По ту сторону жизни - Лесина Екатерина

Если кто-то что-то и видел, то это незамутненное совестью создание, которое явно не до конца осознавало всю ценность информации.

— У которой?

— У Ингрид… впрочем, и у Нормы, как я понимаю, они имелись.

Девочка кивнула.

— Расскажешь?

— А надо?

— Сама решай… мы все равно будем искать тех, кто убил Норму, однако чем меньше мы о ней знаем, тем сложнее это будет сделать…

— Ингрид ее не убивала. — Дитя не делало попыток выдернуть руку, да и к кухне меня вело бодро. — Ингрид боится вида крови… она хочет стать темной…

— Почему?

— Темным больше позволено… настоящей ведьмой. Я видела, как она книжку читает.

— Какую?

— Тонкую.

Исчерпывающая информация. Тем более что я не знала никаких книг, позволяющих сменить масть. Это же… это ненормально, вот! Если бы можно было просто взять и… отказаться от посвящения своему богу? От призвания?

Сути?

Бред какой.

— Зачем ей?

Кухня находилась в полуподвальном помещении и пребывала в том состоянии беспорядка, который весьма наглядно демонстрировал, что бывает с домами, лишенными хозяйского присмотра. Нет, я понимаю, фрау Ингвардоттер оставила мир живых, но… Норма ведь не была ребенком!

И благотворительность — дело хорошее с точки зрения общества, но собственный дом…

Темный пол. Какие-то пятна на нем, то ли масла высохшего, то ли крови… нет, не крови. Запах гниения, кислой капусты и помойного ведра, которое давно следовало бы вынести на помойку.

— Она хочет замуж выйти. — Девочка не видела вокруг ничего странного. Она перешагнула через картофельные очистки, рассыпанные вдоль коридора, и остановилась перед дверью. — За кого-нибудь богатого… чтобы он любил ее без памяти и увез отсюда.

Эльза наморщила носик и сказала:

— Она ненавидит этот город.

Надо же… Интересно, что бы она сказала, узнав, что темные ведьмы не слишком-то спешат с замужеством, видя в нем изрядное ограничение свободы. Да и любить без памяти… приворожить надеялась, что ли?

Я открыла дверь. Пар. И на редкость вонючий, я даже зажмурилась и рукой помахала, разгоняя облака. Что-то шипит, что-то скворчит, что-то горит, источая вонь… над огромной, весьма устаревшей модели плитой колдует неряшливая бабища в грязном фартуке. Всклоченные рыжие волосы были прикрыты косынкой. Лицо блестело паром…

— Я ж говорила, не мешай! — рявкнула она, не оборачиваясь. А обернувшись, добавила: — Ишь, повадились лазить… в мое время господа на кухню и не заглядывали…

— А зря, — я провела пальцем по ближайшему столу.

Само собой, он зарос грязью так, что исходного цвета не видать было. Мой взгляд скользнул по кухне, отмечая и раскрытые дверцы посудных шкафов, в которых зарастал жиром фарфор, и расколотые белые тарелки, брошенные у мусорного ведра. С каких это пор прислуга позволяет себе вот так бить посуду?

Окорок, небрежно прикрытый тряпицей. И пара жирных каплунов рядом. Приготовили к выносу? Вот и мешочек с крупой. Я сунула палец в крынку, облизала… да, сливки были хороши, жирные, отстоявшиеся.

— Чего тебе надобно? — Бабища уперла руки в боки.

— Чаю, — мирно заметила я, раздумывая, стоит ли вмешаться. Все-таки дело чужое, а я не настолько альтруистична, чтобы налаживать быт посторонней семьи.

Бабища фыркнула. И рукой отмахнулась.

— Некогда мне с чаем возиться…

Я же принюхалась… к кускам мяса, которые доходили в тазу, даже не прикрытые полотенцем. Аромат их, слегка подпортившийся, манил мух… и даже Эльза скривилась и потянула меня за рукав.

— Это что? — я ткнула пальцем в таз.

— Ужин, — рявкнула бабища. И челюсть вперед выпятила. — Будет. Если всякие тут мешаться не станут.

Мясо было синеватым и наверняка несвежим… уже пару дней, как несвежим, в отличие от окорока. Этак она мне свидетелей вкупе с подозреваемыми потравит.

Я заглянула в холодильный шкаф и скривилась. Почти пуст. Сыр с плесенью, правда, неблагородной, но обычного синего пушистого свойства, которая имеет обыкновение портить продукты. Мятые помидоры… какая-то трава…

— Она хоть готовить умеет? — шепотом спросила я Эльзу, и та помотала головой.

Чудесно.

— Вы уволены, — я вытерла руки о полотенце, правда, чище они не стали. Полотенца кухонные если и стирались, то еще при жизни прежней хозяйки дома.

— Чего?

— Уволены, — повторила я. — Совсем.

— Ах ты… потаскуха… — бабища добавила пару слов покрепче, заставивших ребенка вжать голову в плечи. И покачнулась, пошла, колыхая бюстом. — Будешь ты тут мне говорить…

— Буду, — я не стала отступать, но ткнула пальчиком в этот самый бюст. Коготь пропорол и фартук, и саржевое платье, и кожу, что характерно, увязнув в подкожном жиру.

Бабища не сразу поняла. Она остановилась. Хлопнула глазами. А я вытащила палец и, пользуясь удобным случаем, взялась за горло. Широкое такое горло… его двумя руками не сразу обхватишь, но я постаралась. Сдавила. Дернула. И почти не удивилась, когда эта туша рухнула на колени. Она попыталась стряхнуть руку, а поняв, что не выйдет, завыла…

— Вон пошел, — велела я мужичку, сунувшемуся было на кухню. И тот шарахнулся, демонстрируя немалое благоразумие. — А ты, отрыжка тьмы, слушай сюда… сейчас ты соберешь вещи… только свои вещи… тронешь что-то из серебра…

А ведь трогала, по ужасу в светлых глазенках вижу, трогала… да уж, запустила Норма дом.

— …или прочего имущества, руки отсохнут. Веришь?

Она булькнула что-то.

— И уберешься немедленно…

— Папа огорчится, — сунулась Эльза. — Он готовить не умеет…

— Я тоже не умею… телефон в доме есть? Чудесно… сегодня пришлют приличную кухарку… да и с остальной прислугой, — я разжала руку. — Деточка, запомни, в этом мире полагаться стоит только на себя… сама не сделаешь, от остальных не жди.

Эльза кивнула. И смотрела она на меня… не с ужасом смотрела. С восторгом?

— Вон пошла, — велела я кухарке, которая пыталась подняться. — И о рекомендациях заикнешься, так я их сама напишу…

Чайник мы нашли в углу. Медный, снаружи заросший жиром, изнутри затянутый белесой накипью, но кастрюли пребывали в еще худшем состоянии. Надо будет сказать агентству, чтобы прислали с дюжину человек: дом придется отмывать.

— За прислугой надо приглядывать, — я перемыла чашки и блюдца, которых обнаружилось с полдюжины, — иначе, чувствуя собственную безнаказанность, они из адекватных людей превращаются вот в такое…

Тронуть окорок кухарка не посмела. А на мужичка, выглянувшего-таки из своей норы, рявкнула. Правда, тут же затряслась и исчезла, громко хлопнув дверью напоследок.

Серебра в ящике, который просто стоял — поразительная беспечность, — осталось на донышке. Разворовывали его давно и, полагаю, с немалою охотой.

— Так что там с Ингрид?

— Она хотела стать черной, только петуха убить не сумела.

— Какого петуха?

— В книжке написано, что надо сперва отказаться от света… плюнуть на статую Исцеляющей… или, если не поможет… надо… надо… пописять на нее… — девочка густо покраснела.

Да уж… Интересно, кто это додумался до подобного? Полагаю, в храм она не пошла, а вот в домашнее святилище — идиотка!

— Тогда богиня оскорбится и заберет дар…

Вполне возможно.

— А потом надо провести темный ритуал. И жертву… она петуха купила…

Дважды идиотка.

— Дальше я прочитать не успела… а потом она книгу перепрятала.

Плита едва-едва грела, камни стоило заменить уже давно, но, подозреваю, деньги, выделенные на это, ушли в карман поварихи.

— Но петуха она не убила… плакала потом. И на меня накричала… она крови боится.

— А ты?

— Нет, — девочка помотала головой. — Я стану целительницей…

Если оскорбленная богиня не накажет все семейство.

— …и поеду учиться… правда, папа Норму не отпустил…

— Тебя отпустит.

Поднос. Чашки, блюдца, ложечки… розетка с засохшим вареньем, несвежие булки, из которых вышли несвежие сэндвичи. Их мы украсили вялой зеленью.

— Они с Нормой ругались. — Эльза, забравшись на табурет, наблюдала за мной. — Ингрид хотела в столицу… в свет, а Норма говорила, что нельзя тратиться на наряды, когда вокруг столько бедных людей, что Ингрид и без того слишком много денег впустую спускает.