Так Марина и Анна узнали, что в их доме завелись крысы. Наглые твари шарились в подполе, где хранились овощные заготовки и закатки, шуршали на крыше, выедали дыры в деревянной мебели, прокапывали норы прямо в грядках на небольшом огороде, разбитом у домика.
— Я их ела, — как-то ошарашила Анна свою дочь признанием и грустно посмеялась. — Представляешь, бывало и такое в голодные времена.
Марина почесала шею и отвела взгляд, не желая слышать историй. Она уже давно жила отдельно в коммунальной квартире, но приехала навестить мать, потому что та чувствовала себя совсем плохо из-за болезни. К тому же, Анна убедила ее, что скоро Мирослава приедет в Старую Ладогу на раскопки, и тогда ее дочь увидит все сама. Марина действительно ждала этого дня, и потому приехала. Но не для того, чтобы увидеть свою мать в двадцатипятилетнем возрасте, а чтобы убедиться, что ее пятидесятилетняя мать съехала с катушек и, вероятно, будет показывать ей пустое место или себя или какую-нибудь другую рыжеволосую молодую девушку.
«Что на этот раз она придумает?» — спросила себя мысленно Марина и вернулась в кровать, где читала.
— Меня тогда поймали варяги, а я смогла уйти. Я выживала, как могла. Даже не знаю, может, это и не крыса была. Откуда ей взяться в лесах? Может, это была мышь или хомяк… но действительно жирное существо, — продолжала Анна, забывшись в воспоминаниях. — Я скучаю по всем. По Олегу… по Райану… по Глебу и Иттан… А твой брат, Марина? Если бы ты знала, каким славным ребенком он был… Очень жаль, что я не могу ничего сделать, чтобы узнать, как он… как мой сын… — она вдруг повернулась к Марине и нежно улыбнулась. — Я даже не знаю, каким он вырос…
Марина закрыла лицо книгой, чтобы спрятать подступающие слезы. Ее щеки полыхали. Она пыталась читать, но перед глазами все плыло. Мать продолжала говорить, а Марина — трястись от злости и досады.
— Мама, хватит! — вдруг выкрикнула она и совсем разрыдалась. — Неужели ты не понимаешь, что ты больна⁈ Что это все ты где-то вычитала⁈ Или тебе приснилось⁈ Пожалуйста, хватит! Я не знаю! Давай отведем тебя к врачу! Может, он выпишет какие-то препараты! Почему ты все время сопротивляешься⁈ И определись уже, кто твой муж⁈ Олег, черт возьми, Вещий или тот ирландец? Кто мой отец вообще? Реши уже!
Марина кинула книгу на кровать и выбежала из дома, утирая рукавом распухший нос. Она уселась на крыльцо и тут увидела еще одну крысу: та нагло сидела на поленнице и грызла березовую кору. Анна зажала рот рукой, чтобы ее дочь не услышала, как она плачет сама, прижалась спиной к побеленной стене. На крыльцо к ней она вышла в том же спокойном расположении духа, села рядом.
— На что ты смотришь?.. — она спросила Марину тихо и ласково.
Рука Анны дрогнула и застыла в воздухе: она хотела обнять дочь, заправить прядь ее волос за ухо, но как только Марина обернулась и посмотрела на мать с ненавистью в глазах, рука тут же опустилась обратно на колени.
— Там еще одна крыса, — пробормотала Марина недовольно, словно выплевывая слова.
— Я куплю отраву завтра. Нет, сегодня… Или уже поздно? Значит, на следующей неделе…
— В чем дело?.. — Марина дернула плечом и закатила глаза так, чтобы мама не видела.
— Завтра Мирослава приезжает…
Послышался глубокий отчаянный вздох. Марина затряслась и истерически рассмеялась.
— Может, хватит⁈ Как же ты меня достала… — последние слова она процедила, сомкнув челюсти. — Ненавижу тебя…
Марина сжала кулаки, соскочила с крыльца и бросилась вон из двора, оставив калитку распахнутой настежь. Анна приложила холодную руку к шее, на которой висел дирхам, погладила его, а потом посмотрела на крысу, шуршащую на поленнице.
— Ах, лучше бы я снова ела крыс, убегая от варягов…
Она зашла в избушку, остановилась перед зеркалом, потертом в некоторых местах до черноты, когда проходила мимо, чтобы раздеться ко сну.
— Ну, привет, ладожская княгиня, жена Олега и мать Святослава, — усмехнулась Анна. — Плохо выглядишь, подруга.
Женщина сделала еще один шаг к себе и покрутила головой. Полоса седых волос на проборе становилась все больше. Она положила руку на зеркало, словно касаясь себя. В девятом веке не было зеркал, и Анна никогда не видела себя в нем в княжеском облачении, никогда не мерилась ростом с Олегом, игриво крутясь перед серебряным полотном, и теперь она пыталась представить, как выглядела тогда. Все, что было доступно ей ранее, — сверкающее лезвие меча иль водная гладь Волхова.
Она заправила прядь за ухо и взглянула на шрам — белая, бугристая и неровная полоса, не более. Перед глазами мелькнули события тех дней. Как давно это было? Двадцать пять лет назад или все же двенадцать веков?
— Быть может, я действительно сошла с ума? — спросила она саму себя через зеркало. — Быть может, не было никакого Олега? Никакого Райана? Рёрика? Быть может, я получила этот шрам, когда упала под лёд? Что ж, завтрашний день покажет… и расставит все на свои места. Только Марине теперь решать, кто я. Ладожская княгиня и воин или же… не более, чем полоумная старуха.
Марина явилась домой к полуночи, но так и не легла спать. Она то сидела на крыльце, выслушивая крыс, то считала звезды, то представляла, как ее мать не проснется. Но она проснулась и, как ни в чем не бывало, просила Марину принять баню и привести себя в порядок перед важной встречей.
— Хорошо, мама, — строго и сухо ответила Марина, кивая головой. — Я пойду. Познакомлюсь с Мирославой-будущей-княгиней-Ладоги. С радостью.
А про себя она подумала: «Что ж, сегодня все закончится. Мы обе увидим это и, наконец, признаем, что ей пора лечиться. Быть может, она даже согласится. Только есть ли в том толк? Рак заберет ее быстрее. И уже пора бы.»
Когда Марина была готова, она нашла мать, сидящей на кровати с высоко поднятым подбородком. Анна скрыла свои волосы под капюшоном шерстяной накидки и запудрила лицо.
— А, чтобы она тебя не узнала? — съехидничала Марина, но сказала то с каменным лицом.
— Вот, возьми, — мать протянула ей фотографию.
— Что это?
— Наша фотография…с Мирославой… в Лимерике.
— А, — отрывисто воскликнула Марина и взяла фотографию. — Точно. Со мной же ты никогда не фотографировалась.
— Это ведь не так, Марина.
— Тогда где хоть одна фотография со мной⁈
— Марина, ты ведь и сама помнишь, что разбила фотоаппарат и изгрызла всю пленку. За тот фотоаппарат мне пришлось еще долго расплачиваться. Эта фотография — единственное, что осталось.
— И зачем это мне?
— Мне там около тридцати.
— А, чтобы я узнала тебя сейчас, верно? — картинно закивала головой Марина. — Подожди, я правильно понимаю, что ты… точнее эта девушка… которая сегодня приедет… она — моя подруга детства? Мирослава Ковалева из Лимерика?
— Да.
— И ты утверждаешь, что это ты?
— Да.
— Воспитывала саму себя?
— Да.
— И я дружила с собственной матерью в ее детстве?
— Да.
— А вообще, на самом деле, ты ладожская княгиня и жена Олега Вещего?
На этот раз Анна ничего не ответила, потому как последний вопрос был уж точно издевкой. Она посмотрела на часы и встала с кровати.
— Пора. Мирослава должна найти дирхам, и мы должны быть уверены, что он будет там.
— Все же хочешь отправиться обратно? — прыснул Марина. — Отберешь дирхам у бедного археолога?
— Нет.
Но по дороге к месту раскопок Анна вдруг остановилась и начала часто дышать, теребить капюшон и рукава накидки.
— Тебе плохо? — Марина засуетилась и искренне забеспокоилась.
— Нет… просто… — она не договорила и только улыбнулась дочери.
Как она могла сказать ей, что боялась увидеть саму себя? Дочери, которая только в очередной раз закатит глаза и ударит больнее ножа. Анна смахнула слезинки морщинистой рукой, сделала глубокий вдох, выдох, натянула капюшон побольше на лоб и пошла дальше. Когда они перешли реку через деревянный мостик, перекинутый через самое узкое место, она снова остановилась.
