Илоты безумия - Чергинец Николай Иванович
Они после работы уже успели умыться и, переодевшись в джинсовые брюки и легкие рубашки с коротким рукавом — все это недавно им выдали, — толпились в ожидании ужина у входа в модуль. Уставшие, они редко шутили, кое-кто молча курил, другие — кто стоял, а кто сидел на камнях, валявшихся недалеко от входа.
Ващук стоял на ступеньках, ведущих к дверям, увидев Мельникова и Полещука, сделал несколько шагов им навстречу:
— Оказывается, не я один видел русских, живущих в отдельной зоне, а и Валера Стадник, Коля Баранов, Костя Примаков. Скажите, ребята, видели их?
Послышалось несколько голосов:
— Я видел, как они прогуливались…
— А я — когда они сидели на камнях у кустарника, недалеко от заграждения.
— Я тоже видел, — громче всех сказал Куренев, голубоглазый, веснушчатый парень. Он припадал на правую ногу: при ранении у него было повреждено сухожилие, и парень был обречен на хромоту. — Я хотел подойти к ограждению, но охранник начал орать, из автомата целиться, пришлось отвалить, но я и в другом углу лагеря, в самом конце четвертого полигона, где какие-то пакгаузы стоят, видел людей, они, так же как и наши, за колючкой содержатся.
Куренев был длинным, худым, ранее он служил наводчиком орудия.
Мельников уже знал, что Александр Куренев попал в плен по своей оплошности, когда, никого не предупредив, пошел к горному ручью воды набрать. Там его и схватили душманы. Он попытался бежать, но из автомата с глушителем ранили в ногу, сунули в рот кляп, связали и, как он ни упирался, утащили.
— Не знаешь, кто они? — поинтересовался Мельников.
— Нет. Там тоже автоматчики стоят, близко не подпускают.
Мельников присел рядом с Понтиным.
— Что молчишь, Олег? Устал?
— Надоело все! Скорее бы отправили отсюда…
— В Союз же не отправят. Возьмут и куда-нибудь в Америку или в Африку запрут. Что тогда?
— А мне до лампочки, лишь бы дали возможность жить свободно.
— Чтобы жить по-человечески, надо деньги иметь. А где они?
— А я не претендую на дармовые. Перед армией слесарем работал, третий разряд имею. А работяги всюду нужны, в любой стране, при любом режиме. Так что меня это не пугает. Себе на хлеб всегда заработаю.
— Я вижу, тебя домой не тянет?
Понтин посмотрел на Мельникова. И печаль, и злость, и боль — все можно было прочитать в его голубых глазах:
— Домой, спрашиваешь? А что такое дом? По-моему, это в первую очередь родные и близкие тебе люди, которые болеют за тебя, а ты — за них. А что у меня дома? Жилья нет, отец и мать, да еще и я занимаем ба-альшую жилплощадь — двадцать один квадратный метр — комнату в четырехкомнатной квартире, где живут, кроме нас, еще две семьи. Кухня — девять метров, ванная, туалет — и все это на три семьи. Батя сначала цеплялся зубами за жизнь, но потом сломался — запил, стал алкашом. Мать билась, билась как рыба об лед и тоже спилась. Теперь им хорошо. С утра пустые бутылки по кустам стреляют, к вечеру сдадут эту тару и чернила купят. Глушанут и кайфуют, затем ругаются, дерутся. А на следующий день — все сначала. Что я ни делал: и просил, и умолял, и ругался, даже из дому уходил — все бесполезно. Они просто больные люди, а лечить у нас не умеют. Сжался я в комок, цель перед собой поставил — как можно лучше школу окончить, в институт поступить… — Понтин грустно улыбнулся: — А знаешь, капитан, я чуть школу с медалью не окончил. Сдавал последний экзамен по физике. Учительница с мухами была. На консультации перед экзаменами я немного поспорил с ней. Она мне и говорит: «Посмотрю я, Понтин, как ты во время экзамена будешь хорохориться. Если не извинишься в оставшиеся два дня, уверена, что хорошей, не говоря уже об отличной, оценки тебе не видать». Ребята из класса меня уговаривали: «Извинись, Понтин!» А в чем мне виниться? Я же не хамил ей. Спор-то деловой был. Я не пошел. А на экзамене, когда вытащил билет и увидел, что отвечать на все вопросы могу без подготовки, совсем успокоился. Начал отвечать — перебивает, вопросы подкидывает, а я и на них отвечаю. Давай она мне подбрасывать вопросики совсем не по теме — отвечаю. Ребята, которые готовились к ответу, затаили дыхание. Видят, что она пытается утопить меня. Я не выдержал, правда, и говорю, что, мол, не по-педагогически поступаете, в боксе это называется удар ниже пояса. А она мне: «Я, Понтин, не хулиган на ринге. Ты просто плохо к экзамену подготовился, поэтому я тебе „удовлетворительно“ ставлю. И то с большой натяжкой это делаю, учитывая, что ты учился неплохо».
Ляснула моя медаль. Ладно, думаю, поступлю в институт и без медали. Знания в объеме школы хорошие. Физичка у меня своей вшивой «тройкой» их не отняла. Подал документы в институт. А там, оказывается, конкурс не абитуриентов, а их родителей. Кто из них повыше, и побольше получает. Недобрал я полбалла, вернее, с этим баллом часть ребят прошла, а четыре человека, в том числе и я, — фигу. Пошел работать на завод слесарем. Неплохо у меня получалось, стал по квартире зондировать. Ан нет. По шесть метров на душу есть — сиди и не рыпайся. Конечно, шесть метров — это не два квадрата, которые на кладбище отводятся, но я дома себя не лучшим образом чувствовал. Хотел было завербоваться, уехать куда-нибудь, а здесь раз — и в армию, потом — Афган. Правда, как ни странно, человеком себя почувствовал. Кланяться хоть и надо, но пулям, да и стоять на коленях или ползать на животе не от унижения надо было.
Понтин помолчал, а затем тяжело вздохнул:
— А ты, капитан, говоришь — дом.
— Ну, а родителей не жалко?
— Жалко. Если бы нашел место, где смог себя и их прокормить, забрал бы. Может, на новом месте и не пили бы, снова людьми стали…
Мельников с состраданием смотрел на Понтина: «Ему только чуть больше двадцати, а как он устал от нашей жизни! Нет, такой не продаст. Уехать в другую страну может, а продать товарища — нет».
А Понтин вдруг сказал:
— Меня Анохин все прощупывал, вербовал в стукачи. Говорил: «Ты, Олег, хорошо понимаешь, что назад в Союз дороги нет. Но запомни, право жить на Западе надо заработать, причем там надо и деньги иметь, без них — ты не человек. Здесь, в Центре — это он так наш лагерь называет, — есть разные люди. Некоторые из них подбивают других к побегу, распространяют всякие слухи, хотят навредить нам. Если ты окажешь помощь, то можешь рассчитывать на большое вознаграждение. Поможем мы тебе хорошо устроиться, когда выполним свою миссию, и ты переедешь в любую, какую захочешь, страну».
— Ну и что ты ответил?
— Я ему сказал все, что думаю. То, что у меня нет желания возвращаться в Союз, — это да, но чтобы быть стукачом — извините, подвиньтесь. Такое занятие не по мне.
— А он что?
— Похвалил за откровенность и говорит: «Я не имел в виду информацию о наших соотечественниках». Он хитрый, дьявол. Понял, что обижает меня своим предложением, и давай лавировать: «Я, — говорит, — имею в виду людей из других стран. Что нам с тобой их жалеть? Главное — о себе побеспокоиться. Ты вот говоришь, что в школе усиленно английский язык изучал. Это хорошо. Без знания английского будет тяжело. Я тебя приставлю к одному американцу. Ты сможешь получить по языку прекрасную практику и с ним поближе сойтись. Он журналист с хорошим положением в США. Не вечно же он здесь будет, может, и в Америку вместе поедете. Поможет, если что».
— Ну, и что ты ответил?
— Хотел отказаться, стал прикидывать, как это поделикатней сделать, а Анохин воспринял это как колебания и дал время подумать пару дней.
— Когда ты должен дать ответ?
— Сегодня после ужина.
Мельников чуть придвинулся к Понтину:
— А что, если тебе принять его предложение? Понимаешь, Олег, никто не знает, для чего нас здесь держат.
— Да и мы вот с ребятами голову ломаем — на кой хрен мы Кериму?
— Я и говорю, мы же не знаем их целей, а без этого нет возможности принять решение, что нам делать. Поэтому подумай, может, есть смысл тебе согласиться. Сделать это ради нас всех. Неважно, кого и куда потом занесет судьба. Все мы скреплены кровью наших друзей и, где бы ни были, обязаны помнить друг друга.
Похожие книги на "Илоты безумия", Чергинец Николай Иванович
Чергинец Николай Иванович читать все книги автора по порядку
Чергинец Николай Иванович - все книги автора в одном месте читать по порядку полные версии на сайте онлайн библиотеки mir-knigi.info.