Усадьба с приданым (СИ) - Снежинская Катерина

– Не стоит извиняться, – нехотя согласилась Маша. – Но я бы предпочла…

– Да-да, понимаю, частная собственность. Будьте уверены, больше такой ошибки не совершу.

– Спасибо.

Помолчали. Собственно, дальше говорить действительно было не о чем, и следовало просто окно закрыть, но больно уж Марии не хотелось возвращаться в душную постель, к душным мыслям и не менее душным снам.

– А вы не боитесь по ночам вот так запросто разгуливать? – спросила она, и вышло это почему-то сварливо.

– Чего же мне бояться? – тут же отозвалась тень. – В Мухлово ничего такого не случается, это ж не Москва.

– Да я поняла, поняла, что не Москва. Просто здесь, видимо, волки водятся. Я вой слышала.

– Волки? – удивился голос. – А, это, наверное, собаки! Знаете …

– Вы считаете, что я волков от собак отличить не способна? – сухо осведомилась госпожа Мельге.

– Тут дело в чём? – смутился силуэт, – Саша… То есть, Александр Добренко собак разводит, разводчик он. Или заводчик, как правильно, не знаете? В общем, живёт он тут, ну и собачки с ним. А там порода такая, особенная. Они почти не лают, а действительно что воют. Ничего, вы привыкните.

– Сомневаюсь, – буркнула Мария. Странный разговор перестал развлекать, а начал утомлять. – Спокойной ночи.

– И вам всего хорошего, – вежливо отозвался так и оставшийся неопознанным собеседник.

Уже закрыв окно, Мария не удержалась, отодвинула в сторону занавеску. Под яблоней оказалось пусто. В смысле, трава, кусок скамейки и даже кусты какие-то на месте остались, а вот мужская фигура исчезла. Правда, на секунду примерещилось, будто как раз за кустами мелькнул низкий и длинный силуэт, очень собачий напоминающий. Но он мелькнул и пропал.

– Настойка корня валерианы, – посоветовала себе Мария Архиповна. – Капли Вотчала добавлять по вкусу, смешать, но не взбалтывать.

[1] Шелоб – легендариуме Дж. Р. Р. Толкина гигантская паучиха.

[2] Капли Вотчала – средство, принимаемое при сердечнососудистых заболеваниях.

Глава 2

В которой Маша встречает прекрасного альфа-самца, но жизнь всё равно остаётся… малоприятной

Мария Архиповна, как всякая современная бизнес-леди, полагала себя человеком организованным и дисциплинированным, и уж, конечно, не привыкла нежиться в постели до полудня. Но, честно говоря, сейчас бы она и дольше проспала, не разбуди Машу телефон.

Вернее, спросонья она не сразу поняла, что это телефон, сначала-то показалось, будто где-то набат ударил и даже примерещилась белёная церквёнка с колокольней, мощный тын, тяжко закрывающиеся ворота и чей-то истошный крик послышался: «Бежи-им!»

Ну, Мария и побежала: соскочила с постели, потянув за собой и простыню, и одеяло, и ещё что-то – подушку вроде бы. С разгона едва не влетела лбом в книжный стеллаж, по-слоновьи топая, скатилась с лестницы: а вдруг звонок важный? А вдруг?..

Оказалось, ничего сверхсерьёзного не происходило, Луна на землю не упала, конец света, как водится, откладывался на неопределенное время, а Павел к старой жизни возвращаться пока не собрался. Просто Ирина решила побеспокоиться, как там дела у сердечной подруги, и дать непутёвой ещё немного руководящих указаний.

Маша постояла, вслушиваясь в очень деловое, такое по дневному собранное журчание из трубки, тяжко вздохнула, почесала ногой под левой коленкой и уселась на ступеньку – приятно тёплую, уже успевшую прогреться от солнечной лужи, разлившейся по всей лестнице. И только тут заметила, как за перилами и ещё немного дальше, за окном, что-то сияет – в мультиках вот так же куча сокровищ светится или там сундук с драгоценностями.

Мария приподнялась, вытянула шею, пытаясь рассмотреть, что это такое интересное, но никакого клада не обнаружила, лишь кусты, кажется, крыжовника, а за ними грядка чего-то лопушистого, тёмно-зелёного. Вот эти разлапистые листья, явно только что обильно политые, и рассыпали щедрые горсти солнечных зайчиков, да с крохотными, но отчётливо видимыми радугами. А самая большая радуга-дуга светилась над ещё чистой, не успевшей впитаться в землю лужей, в которой неторопливо плавали опилки.

– Слушай, Ир, – для себя же неожиданно брякнула Маша, перебивая журчание в трубке, – а тут речка есть?

– Есть. Мухлонька, – не сразу ответила сбитая с панталыку подруга.

– А Волга? – тяжко поразилась Мария.

Мухлонька её как-то не слишком вдохновила.

– Волга дальше, до неё ещё километров пять, а что? – насторожилась Ирина. – Или?.. Блаженная, не купаться ли ты собралась? – Это было сказано таким тоном, словно госпожа Мельге изъявила желание принять ванну в сточной канаве. – Подруга, деревенские речки – это ж не наш размерчик!

– А что наш размерчик? Коста дель Соль[1]? – разозлилась Мария и тут же носом шмыгнула. Про Коста дель Соль она вспомнила зря, нельзя про это думать. – Ириш, ты извини, но мне уже пора, – зачастила Маша, метя хвостом не хуже лисы. И заметёшь тут! Вот догадается прозорливая Ирина Геннадьевна, что у Мельге опять глаза на мокром месте, так хлопот не оберёшься. – У меня… молоко сейчас убежит!

– «А у вас молоко убежало», – очень правдоподобно передразнила Ирка мультяшного Карлсона и сама же себе ответила: – «Боже мой! Молоко убежало! Позвольте, какое молоко? У меня на плите нет молока!» Слышишь, блаженная, я тебя спрашиваю: какое молоко?

– Кашу я варю, овсяную, – буркнула Маша. – Всё, Ирин, перезвоню.

Каши захотелось, аж подташнивать начало: овсяной, на жутко жирном, жутко вредном, настоящем молоке, с солнечным куском сливочного масла и ещё, может, с вареньем. Малиновым. И ломтём свежей булки, чтоб прямо от батона отломить.

Марии даже показалось, что запахло молоком и горячим хлебом. Впрочем, реальных перспектив и на засахаренное варенье не было, но госпожа Мельге всё равно отправилась искать кухню.

И правильно: кто сидит, сложа руки, тот ничего и не получит. К тому же, надежда умирает последней. Вернее, последним умирает надеющийся, надежда-то, по логике вещей, сразу перед ним, но сути дела это не меняло. Да и есть на самом деле очень хотелось, ведь в желудке, кроме нескольких чашек кофе и собственных проглоченных слёз, уже больше суток ничего не было.

Кухня обнаружилась сразу за неудобным углом печки: маленькая, странно вытянутая в длину, но зато с двумя плитами разом. Первая, украшеная суровой надписью «Волгоргаз», угрожающе топорщилась чугунными крылышками конфорок и неплотно прикрытой дверцей духовки. Вторую ничего не украшало, потому что её намертво вмуровали в печь. Хотя, может, и не вмуровали, а так проектом было задумано?

Но и это, конечно, никакого значения не имело. Добыть огня не представлялось возможным, потому что последний раз спички при себе госпожа Мельге носила ещё в институте, да и то на третьем курсе. На четвёртом Павел решил бороться за здоровый образ жизни и спички вместе с зажигалками утеряли свою актуальность.

– Там вдали за рекой разгорались огни-и, – задумчиво затянула Маша, оглядывая кухню. – В небе ясном заря догора-ала…

Волшебства не бывает, вот и спички от призыва не появились, зато в самом углу, в крохотном закутке между белёным печным боком и эпилептически трясущимся холодильником обнаружилась ещё одна дверь. А за ней ущербная комнатушка-чулан, в которой едва поместилась панцирная кровать с по-солдатски скатанным матрасом, над ней божница и несколько икон – одна побольше, другие поменьше. И никаких спичек, естественно.

В каморке сильно пахло пылью. Мария чихнула, по-простецки вытерев нос тыльной стороной ладони, решительно прошагала к узенькому окошку, потрясла раму, просыпав на некрашеный подоконник горку трухи. Рама жалобно всхлипнула, но поддалась, распахнулась, зарядив Маше в нос залпом запахов чуть-чуть ещё влажной травы, сухого сена, близкой реки и ещё чего-то такого, кажется, медвяного, и ещё чего-то эдакого, вполне возможно свеже-липового.

Довольно далеко, с большой экспрессией, но вполне мирно проорали: «Ко-ольк, ты мне сегодня купоросу-то разведёшь?» Мария прислушалась, но ответа так и не дождалась, только где-то в размякшей полуденной тишине дома ровно тикали часы, да взрыкивал холодильник.