Плоды манцинеллы - Сугробов Максим Львович

— Вероятно.

— Звучит неоднозначно.

— Почему?

— А вы не видите? Медиана общества… Только подумайте, ваше изобретение будет определять и разделять. Появятся низшие, средние и высшие. Можно представить даже нечто большее — результаты сканирования станут чем-то вроде документа. Они будут указывать, трактовать жизнь каждого человека, — ведущий иронично вскинул бровь и продолжил: — Как дела в учебе? Все видно на скане. Успешная карьера? Посмотрим в карточке. Счастливая семья? Общественное признание? Обратимся к результатам.

— Я… — Майер смущенно потер виски. — Я никогда не думал об этом. Не смотрел на сканер с этой стороны.

— Да, доктор. Не смотрели. Но теперь уже ничего не поделаешь, верно?

— Да-а-а-а, — отрешенно протянул Себастьян. — Да, наверное.

— Но вернемся к изобретению. Расскажите его историю.

— В конце лета 2015-го мы собрали нечто, что стало базисом НСГМ. Наш первый прорыв, в который никто никогда не верил. На это ушло тринадцать лет.

— Немалый срок.

— Потом исследование ускорилось, пошло по нарастающей. Уже через два года мы получили то, что имеем сейчас.

— Финальный вариант сканера?

— Мы полагаем, что так. Он исправно функционирует и практически не допускает погрешностей. НСГМ готов.

— А что было потом?

— Потом? — доктор непонимающе посмотрел на ведущего. — В смысле, потом? Потом было «сейчас». Меня пригласили сюда, к вам на интервью.

— А, ну да, — мистер Грей смущенно улыбнулся и надсадно кашлянул. — Что вы можете рассказать мне о девочке?

— О девочке? — Майер мелко заморгал и вновь потер виски. — Не понимаю, о чем вы. О какой девочке?

Ведущий запустил руку за пазуху. Послышался легкий шелест бумаги. Из внутреннего кармана пиджака мужчина извлек аккуратный серый прямоугольник. Листок, сложенный пополам.

— Что это?

Ответа не последовало. Ведущий медленно развернул бумагу.

— Мистер Грей, что это? — Себастьян занервничал. Он сам не знал почему. Что-то в этом сложенном клочке бумаги показалось ему тревожным. И чарующим.

Взгляд ведущего пробежался по листку, а затем сместился на Майера.

— Вот, взгляните, — он протянул доктору записку, но из рук ее не выпустил.

«Ne me quitte pas, papa». Глаза Себастьяна метались слева направо, вновь и вновь пробегаясь по надписи.

— Ne me… Не покидай… Не покидай меня, папа, — едва слышно выдохнул доктор. — Не покидай меня, папа.

Ведущий убрал листок.

— Не покидай меня, папа, — Майер слепо смотрел перед собой. Он выглядел озадаченным и сбитым с толку. — Эст… Эстер? Боже… Эстер, девочка. Милая моя…

— Доктор Майер, — ведущий учтиво окликнул Себастьяна. — Что вы можете рассказать мне о девочке?

Глава 2. Изобретатель

«НСГМ изменит мир», — сказал доктор Майер на интервью. Тогда он и представить себе не мог всю глубину своей правоты. В середине 2017 года корпорация «Одуукана» приобрела права на производство и распространение сканера. Претендентов на обладание заветной лицензией было немало, но именно японский концерн, долгие годы поставлявший высокотехнологичное оборудование в Цюрихский университет, получил желанный документ. Себастьян Майер, как глава исследовательской группы, принимал непосредственное участие в создании производственного комплекса, назначением которого должен был стать фабричный выпуск НСГМ. Доктор приехал в Токио, где его расположили в тесном, но уютном кондоминиуме, совсем недалеко от главной башни «Одуукана», и без промедления принялся за работу. Он консультировал специалистов и инженеров, передавал чертежи, поражающие японских коллег своей сложностью, кропотливо трудился над керамическими композитами, в которых и заключался основной элемент сканера, и неустанно следил за тем, чтобы все было сделано правильно. К середине осени 2017 года первый японский НСГМ увидел свет. «Ноджу». Так решили назвать сканер, под таким именем он поступил на мировой рынок. Себастьян названия не понимал, и все его попытки вникнуть в суть японского слова оказывались тщетными. В конце концов, Майер сдался, решив, что это имя навсегда останется для него загадкой, попрощался с новыми коллегами, рядом с которыми он провел несколько увлекательных месяцев, и вернулся в Цюрих. Впереди ждала работа. Расшифровкой, анализом и составлением статистики полученных в будущем сканов могли заниматься только он и члены его исследовательской группы. Это условие было одним из пунктов договора, заключенного между университетом и «Одуукана», под которым Майер с готовностью подписался. В конец концов, к этому он и стремился.

Пока доктор был в Токио, Марта Бремер продолжала свой труд в лаборатории. Она звонила ему по вечерам, обыденно спрашивала, как прошел его день, рассказывала о новых приглашениях на интервью, коих в последнее время стало невероятно много, и привычно желала спокойной ночи. Он вспоминал и думал о ней с улыбкой, но не больше. Не горел желанием как можно скорее вернуться домой и упасть в родные объятия. Шесть лет совместной жизни не смогли воскресить в этих людях то, что погибло очень давно, не смогли перечеркнуть причины одержимости идеей мозгового сканера. Их прежний быт воспринимался рутиной. Они вместе завтракали, обедали и ужинали, временами гуляли по улицам Цюриха, разговаривая, как правило, об исследовании, вместе ложились спать и просыпались. Они занимались сексом несколько раз в неделю, в полной мере утоляя плотские потребности, но не испытывали друг к другу ровным счетом ничего. Эта симпатичная, притягательная женщина с длинными черными волосами, неотвратимо стареющая у него на глазах, стала частью жизни. Он привык к ее обществу, к ее запаху и вкусу, к ее голосу, но четко понимал, что нежности к ней нет, и не будет. Себастьян воспринимал Марту как нечто второстепенное, она могла покинуть его жизнь в любой момент, при этом не обрекая Бастиана на чувства тоски и одиночества… Ведь одиночество неизменно терзало душу. Он мог вернуться из Токио в пустой дом, найти там множество освободившихся пустых ящиков, что до этого были заполнены ее вещами, и равнодушно пойти в университет. И Марта это принимала. Когда Майер вернулся домой, она встретила его, словно разлука продлилась не больше какого-то дня.

— Ты голоден? — спросила она, едва он переступил порог.

— Совсем немного.

— Долгий перелет?

— Очень. Это тебе.

Себастьян аккуратно поставил на пол высокую коробку. Он решил привезти ей подарок. Спонтанный порыв.

— Что это? — Марта приподняла крышку и заглянула вовнутрь. — Деревце?

— Бонсай. Я подумал, что тебе оно может понравиться.

— Красивое. Мне нравится, правда.

— Это бук.

— Что?

— Дерево. Бук.

— Я думала, что бонсай и есть вид дерева.

— Нет. Бонсай — это искусство. Японцы его очень любят. Говорят, расслабляет.

— Ты не против, если я поставлю его на стол?

— Нет. Оно неплохо впишется. Наверное.

Марта извлекла дерево из коробки и отправилась в кухню.

— Ты будешь раздеваться? — излишне громко прозвучал ее голос.

— Да. Да, иду.

В доме великолепно пахло едой. Марта всегда готовила сама и не признавала быструю пищу, которую с презрением называла «мертвой». Она увлекалась кулинарией, учила все новые и новые рецепты, заполняла многочисленные кухонные ящички разносортными специями, радуя Себастьяна яркими вкусами и ароматами.

— Мне было скучно без тебя.

— И мне без тебя, — на автомате ответил Бастиан.

Стандартный обмен любезностями, по театральному сдержанный, но привычный, как гигиена по утрам.

— Ску-у-учно, — протянула она. — В лаборатории стало совсем пусто. Кристоф постоянно сидит за ноутбуком, печатает и что-то хмыкает себе под нос. Жутковато даже.

— Скоро у нас прибавится народу, — он поймал вопросительный взгляд женщины и тут же ответил на еще незаданный вопрос: — Мы не сможем продолжать втроем. Даже если бы Сэм был жив, мы бы все равно не справились — нам предстоит много работать.