечик».

А Маша уставилась на неё во все глаза. Получалось, что вот это недоразумение и было «приходящим» ветеринаром. И вправду чуть на лису похожа: рыженькая, носик остренький, хрящеватый, скулы широкие. Впрочем, лиса из неё выходила сильно недокормленная. Видимо, экономил на своих домашних господин Добренко.

Что поговорят они «дома», Мария не пропустила и это ей сильно не понравилось. Какая же девица «приходящая», если «дома»? Получается, спаситель-то тоже врёт. Только зачем?

– Алекс, мне очень нужны деньги. Ну вот до зарезу, – решительно выпалила ветеринарша, сжав кулачки так, что костяшки выдвинулись шипами.

– Сколько? – спокойно уточнил Саша.

– Двадцать пять тысяч, – кажется, девица даже дыхание затаила, – евро. – Маша всё-таки сдержалась, свистеть не стала и переспрашивать: «Сколько?!» – тоже, напомнив себе, что это не её дело. Но размах жителей Мухлово сумел впечатлить. – Только не спрашивай меня ни о чём, ладно? Просто скажи, дашь или не дашь? Я отработаю…

– Дома поговорим, – отрезал то ли собачий заводчик, то ли подпольный миллионер Корейко. – Мань, ты с нами?

– Угу, – промычала госпожа Мельге, с трудом поднимаясь.

К сожалению, всю суть этого «с нами» она осознала слишком поздно, когда Саша хитро и очень быстро ввинтил ей в ладонь рулетку поводка, а Арей уже сорвался с места в низеньком, бреющем полёте.

[1] Ave (здесь) – «Радуйся, Мария», католическая молитва к Деве Марии.

[2] Маламут (здесь) – Аляскинский маламут, достаточно крупная собака аборигенного типа, предназначенная для работы в упряжке, одна из древнейших пород собак

[3] ЗКС – курс защитно-караульной службы (вид дрессировки собак).

[4] «Глаза-то голубые» – дисквалифицирующий порок для маламута. По стандартам породы глаза должны быть только карими.

Глава 6

В которой Маша подавляет крестьянский бунт, зарабатывает репутацию, а с неё требуют отдать чужое

Пригласить Машу в дом, конечно, никто не догадался. Саша, перехватив одной рукой поводок Арея, а другой свою зарёванную Лису, только кивнул на прощание – нет, ну каков хам! – и скрылся, оставив Марию Архиповну одну. Надо было, конечно, разворачиваться и уходить, но, во-первых, гордо это сделать не получилось бы, свидетелей-то нету. А, во-вторых, госпожу Мельге едва не разрывало от желания объяснить гражданину Добренко куда ему следует отправляться вместе с назойливым участием в судьбах посторонних женщин, прогулками и собаками.

Нет, пёс был хорош, никакого спору, а самой ей в раннем утреннем променаде примерещилось поначалу нечто такое, романтическое, но с фантазиями стоило завязывать. Тем более что эти самые фантазии получались какого-то местечкового, мухловского класса.

Не наш это размерчик, права Ирка.

Если уж совсем честно, промедлила Мария вовсе не потому, что заторможенной была, как нынче говорят, «по жизни». Просто у неё в голове не укладывалось: разве можно уйти даже не попрощавшись. Ну последнее-то слово нужно сказать, руку там пожать, доброго дня пожелать. Понятно, занят человек, но ведь вернётся?

Не вернулся. Вот и оказалась Мария одна во дворике совсем обыкновенного, очень деревенского дома: стены голубые, на окнах наличники, крылечко крытое, даже заросли жёлтых цветов-шаров имелись, а на штакетнике, который палисадник окружал, сохли банки – стеклянные, трёхлитровые. Вот тебе и загадочный герой Алексис, он же Алекс, он же Ал, он же Саша.

– Что ж не заходите-то? – раздалось с крыльца, когда Маша банками любовалась. – Вы умыться, наверное, хотите?

Умыться действительно было неплохо, сухая грязь и пыль, кажется, даже на зубах скрипели, футболка подмышками и на спине промокла, хоть выжимай, а как там себя бриджики чувствуют даже и смотреть не хотелось. Показываться в таком виде на улицах всезнающего Мухлово, да ещё в одиночку – мысль не самая удачная, скажут ведь потом: в канаве валялась. Потому Мария и обернулась с готовностью, навесив на лицо самую дружелюбную улыбку.

Правда, удержать её оказалось непросто.

Потому что говоривший вряд ли достал бы макушкой даже Маше до груди и одет он был, скажем так, нестандартно: радостные детские кроссовки в анимешных кошачьих мордочках с бантиками, ярко-красные шорты и майка-алкоголичка с надписью: «Бухнём, бро!». Из-под майки виднелся торс подростковых пропорций, но с совсем не детской мускулатурой и с бисерными фенечками на запястье. Ну а лицо человека принадлежало хорошо пожившему мужику, да ещё волосы, собранные в хвост, отливали сизой сединой.

Лилипут ухмыльнулся тоже очень по-мужски – рассмотрел, наверное, Машину ошарашенность. А, может, и рассматривать там ничего не нужно было, всё на лбу написано большими печатными буквами. От этого Марии Архиповне стало совсем нехорошо. Ну ненавидела она попадать в унизительные ситуации!

– Давайте, заходите, – махнул рукой мужчина. – Я как раз кофе заварил, яишни нажарил. Сашка там с псами сколько ещё провозится, а мы пока потрындим. Меня Кристоф зовут. Можно Малыш.

– Спасибо, – ответила вежливая Маша, сама представилась, а потом и пошла к крыльцу,

Узнай незабвенная Вероника Германовна о поведении внучки, так точно гипертонический криз бы скрутил любимую бабушку. Грязная, лохматая, взопревшая, да в незнакомый дом, куда ещё и не хозяин приглашает! И что это вообще за мода столоваться у посторонних?!

Но ведь любопытно же. Да ещё как! С детства эдак не разбирало.

Внутри дом выглядел тоже совершенно стандартно. Если, конечно, представить, что из Мухлово Марию порталом перенесло куда-нибудь в Акапулько и прочие Южные Америки: белёные стены, на полу плитка, на плитке пёстрые коврики, мебели кот наплакал, но и та, что есть, тоже белая и очень нерусская. В гостиной всех и украшений – два плаката за стеклом и в простеньких рамочках. На одном четыре тигра лежали плотно, как кильки в банке, а поверх тигриных боков шикарно раскинулась женщина в костюме то ли Клеопатры, то ли Нефертити, но, в общем, в чём-то таком, эффектном. Над головой красавицы надпись «Attraction d’Obrenko» – «аттракцион д’Обренко», значит. А напротив, в простеночке, другая афиша: лев рычит, на льве же верхом сидит Саша собственной персоной, только не такой кудлатый и гораздо более… рельефный. На этом плакате тоже надпись имелась и гораздо более объемная, но почему-то иероглифами.

– Знаменитая семья была, – мужчина мотнул головой в сторону плакатов. – Не слышали? Ну, понятно, не слышали. Когда Лёлька с Эрнандом выступали, вы ещё и читать-то не умели. А Сашка всё больше по Азиям мотался. Уважали там его очень, хоть они всякую эквилибристику любят, но вот его кисок заценили.

– Так он… – Маша замялась, пытаясь подобрать синоним повежливее, потому что «циркач» звучало как-то грубовато, с оттенком призрения даже.

– А вы, наверное, цирк не любите? – снова усмехнулся мужчина – Мария напрочь забыла, как его зовут, ну а Малышом величать язык не поворачивался. – Воняет там и животинок мучают? У Сашки, между прочим, и дед, и прадед дрессурой занимались. Все цирковые, коренные. А он, видишь, с собаками теперь возится. Э, да что там говорить!