Стажер магического сыска (СИ) - Blinddog Alexander

Глеб колебался ещё несколько секунд, прежде чем принял конверт и убрал его во внутренний карман.

— Само собой, сохраним это в тайне.

— О, тысяча благодарностей, — Рубченко снял цилиндр и поклонился. — Теперь я ваш должник. Обещаю, возмещу стократно. Кажется, вы предпочитаете виски? Двери моего дома всегда открыты для вас, Глеб Яковлевич. Жду с нетерпением, заходите. А прямо сейчас, прошу меня извинить, ещё тысяча дел, ещё сотни одиноких сердец ждут, когда Купидон, в моём лице, завяжет любовные узелки.

Он рассмеялся и, помахав на прощание рукой, ушёл. Глеб проследил за ним взглядом, машинально барабаня пальцами по карману, где лежал этот странный конверт, затем вошел в здание полицейского участка. Просьба Рубченко была невероятно странной, но какой-то… возможной? Кто знает, чего ожидать. Глеб нашёл укромный уголок, где его никто не видел, достал конверт. Обыкновенная белая бумага, никаких надписей, только сургучная блямба без оттиска печати. Вроде письмо, как письмо. Но, кто знает, вдруг там какая-то магическая ловушка? Или какой-нибудь гадостный порошок, который при вдохе убьёт его? Лучше уж, решил Глеб, он сам пострадает, чем Андрей, который и так по его вине вчера натерпелся. Недолго поколебавшись, он сорвал сургуч и достал лежащий внутри листок. Мелкий убористый почерк с завитушками.

«Мой милый незнакомец. Вы не знаете меня, как я не знаю Вас. Но с тех пор, как я увидела Вас, я лишилась покоя. Вы занимаете мой разум и моё сердце каждое мгновение, и я не могу сделать и единого вдоха, чтобы не думать о Вас. Пусть я покажусь Вам безрассудной и фривольной, мне всё равно. Все, о чём я прошу, это о единственной встрече. Умоляю, не откажите женщине, что растворилась в бездне ваших глаз. Я буду ждать Вас каждый день в десятом часу вечера, в Алексеевском парке, у северного входа. Пусть наши чувства могут оказаться и невзаимны, но если в Вашем сердце есть хоть капля милосердия, даруйте мне хоть минуту Вашего общения, о большем я и не смею просить»

Письмо было без подписи. Почерк похож на женский. Глеб провёл запиской возле носа, пахло фруктовым парфюмом. Что же, похоже, у Андрея действительно завелась пылкая поклонница. Убрав письмо обратно в конверт, Глеб решил отложить на потом свои курьерские обязанности. Сначала доклад о ночной вылазке.

Он постучал в дверь кабинета начальницы.

— Войдите!

С решимостью всходящего на эшафот, Глеб открыл дверь. Анна Витольдовна сидела за столом и что-то решительно черкала в бумагах. Молча указала на кресло. Глеб присел и сделав глубокий вдох, на одном дыхании начал пересказывать своё вчерашнее приключение, не забыв про обещание упустить роль Андрея в проникновении в дом Морозова. Воронцова всё так же хранила молчание, пока он торопливо в лицах рисовал подслушанные речи.

— Вы что, с ума сошли? — наконец спросила она, когда Глеб закончил. — Вы что, плохо слушали Боровова? Запамятовали уже, что он дал нам прямой запрет беспокоить Морозова? И что, вы не нашли ни одной более умной идеи, чем ворваться к промышленнику в дом, будто вор? Вы хоть представляете, что произошло бы, если бы вас застукали?

— Никто нас… меня, никто меня не видел.

— Вы меня с ума сведёте, Глеб Яковлевич. С каждым днем количество убитых в деле только множится. Не хватало мне ещё и вашего трупа, ко всем прочим радостям. У нас улик, чтобы подвести преступника под суд — кот наплакал, если вы забыли. И вместо рутинной полицейской работы, вы, значит, решаете поиграть в шпиона? У вас что, детство ещё не отыграло в душе?

— И благодаря моей решительности, — Глеб сделал ударение на последнем слове, — мы хотя бы узнали, что Морозов непричастен к исчезновению Елизаветы Михайловны.

Воронцова нервно дёрнула плечом.

— Что же нам это дает? — спросила она. — Хорошо, предположим, дочка губернатора жива-здорова, не похищена. Как нам это поможет расследовать убийство девяти женщин в лесу? Или вы, как и Боровой считаете, что наш единственный свидетель, который мог дать показания, просто так взял и повесился? От душевного расстройства? Это — убийство, Глеб Яковлевич, ещё одно звено той же цепи. И я ожидала от вас помощи. Помощи, понимаете? Начальство связывает меня по рукам и ногам, а мой стажёр в это время, как вор в ночи крадётся по чужим домам и подслушивает? Вы что, не понимаете, что ваши пересказы чужих разговоров ни в одном суде не примут?

Анна Витольдовна вздохнула и сжала губы в тонкую линию.

— Я хоть что-то делаю, а не сижу, сложа руки, — сердито огрызнулся Глеб. — Я достал нам информацию, которая внесла хоть малейшую ясность в происходящее.

— Господин Буянов, — отчеканила начальница, крепко стиснув пальцы, — ступайте и помогите Андрею Егоровичу. Возможно, хоть так от вас будет прок, если вы никак не в силах усвоить методы ведения следствия. Видеть вас не могу больше.

Обиженно фыркнув, Глеб надел цилиндр и вышел из кабинета. Не переставая ругаться себе под нос, распахнул дверь в архив. Андрей, изучавший очередной снимок ауры, понял всё без слов.

— Плохо всё прошло, да? — осторожно спросил он.

— Хуже некуда, — буркнул Глеб. — Сослала меня к тебе. Никакой благодарности от этой женщины. Мы шеями своими рисковали, чтобы хоть как-то в расследовании продвинуться, а она всё одно — вы не помогаете, господин Буянов, какой от вас прок, господин Буянов, даже отчет написать не можете, тьфу.

Он сердито плюхнулся на скрипнувший стул.

— «Мы»? — переспросил встревоженный аурографист.

— Про тебя я ей не сказал, не беспокойся, — отмахнулся Глеб.

С нервным вздохом облегчения Андрей снова уткнулся в снимок.

Внутри Глеба всё клокотало. Что ни делай, никак Воронцовой не угодить. К чёрту всё, сразу бы уехал куда подальше и никто бы ему не выговаривал. Он сердито засопел, раздумывая, не махнуть ли и в самом деле рукой, да и не подать рапорт об увольнении, но в этот момент вспомнил про конверт, лежащий в кармане. Глеб хлопнул себя по лбу.

— Совсем из головы вылетело! Андрей, у меня для тебя сюрприз.

Он протянул конверт другу.

— Что это такое? — подозрительно спросил аурографист, опасливо косясь на белую бумагу. — От кого?

— Прочитай и узнаешь.

— А почему сургуч уже сломан?

— Ой, — Глеб махнул рукой, — Андрей, ну хоть ты мне мозги не сверли. Просили тебе передать. Так что надевай сегодня самый накрахмаленный воротничок и не забудь цветы.

Он поднялся со стула.

— А ты куда? — спросил аурографист.

— Да пошло всё к черту. Хватит с меня. Я пошёл домой, мне надо отдохнуть. Если придет наша мегера — пусть увольняет. Я от неё уже устал.

Пока Андрей испуганно хлопал глазами, Глеб вышел из его темного логова и отправился домой. По пути зашёл в магазин, прикупил бутылку вина, на какую хватило денег. Порфирий Григорьевич в гости всё не заходил, так что пришлось напиваться одному. Пускай все проваливается, куда подальше. Весь Парогорск, все эти убийства, все эти Анны Витольдовны скопом. Завтра же он уйдёт на вокзал и отправится куда угодно, лишь бы подальше от этого места.

Пойло оказалось на редкость гадостным, зато пьянило отлично. Так что Глеб и сам не заметил, как стены и потолок закружились в карусельном хороводе. Кое-как раздевшись, он рухнул на кровать и мгновенно провалился в чёрную бездну.

Спать, однако, долго не пришлось. Кто-то со всей дури барабанил в дверь так, что дребезжали стекла.

Проклиная всё на свете, Глеб поднялся с кровати, замотался в одеяло и пошёл открывать. На пороге стоял бледный и встревоженный Кузьма Макарович.

— Что такое? — пробормотал Глеб. — Боже, который час?

— Пятый час утра, — мёртвым тоном ответил полицейский, судорожно сглотнув.

— Что случилось? Вас Воронцова послала?

— Беда у нас, Глеб Яковлевич…

— Ну чего такое, говорите уже!

— Андрея Егоровича убили…

Глава 18

Глеба словно обухом по голове ударили. Он пытался понять сказанное, но мозг отказывался верить в услышанное.