Глаз идола (сборник) - Блэйлок Джеймс

Элис — жемчужина среди жен, равно умелая с охотничьим ружьем или с удилищем, и может цитировать Исаака Уолтона в любую сторону, поскольку знает «Рыболова» [48] наизусть. Она столь же ловка, как и Генриетта Биллсон, в том, чтобы дать пинка мужчине, если он напрашивается на это, простите за выражение. Хотя подробности женитьбы профессора не мое дело, я убежден, что Элис понимает Сент-Ива полностью. Она с одинаковым хладнокровием смотрит на гигантского кальмара, вскрываемого в кухонной кладовке, и на карликовых бегемотов, обитающих в их амбаре. Хотя стоит признать, что проточный водоем для бегемотов — постоянный повод для семейных раздоров. Короче говоря, миссис Сент-Ив — идеальная подруга для ученого и искателя приключений, каким является ее супруг. Но его ревностное чувство долга перед миром и наукой, как оно ни восхитительно, может подвергнуть испытанию даже терпение мраморной статуи.

Сент-Ив глянул на свою порцию пирога с почками, равнодушным кивком отреагировал на наши усилия воодушевить его, попробовал эль и поставил стакан. Ничто из предложенного не могло облегчить душевные страдания человека, мечтавшего всего лишь вернуть свою дорогую Элис домой. Она прибывала на вокзал Виктория вечером, в половине десятого.

Дверь отворилась, и вместе с дождем вошел наш старый друг Табби Фробишер, непонятно почему не заметивший нас за нашим угловым столом. Он пристроил на вешалку верхнюю одежду, с которой текла вода, и решительно направил к очагу свою внушительную фигуру, даже не оглянувшись, когда пальто рухнуло на пол, а шляпа легла сверху. Я кивнул Ларсу Хоупфулу, работнику Биллсонов, который подобрал всё это и разместил у огня, чтобы просушить. Обычная бодрость Табби исчезла. Он выглядел как человек, преследуемый демонами, пухлое лицо его осунулось, глаза были дикими, а волосы ему, вероятно, укладывал сам Севильский цирюльник, который, как известно, скончался двести лет назад. Одежда тоже была в беспорядке, рубашка наполовину вылезла из брюк, а на правом ее рукаве красовалась прореха.

Взгляд Табби скользнул по пудингам, как раз отправляемым в печь — зрелище, которое обычно ввергало его в мечтательность, как дикобраза, узревшего червяка, — но сейчас он отвернулся, будто ослепнув, и явно неожиданно для себя увидел нас троих за столом. Туг Табби встрепенулся, словно припоминая наши лица. Затем в его памяти всплыла и причина, по которой он оказался именно в это время в «Полжабы» — ради встречи с нами. И он повернул к нашему столу — натужно и тяжело, как доковый плот при боковом ветре, а добравшись до цели, медленно опустился на стул, зевнул и сощурился.

— Повеселился, Табби? — спросил я его, но он глянул на меня так, словно услышал оскорбление. Затем, наконец начав приходить в себя, схватил мой стакан и осушил полпинты «Старины тритона» одним глотком.

— Я только что из Клуба исследователей, — сказал Табби, мрачно покачав головой и звучно ставя стакан. Лицо его избороздили глубокие морщины, и он обвел нас взглядом, полным значения, хотя будь я проклят, если понимал какого. Сент-Ив сидел как неживой, не слишком осознавая присутствие Табби, его собственный рассудок всё еще странствовал в темной стране. Я помахал Хоупфулу, чтоб тот принес еще стаканчик, ведь Табби вцепился в мой.

— Думаю, что на мгновение был свидетелем конца цивилизации, — пробормотал Табби.

— Я верю, что вы повели себя достойно, — сказал я ему, наполняя из кувшина наши стаканы.

— Нет, — возразил он совершенно серьезно. — Какое там достоинство! Это было совершенно невероятно. Самый странный поворот событий.

— Настолько странный, что были нарушены правила приличия? — уточнил я. — Умоляю, поведайте нам, что там случилось. Шампанское кончилось? Дуэль в читальне?

— Я расскажу вам, что это было, — задумчиво проговорил Табби, — хотя до сих пор себе не верю. Я просто сошел с ума, абсолютно буквально, а когда снова обрел рассудок, то обнаружил, что сорвал со стены абордажную саблю и отрубил голову чучелу кабана между растениями в горшках возле окна галереи. Я был полностью уверен, что оно на меня нападает, и уложил его одним ударом. Смутно помню, что распевал «Печали Олд Бейли», глядя на обезглавленного монстра и недоумевая, отчего не течет кровь. Я восхищался противником. И сразил его, ничего не соображая.

— Табби Фробишер пел? О, как ужасно, как ужасно! — я постарался ему подыграть. — Только виски может объяснить такое поведение.

— Да к черту виски! — крикнул он, гневно уставившись на меня. — Я выпил лишь чашку горячего пунша. Этому не было объяснений — вот что я хочу вам рассказать, будь оно проклято. Вся комната была в том же состоянии. Лорд Келвин курил сразу три глиняные трубки, балансируя на одной ноге на спинке дивана, а этот французский сомнамбулист, чье имя вечно выскальзывает у меня из памяти, пристраивался выбить у него эти трубки выстрелом из пистолета. Он уже разнес вдребезги вазу, полную крокусов. Секретарь Парсонс накинулся на какого-то безвредного старикашку, крича, что тот — сущий дьявол и он выпустит ему кишки и гляделки заточенной ложкой. Вы такого никогда не видели — натуральный бедлам, набитый беснующимися психами. Живые гении скакали и лопотали, как гиббоны.

Табби побагровел, снова погружаясь в безумие от одного только воспоминания об этой сцене. Я видел, что он смертельно серьезен, но собирался опять отпустить какую-нибудь шутку, дабы снять напряжение, когда заметил, что Сент-Ив вышел из глубокого ступора.

— Вы сказали, все до единого сшили с ума? — спросил он. — В одно и то же мгновение?

— Именно это я и сказал, профессор. Завтра это будет в газетах. Нет способа скрыть, что адмирал Пиви швырял мебель с балкона и кричал на людей внизу, чтоб они прибрали сраную палубу. Воцарился натуральный хаос. Предельно скандальное поведение в течение двух-трех минут. Потом улетучилось, словно завеса спала с наших глаз, и мы все замерли, уставившись друг на друга, извиняясь налево и направо. — Тибби проглотил три устрицы почти без пауз, отправил им вдогонку кружку эля, а затем отрезал кусок пирога с почками. — Благослови Господь устриц, — сказал он, испустив шумный вздох.

— А люди на улице — их не затронуло этим… припадком? — Сент-Ив пожелал уточнений, глаза его ожили впервые за два дня.

— Не имею представления, — ответил Табби. — Но и утверждать противоположное не возьмусь — мешали общий шум да летающие стулья.

— Вы упомянули ту чашку пунша, — вмешался Хасбро, говоря своим обычным ровным тоном, словно Табби разглагольствовал о ценах на шерсть. — Интересно, не мог ли кто-то добавить туда химические вещества. Могу я позаботиться о манжете вашей рубашки, сэр? — Табби заметил, что протащил отстегнутую манжету по макрели, и позволил Хасбро оттереть ее салфеткой и застегнуть. Потом немного подумал и предпринял запоздалую попытку пригладить волосы с помощью капли рыбьего жира.

Как я уже не раз упоминал, Хасбро — слуга Сент-Ива, его доверенное лицо. Они были товарищами по оружию с незапамятных времен и путешествовали вместе в неописуемые места. Хасбро не раз спасал Сент-Иву жизнь, а Сент-Ив возвращал долг. Хасбро хорошо одевался, был высок ростом, с длинным лицом, редко менявшим выражение. Отлично стрелял из пистолета, и я видел, что он управляется с парусами и штурвалом так, словно он племянник Посейдона. Его познания о кулаке и ядах были очень основательны. Всё было основательным в этом человеке.

— Отравление — версия, достойная обсуждения, — сказал Сент-Ив, хотя не слишком убежденно. — Правда, что применялось, один бог знает! Эффект был временным и явно локальным. Возможно, некий растительный экстракт. Дурман в форме конденсированного чая, заваренного из корней, способен на такие фокусы. Но что объясняет внезапное прекращение действия? Дозировка? Разумеется, все приняли разное количество напитка, и не найдется двух людей, устроенных одинаково… — Он подцепил вилкой сочный кусочек почки и съел почти со счастливым лицом — теперь его разум сосредоточился на проблеме более близкой, чем та, что будет ожидать его на вокзале Виктория.