На закат от Мангазеи (СИ) - Че Сергей

- Если подойдем ближе, другого пути не будет. Только через поляну.

- Тут, я гляжу, и без того никакого другого пути нету, - буркнул Кокарев и выбрался из зарослей к домам.

Дальше они двигались перебежками, нагнувшись чуть не до земли, от кустов к заборам, от заборов к амбарам, стараясь всегда находиться в тени. Крутили головой во все стороны, чтобы заметить дикарей до того, как они заметят их. Дикарей было много, даже больше чем на пристани. Они сновали у землянок, таскали трупы, с хохотом бегали за домашней живностью, устраивались на ночлег, соорудив что-то вроде походного навеса.

- Эти ублюдки уже чувствуют здесь себя как дома, - прошептал воевода.

Остановились они там, где забор последнего двора подходил вплотную к голому отвесному склону. Поляна отсюда была вся как на ладони. По ее краям, у выставленных в ряд деревянных истуканов, пылали высокие факелы. В центре горел колоссальный костер, чьи языки казалось достигали неба. Толпа ярган, несколько десятков человек, не меньше, сновала вокруг костра, и Макарин не сразу понял, что они делают. Только когда увидел сидящих невдалеке на земле связанных пленников. Там не было воинов, были только старики, женщины и дети. Ярганы выхватывали их поодиночке, оттаскивали к костру, перерезали сухожилия на ногах и ломали руки. После чего живых бросали в огонь и уходили за следующей жертвой. Страшная, объятая пламенем, плачущая, ревущая масса человеческих тел шевелилась, корчилась, и казалось само черное небо трясется в судорогах над этим адом. Иногда кому-то удавалось отползти в сторону, и тогда ярганы пинками и длинными палками запихивали их обратно в огонь. Макарина замутило от сладковатого запаха жареного мяса.

- Тауру, - прошептал рядом Саргут. – Главный бог ярган. Он требует живые жертвы. Поэтому ярганы не убивают пленников. А сжигают их живьем. Сегодня Тауру будет накормлен до отвала. Великий день для ярганского племени.

- Эти твари должны быть уничтожены поголовно, - процедил Кокарев.

Какой-то девчонке удалось вырваться из толпы пленников, и она побежала в их сторону. Сразу с десяток дикарей взревели и бросились в погоню, размахивая дубьем.

- Вот проклятье, как не кстати-то, - пробормотал Шубин. – Отступаем, живо.

Воевода взъярился.

- Ну уж нет! А ну давай сюда свой топор! Я один справлюсь!

Он схватил было Шубина за рукав, но тот ловко увернулся.

- Не мельтеши! И нас погубишь, и девку не спасешь.

Девчонке оставалось шагов двадцать до спасительной темноты, когда брошенный кем-то из преследователей дротик пробил ей спину, свалил с ног. Она была еще жива и отчаянно ползла дальше, когда подоспевший ярган намотал ее волосы на кулак и перерезал горло. Потом взвалил на спину, как добычу, и побрел обратно к костру, весело гомоня и отмахиваясь от наседающих конкурентов.

- Сгною тебя в остроге, сволочь поморская, - в бессильной ярости прошипел Кокарев.

- Сгноишь, воевода, сгноишь. Если выберемся.

- А ты чего молчишь, дьяк, - набросился воевода на Макарина. – Неужто и у тебя совести нет, и ты можешь спокойно на все это смотреть? Канасгеты наши враги, да. Но то, что творит с ними это зверье…

Макарин промолчал. Он не знал, что сказать. Он понимал, что Шубин прав и ничего нельзя сделать. А еще он смотрел на горящий посад канасгетского городка и видел пылающую Москву, и сожженные Тверь, и Суздаль, и осажденный Сергиев монастырь. Он смотрел на зверства местных дикарей, но перед глазами отчего-то вставали конные сотни польской мрази, добравшейся до ярославских и костромских лесов, бесконечные спаленные дотла деревни и их вырезанных жителей. Когда долго живешь в аду, сердце покрывается непрошибаемой корой.

- То, что они делают - это последнее. Это край, - прошептал воевода. – За это нужно уничтожать. Медленно и мучительно. Все это чертово племя должно быть стерто с лица земли.

- Вопрос, зачем они это делают, - спросил Макарин, и его собственный голос показался ему чужим. – Судя по донесениям, в этих местах женщины и дети – ценный товар. Зачем их убивать?

Воевода сплюнул в сердцах и отошел, ничего не сказав.

- Их убивают, потому что они обуза, - ответил Саргут. – Ярганы не собираются возвращаться в леса с добычей. Они идут дальше на север. И делить войско, оставляя часть для охраны, они тоже не могут. Значит, им нужен каждый воин. Значит, их цель не только самоеды и ушедшее войско канасгетов.

- Мангазея все равно им не по зубам, - сказал воевода. - Сколько бы этой швали не было.

- Возможно, у них есть еще какой-то план, о котором мы не знаем, - сказал Шубин.

Среди дикарей вдруг возникло какое-то движение, ропот голосов стал громче, перешел в приветственный рев, толпа расступилась и на площадку перед костром выехала двухколесная телега, запряженная парой испуганных мулов.

На землю спрыгнул Хоэр, потряс саблей, и толпа взревела еще громче. Повернулся к телеге, стащил с нее что-то темное и трепыхающееся. Макарин не сразу узнал в этом истерзанном окровавленном комке князя Ассана.

Хоэр под вопли и крики протащил его за волосы к ближайшему столбу, поднял толстяка на ноги, прислонил. Затем повернулся к толпе дикарей, проорал что-то на ярганском наречии и поднял руку. В его пальцах блеснул красным сполохом круглый камень, и все ярганы на площади вдруг повалились на колени, забормотали, вдавливая лбы в землю.

Хоэр медленно, будто красуясь, обошел кругом столб с князем. Ассан пытался стоять прямо, но у него это плохо получалось.

- Видишь, князь, - вкрадчиво сказал Хоэр, и его голос разнесся в наступившей тишине по всей поляне. - Так бывает, когда обманываешь союзника. Так все теряешь. Дом. Семью. Жизнь. Целый город заплатил за твою неверность.

- И ты мне что-то говоришь о неверности, шавка подзаборная?

Голос Ассана был слаб и еле слышен. Кровь текла у него изо рта ручьем, не переставая.

- Ну, зачем такие оскорбления? Будем разговаривать вежливо.

- Вежливо с тобой будут разговаривать, когда поймают. Ты взял один город. А у нас их десятки. И каждый из них скоро будет знать, что случилось, и кто виноват. И тогда я тебе и твоим безмозглым шакалам не завидую. Умирать вы будете долго.

Хоэр расхохотался.

- Уважаю! Уважаю твое несломленное стремление корчить из себя князя, даже стоя у жертвенного столба. Но ведь ты можешь облегчить свою участь, просто ответив мне на простой вопрос, - он взял князя за ворот и притянул его к своему лицу: - Где. Моя. Женщина.

Ассан попытался плюнуть ему в морду, но кровавая слюна повисла на подбородке.

- Зря, - сказал Хоэр, отстраняясь. - Ты ведь знаешь, что рано или поздно я все узнаю. Да и какой смысл тебе скрывать? Зачем тебе моя баба? Тем более сейчас.

Князь продолжал молчать, и Хоэр некоторое время пристально вглядывался в его глаза.

- Ладно, - наконец сказал он. – Не хочешь говорить добровольно, придется заставлять.

Он отошел от столба, посмотрел вверх, туда где на вершине холма догорал княжеский терем. Махнул кому-то рукой.

Сверху, сквозь гул ярганской толпы, стоны пленников и треск пожаров, донесся мерный скрип, будто там вдруг заработал огромный якорный ворот.

- О, нет, – в отчаянии прошептал Саргут и закрыл лицо руками.

С вершины холма, по отвесной стене, спускали на веревках большой деревянный истукан, что стоял раньше во дворе терема. Его зеленое покрывало было изодрано, оловянные плошки глаз выломаны, а к тулову был привязан какой-то трепыхающийся сверток, из которого торчала черноволосая голова ребенка.

- Видишь, князь? – спросил Хоэр. – Поверженный идол твоего города. Нет идола, нет города, такое у вас поверье? Твоего города больше нет. Но ты же не об идоле беспокоишься?

- Не трогайте его, - прохрипел Ассан.

Макарин повернулся к Саргуту.

- Кто это?

- Сын князя. Единственный кто у него остался в роду, - ответил тот. – Всего полгода, как я спас его от волков. От этих волков я его не спасу.

Идол опустили на землю, и тут же к нему подбежали со всех сторон дикари. Хоэр отдал краткий приказ. Сверток с ребенком отвязали, бегом принесли Хоэру, кинули ему под ноги. Хоэр одной рукой поднял его, развязал на весу, содрал ткань, удерживая мальчишку за шею.