Плоды манцинеллы - Сугробов Максим Львович

— Вон! — вопила София Торн. — Вон! — звенел в ушах ее крик. — Вон!

Через несколько секунд гости из Цюриха оказались на улице. Себастьян молчал до самого отеля, и Бремер не решалась нарушить тишину. Марта шла рядом, а ее плечи то и дело подрагивали.

— И вот теперь, — сказала она, возвращая Себастьяна из прошлого в настоящее. — Я чувствую нечто подобное. Когда Маша рядом, мир преображается. Не так резко и жестко, как в тот раз, при Берти, но все же… Почерк похож.

Феномен Бертрана Торна получил название «заливка». Сам мальчик и его загадочная особенность стали недоступны для Майера — он попытался наладить контакт повторно, но мать Берти даже не стала слушать. Она сыпала угрозами и яростно шипела в трубку, а потом и вовсе написала письмо в Университет, обозначив свое требование: «оставьте моего мальчика в покое!»

Но та мелочь, что осталась в памяти Себастьяна после визита, воспринималась первым шагом после долго простоя. Он вновь и вновь прокручивал в голове те секунды эмоционального сбоя, никак не находя ответов и лишь бессмысленно подыскивая слова, чтобы описать пережитое. Охарактеризовать загадку Берти смогла Марта.

— «Заливка», — поймав вопросительный взгляд Себастьяна, она продолжила: — Не слышал такого? Старенький термин. Так когда-то называли работу над какой-нибудь техникой. Человек «заливает» программу, превращая груду металла и кремния в умный механизм. И наш Берти как настройщик, только работает он не с машинами, а с мозгом.

Характеристика казалась точной и подходящей. Те эмоции, что испытали и Себастьян, и Марта мальчик будто поместил в голову взрослых. Как и почему это произошло, где скрывается объяснение и в чем оно состоит — вопросы, навсегда лишенные ответов. Но главная тайна, что будоражила воображение Майера пуще остальных, заключалась в мимолетном моменте, который память запечатлела набором ярких карточек, выделяющимся на общем смазанном фоне: глухой мальчик среагировал на слова матери. Слепой Берти потянулся к протянутой руке.

— Ты меня вообще слышишь?

Он все еще сидел в пошарканном кресле, а слабый свет настольного светильника наполнял обстановку уютным мраком. Марта хмурилась и говорила что-то еще, она дотронулась до его плеча, но прикосновения Майер не ощутил.

— Себастьян, — голос звучал далеко и тихо. — Себастьян, ты в порядке?

Ее губы шевелились, но слова шли с задержкой. Образы, что возникли перед глазами, были сильнее. Воображение, мечта, надежда, сон. Он видел девочку, видел, как она рисует, сидя на полу посреди полупустой комнаты, окруженная разбросанными карандашами. Маша подняла голову, встретилась с ним взглядом и улыбнулась.

— Бастиан? — тревожные нотки в голосе. — Что с тобой такое?

Мир вновь обрел четкость, действительность вернулась, оставив в стороне как таинственное прошлое с его загадками и вопросами, так и видение маленького Совершенства.

— Я в порядке. А ты?

— Я? — Марта удивленно вскинула брови. — А я причем?

— Просто мне показалось…

«Показалось, что Маша здесь, с нами». Он чувствовал ее присутствие, ощущал так, словно это Марта, неуютно расположившаяся на подлокотнике кресла, была наваждением, а светловолосая девочка, орудующая цветными карандашиками, — реальной. Точно как тогда, с Берти, когда бредовая мысль о прозрении слепого мальчика неожиданно стала истиной, с которой сам Себастьян никогда не стал бы спорить.

— Ничего, — сказал он. — Я просто устал. Мы оба устали.

— Да, возможно. Возможно, дело в этом, но я не знаю. Мне страшно, Себастьян, — призналась она. — Страшно и любопытно. В ней целый мир.

— И я хочу его познать.

«Хочу познать ее».

Так много новых мыслей. Так много размышлений, какие озвучивать он не решался. Не то, чтобы разговор по душам с Мартой был для него привычкой, но с появлением Маши Себастьян все больше и больше закрывался от той, что когда-то считалась близкой.

«Она не задержится. Уйдет».

21 марта 2027 эта мысль появилась впервые. Майер сидел в кресле, смотрел в давно знакомое лицо, когда простая истина озарила его разум. И вслед за ней пришло необъяснимое счастье.

«Она уйдет. Я уверен».

Марта Бремер, та самая женщина, путь которой долгие годы совпадал с его судьбой, скоро станет незначительным прошлым. И тогда новый мир, где живет чудо под именем Мария Иванова, поглотит Себастьяна и откроет ему сокровенные тайны. Останется только он и она. Он и Совершенство.

Стараясь не проявлять эмоций, Бастиан отправился в душ. Горячая вода гудела по трубам, утробно стуча о днище шаткой ванны, звуковым барьером отгораживала Майера от комнаты, где готовилась ко сну чужая женщина. Смрад старого водопровода, пожелтевшие занавески, намертво въевшаяся ржавчина, медленно разъедающая душевую лейку — все было, как прежде. Но совершенно иначе. Себастьян Майер блаженно улыбался.

Глава 11. Иные взгляды

22 марта прибыл Кристоф. Старик проявил неожиданную самостоятельность и вполне уверенно справился с перелетом и сбором вещей, решительно отказавшись от помощи Марты, даже не потребовав инструкций. В аэропорту он воспользовался все тем же банкоматом, что месяцем ранее механически отсчитал российскую валюту паре иностранцев, нашел стоянку таксистов, которую в этот раз не скрывала пелена февральской метели, и отправился в обозначенный адрес, предусмотрительно записанный на листочке. Кьорди попытался завязать разговор с водителем, но безуспешно, — мужчина вовсе не говорил ни по-немецки, ни по-французски, а его познаний в области английского языка не хватило бы даже на банальную беседу о погоде. Оставалось лишь пялиться в окно, пока километровый счетчик отсчитывал расстояние и заработок таксиста. Кристоф старался держать себя в руках и внешне не показывать того беспокойства, что томилось внутри, но пальцы сами отбивали надоедливую дробь по кожаному покрытию пассажирского сиденья.

Он переживал.

Даже больше — Кьорди ощущал целый спектр волнующих эмоций и пребывал на невидимой грани, балансируя между апатией и радостным торжеством. В его жизни было немало таких моментов, таких переживаний, и он помнил каждый из них. Первый в жизни экзамен, первый научный доклад, первый поцелуй с девушкой, которой только предстояло взять его фамилию спустя несколько увлекательных лет. Старик никогда не испытывал уверенности в себе и своих силах, считал, что вокруг полно людей, знающих и умеющих больше, боялся осуждений и случайных ошибок. Даже в обществе тех, кого мог назвать друзьями. С одним лишь исключением.

Сэм Донштейн.

Кристоф был старше на два года, когда они познакомились в чистой лаборатории Цюрихского университета. Разные внешне, но в равной степени замкнутые, нелюдимые. Кьорди помог Сэму привести в порядок погрешность магниторезистивной установки, указал на ошибки в работе и расчетах, отредактировал кривой текст диссертации. Без помощи Кристофа Донштейн не получил бы степень ученого.

Давний друг старика долгое время являлся тем стержнем, что так удачно дополнял и поддерживал, придавал уверенности и живости. Кьорди тащил Сэма за собой, обучал и наставлял до тех пор, пока из неумелого и стеснительного юноши не вырос полноценный пытливый и сообразительный изобретатель. А когда это произошло, уже сам Донштейн увлекал Кристофа за собой. Именно Сэм спас старика от отчаяния, когда погибла жена, именно Сэм привел их обоих в команду Майера, именно Сэм, умирая на больничной койке, взял с друга клятву продолжать жить.

И Кристоф намеревался выполнить свое обещание.

Он провел несколько лет в тишине и сумраке старой лаборатории, в том самом месте, где начался их совместный путь длиною в жизнь. Кьорди принял рутину аналитики НСГМ как должное, невозмутимо работал, работал и работал, как отлаженный механизм, время от времени успокаивая негодующую Марту, и терпеливо ждал того момента, когда клятва будет исполнена.

Но теперь, вопреки всему, за окном такси мелькали редкие деревья. Кристоф покинул университет, покинул сам Цюрих ради идеи, бредовой и невероятной. Что ждет в конце этой дороги? Стоит ли оно того? Кьорди нарушил незыблемые правила обработки сканов, и осознание этой мысли резало сердце Кристофа ножом под названием «совесть». И «страх», конечно. Страх никогда не уходил.