Живые нити (СИ) - Сорокина Настасья

— Этого не может быть, — произнес он вслух, сам себе не веря.

Глава двадцать вторая

«Боги, а ведь существуют люди, которые просыпаются утром, потому что выспались. А бывают… такие, как я».

За окном было темно. Алек с трудом поднялся и поковылял к двери, которая грозила выпасть от напора незваного гостя. Голова немного кружилась. На грудной клетке растекся здоровый синяк, но дышать это не мешало, поэтому Алек плюнул и решил, что само заживет.

Он распахнул дверь, даже не озаботившись узнать имя пришедшего.

— Руфин, какого… — он осекся, не договорив, а потом удивленно зевнул. Это был не Руфин.

— Я зайду? — спросила Дина. Рука взлетела к голове, поправить засохшие в непотребной растрепанности волосы. В следующую секунду Алек понял, что сверкает голой грудью, прикрытой только синяками, и не нашел в себе сил смущаться.

— Что-то случилось? — спросил он хрипло, пропуская Дину внутрь.

— Да, — гостья дождалась, пока дверь закроется, и прошептала. — Её похитили, Алек. Я не знаю, что делать.

Алек кое-как сфокусировался на её лице, белесым пятном висевшем в полумраке коридора. Дина явно держалась из последних сил: губы подрагивали, в расширенных зрачках плескались страх и злость.

— Кого?

— Лейлу. Автомобиль остановился рядом с воротами мастерской. Четверо амбалов вытащили её прямо из внутреннего дворика, так быстро, что никто не успел ничего предпринять. Бабушка видела это из окна.

Алек в одно мгновение проснулся, будто его окунули в ванную, полную льда.

— На тебя никто не напал?

— Меня не было дома, — ответила она, едва заметно смутившись. — Когда я вернулась, бабушка выбежала встречать меня прямо на улицу, рыдая. Отец забрал детектива Милоноса, и они куда-то умчали, а я сразу к тебе…

— Как давно это произошло?

— Чуть больше двух часов назад.

— А сейчас сколько времени?

Они одновременно покосились на настенные часы. Стрелка почти достигла двенадцати часов ночи.

Алек потер лицо руками, надавил на глазные яблоки, стараясь избавиться от головокружения. Не помогло. Он чувствовал себя куском мяса, из которого пытались сделать отбивную — не сказать чтобы совсем безуспешно.

— Откуда эти жуткие синяки? — запоздало спросила Дина, и Алек будто почувствовал кожей её взгляд на своем теле.

— Ловили Лиса. Дай мне минут десять, и поедем в участок.

Алек скрылся в ванной, сунул голову под струю холодной воды, одновременно приводя себя в чувства и избавляясь от по-дурацки высохших прядей. Когда он выпрямил спину, его повело в сторону и затошнило.

«Все-таки сотрясение», — печально констатировал он, натягивая последнюю чистую майку в шкафу.

— Я сварила тебе кофе, — Дина терпеливо ждала его на табурете. Алек молча принял чашку из рук, безрадостно посмотрел на черную жижу. Хотелось спать или сдохнуть. — Ты в порядке?

— Да, — ответил он заторможенно.

— А кажется, что нет.

— Это ничего не меняет, — он большим глотком осушил кофейную чашку, обжигая губы и горло. — Поехали скорее.

— С этим тоже могут быть проблемы. Кажется, сегодня митинги вышли на какой-то новый уровень. Я поймала такси с четвертого раза и заплатила в несколько раз больше, чем обычно. Весь город собрался в центре, дороги перекрывают. Пока ехала, я даже выстрелы слышала.

— Боги, только этого не хватало, — Алек выглянул в окно. На улице не было ни души, но это только усугубило ощущение тревожности, разлитое в воздухе.

Он вернулся в спальню и достал револьверы: полицейский и свой личный.

— Возьми, — он протянул второй Дине. — И патроны тоже.

— Я не буду стрелять в людей.

— Да, только в кроссбридов, — она едва заметно покраснела в ответ на его усмешку. — Возьми. Если мы встретим Эстетских ребят, я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.

Дина, всё ещё сомневаясь, сунула оружие в сумочку; молча передала ему белую рубашку, в черных разводах от пыли. Взгляд зацепился за торопливый шов поверх вышивки, там, где он подрал спинку, разбив окно вагона. Алеку стало стыдно: и дня нормально не проносил, уже порвал дорогущую вещь.

— Я была права, что пригодится, — с легкой улыбкой сказала Дина. — Плевать, что грязная. Надевай.

Он молча послушался.

Они выскочили на улицу и поспешно выехали в сторону полицейского участка. На улицах было неспокойно: народ шел по проезжей части злой и хмурной. Ближе к центру Алеку пришлось разворачиваться — баррикады перегородили дорогу. Он порадовался, что на автомобиле нет никаких опознавательных знаков.

— Если с ней что-то случится, я себе не прощу, — прошептала Дина, вцепившись в подлокотник и будто не замечая беспорядков вокруг.

— Не вини себя, ты ничего не могла сделать.

— Я могла быть дома.

— И это бы ничем не помогло, — Алек огляделся. — Давай бросим автомобиль здесь и пойдем пешком.

В двух кварталах от полицейского участка собралась недовольно гудящая толпа. Напротив давно закрытого главного входа он заметил группу плечистых парней. Один из них, с пушистым усами, проводил Алека тяжелым взглядом исподлобья. Чуйка молчала, но Алек все равно пристроился за Диной так, чтобы в случае опасности прикрыть её собой. К счастью, ничего не произошло.

Дежурный выглядел испуганным и нервным.

— Следователь З-зорбас, вся гражданская полиция на улицах. З-здесь почти никого нет, — отрапортовал он, чуть заикаясь.

— А где следователи Бюро?

— Капитан Варрон привез-зла подозреваемого и з-закрыла его в камере. А потом следователи все втроем куда-то уехали. Просили опергруппу, но сами понимаете…

— Зачем им опергруппа? — спросила шепотом Дина, когда они поднимались в офис по неосвещенной лестнице.

— Думаю, они поехали на виллу Ласкарисов, чтобы арестовать Маттиаса, — так же тихо ответил Алек, прижимая к двери металлическую бирку, которую он носил на шее. Дверь приветливо распахнулась, впуская их в темное помещение.

— Без Лейлы это не имеет смысла, она — главный свидетель, — голос Дины стал бесцветным. Девушка прошла в сумрак офиса и замерла посреди комнаты. — Они не арестуют его. Маттиаса нет на вилле.

— Согласен, он не такой дурак, чтобы везти туда Лейлу, — Алек проскочил мимо неё, снял со стенда ключ. — Тем более, на вилле — Эстет, и он против их общения. Я прихожу к выводу, что старик не знает о том, что творит его сын.

Дина шаркнула ногой и отвернулась к окну. На улице становилось неспокойно: изредка доносились возмущенные крики — слова не разобрать, но настрой людей сложно перепутать.

— Да, кстати об этом, — медленно проговорила она. — Эстет умер.

— Что? Когда? — Алек замер.

— Пару часов назад.

— Не могу сказать, что скорблю, хотя обидно, что я так его и не посадил. Откуда ты узнала?

Дина не ответила, подошла еще ближе к оконному проему. Тонкий силуэт в пышной юбке мерцал в фонарном свете так, будто её вылепили из фарфора.

— Алек… Почему ты не сказал мне, что твой отец состоял в банде Эстета?

«Вашу мать…»

Алек нажал на виски. От разговоров об отце его колотило и в лучшие дни, а сейчас головная боль острой иглой ткнула куда-то в темечко.

— Потому что я вообще о нем не говорю и не вспоминаю, — Алек постарался звучать спокойно. — Кем он был — неважно. Я не отвечаю за выборы, которые он делал, только за свои.

— Но это важно для меня, — голос Дины дрогнул. — Получается, что вы с Маттиасом примерно одного возраста, да?

— К чему ты клонишь? — Алек будто почувствовал во рту вкус горечи. — Считаешь, что помогаю ему, потому что мы друзья детства? Раньше играли вместе, а теперь ездим друг другу в гости и за бокальчиком виски планируем похищения девчонок…

Дина обернулась, блики от окна пробежали по её волосам. Большие шоколадные глаза будто прожигали его насквозь, и Алек подошел ближе, безуспешно пытаясь проглотить комок в горле.

— Отец был низкопробной шестеркой, ему не доверяли ничего важного. Он постоянно пытался подняться, но он был буйный, ненадежный, слишком много пил и постоянно бегал от карточных кредиторов. Детей шестерок не подпускают к «знати», мы с Маттиасом виделись пару раз, но никогда не дружили. Отца убили, когда мне было десять. Я попал в приют, и в приюте мне нравилось куда больше, чем жить с отцом. Если ты осознаёшь, что такое приюты — то должна понять, насколько ужасно было у меня дома. Из приюта я поступил в полицейскую академию, со второго раза. Я не сталкивался с Эстетом ровно до того момента, когда Варрон начала расследовать распространение Гранулы.