Хенкан. Последний эксперимент - Наумова Сора

Сначала темнота казалась непроглядной, но мерцание огня сквозь решетку печи быстро разогнало мрак. Тепло шло от нее. В жарко натопленной комнате никого не было, и Сората выбрался из лаза и отряхнулся. Запах стал навязчивее, от него засвербило в носу и начали слезиться глаза. Сората вытер их краем рукава и подошел ближе к печи, от его осторожных легких шагов пол чуть поскрипывал, но гул ветра в трубе был громче. Сората протянул озябшие ладони к огню. Казалось, он промерз насквозь и согреется, только если сунет их прямо в пламя.

Интересно, как дела у Генри?

На чердаке имелось одно окно, выступающее вперед, с широким подоконником, на него пришлось встать коленями, чтобы дотянуться до замерзшего стекла. Сората потер квадратные стеклышки, пока на них не появились прозрачные места, сквозь которые стало видно темное тяжелое небо и медленно падающий под сильным наклоном снег. И тень, которая легла сверху, накрыв собой Сорату.

Когда ладонь зажала рот, а рука перехватила поперек груди, Сората так испугался, что даже не подумал сопротивляться, только смазано царапнул ногтями по стеклу. Надо звать на помощь, но горло будто пережало спазмом, он мог только мычать, не в силах выдавить из себя крик. Навалилась тяжесть, пахнущая потом и луком. Это будто придало сил, и Сората отчаянно дернул головой и вцепился в чужую ладонь зубами. Тяжесть немного отпустила, и он извернулся, переворачиваясь на спину, и изо всех сил пнул нападавшего ногами в живот. Однако то ли сил не хватило, то ли размаха – Сората понял это, когда к нему снова потянулись руки. Фигура загораживала и без того тусклый свет от печи, и Сората не представлял, кто на него напал. Все, о чем он мог думать, – как не угодить в тиски рук, каждая из которых могла сломать его пополам.

Кристоф? Фрэд? Эскиль?

Имена кружились в голове, пока Сората пинался и толкался, зажатый в узкий прямоугольник оконного проема. С улицы никто не мог этого увидеть, звать на помощь бессмысленно, почти все ушли вместе с Генри к снегоходу. Он был тут один, и из глубин памяти поднялся уже знакомый ему животный ужас, парализующий, лишающий воли к сопротивлению. Пока он полностью им не завладел, Сората бросился вперед и вниз, буквально просачиваясь у нападавшего под мышкой, но тут из глаз брызнули слезы, и невероятная боль взорвалась внутри головы белыми искрами.

Его схватили за волосы и потянули назад. Пальцы без жалости вцепились в пряди у самых корней, лишая даже малейшей возможности вырваться. Слезы застилали глаза, Сората отчаянно пытался ослабить натяжение, но его вздернули в воздух, как котенка, и бросили на шкуры, сваленные в темном углу. От удара помутилось сознание, Сората слабо застонал, попытался перевернуться на спину, но его грубо прижали за шею. Что-то жесткое и холодное обхватило горло, стянуло почти до боли, дышать стало сложно. С каждым слишком глубоким вдохом кадык упирался в преграду. Сората снова попытался подняться, но тяжесть не исчезла, только на несколько секунд ослабла, чтобы с новой силой навалиться на ноги и поясницу.

Внутри все скрутило от ужаса, и Сората все-таки закричал.

– Нет! Нет!!! Пусти!

Тело налилось свинцом, Сората словно перестал им управлять, и оно дергано двигалось по своей собственной воле. И когда тяжесть сверху исчезла, он даже не сразу заметил.

Звякнула цепь.

Сората провел дрожащими пальцами по звеньям и с трудом сел. Ошейник мешал дышать, и легкие сдавило от нехватки кислорода. Он старался держаться за мысли о Генри, чтобы не дать панике захватить его целиком. Ветер за окном усиливался, гулко шумело в трубе, трещало пламя в печи. Сората сел на колени, упираясь руками в шкуру под собой. Вдруг пальцы задели край чего-то твердого, и странный запах стал сильнее. Сората сдвинулся, чтобы не перекрывать себе свет, и зажал рот ладонями.

В углу валялись мертвые тела.

Вьюга преследовала их по пятам, и как только из сугроба показался край снегохода, она ударила с новой силой. Генри надвинул капюшон пониже, а шарф повыше, но это не помогало спрятаться от колючего ледяного снега.

Оставляя Сорату одного, Генри переживал. Все в этом месте казалось неправильным, словно глаза показывали одно, а чувства – другое. И эта бесконечная метель, скрывающая следы сразу же, как только нога отрывалась от земли. Генри не привык к такому количеству снега и к такому морозу, возможно, это и было главной причиной его беспокойства. А может, и нет. Он и правда не мог вспомнить, как уснул вчера. Кажется, он собирался сделать что-то важное, но в памяти будто черная дыра.

– Как вы попали сюда? – спросил он у Дэвиса, помогающего ему откопать снегоход из сугроба, наметенного за ночь. Американец ответил не сразу.

– Я путешествовал по Северной Европе, но эта часть Швеции оказалась более дикой, чем я ожидал. Немного странная погода для октября, как ни посмотри.

– Октября?

– Что? – отозвался Дэвис. – Говорите громче, пожалуйста! Эта чертова метель…

– Какое, по вашему, сегодня число?

– А? – Дэвис пожал плечами. – Двенадцатое октября, какое же еще? Боже, Генри, сейчас не время для шуток.

– И вы пробыли в гостинице четыре дня?

– Да, я же говорил.

Во рту ощущался привкус талой воды. Генри приподнял сползший с подбородка шарф и продолжил молча вызволять снегоход из плена. Когда дело было почти закончено, он резко выпрямился и обернулся.

– Где Кристоф и Фрэд?

– Кто?

– Те два здоровых шведа, которые нашли нас вместе с вами вчера.

Дэвис оттянул края шарфа и посмотрел на него с подозрением.

– Какие два шведа? В гостинице, кроме меня, больше нет постояльцев. Эй, с тобой все в порядке?

За пеленой снегопада ничего не было видно, и только бледное лицо американца выступало из нее, как привидение.

– Сегодня двадцать второе ноября, Джон, – сказал Генри. – И в гостинице действительно нет постояльцев. Только я и мой друг.

Заледеневшие брови Дэвиса сошлись, он открыл рот, но не произнес ни слова. Метель заметала снегоход за его спиной.

– Я не понимаю.

– Вы мертвы, Дэвис, – грустно сказал Генри. – Уже больше месяца, я полагаю. Вы еще слишком похожи на человека.

Все, наконец, встало на свои места. Генри ощущал мертвые души, но не видел их, потому что они постоянно были перед глазами, и что-то – он пока не понимал что – делало их не отличимыми от живых даже для таких, как Генри. Словно оно играло ими, как куклами.

– Это… шутка… – пробормотал Дэвис, но его голос тускнел, как и лицо, сквозь которое просвечивали парящие снежинки.

– Как ты умер? Расскажи мне.

Дэвис растерянно моргнул, и Генри ободряюще ему улыбнулся. Жалость и тоска заполняли его сердце, когда он смотрел, как меняется взгляд Дэвиса. Призраки часто не понимают, что давно мертвы, но память… память никуда не исчезает.

Жарко натопленная печь. Слабые отблески красного сквозь чугунную решетку. Воздух густой, травяной, тяжелый. Под ногами скрипят половицы, но сил обернуться нет. Слишком много времени прошло, слишком мало осталось желания сопротивляться. Это путешествие не должно было закончиться так. Только не так.

– Асмунд, – нежный голос обволакивал, усыпляя разум. Он столько раз его слышал, что уже не вздрагивал. – Мой милый Асмунд.

Щекочущее прикосновение волос к коже. Хочется дернуться, но цепь гремит, и тело вмиг перестает повиноваться.

– Ведь… ма…

Она вздыхает и мягко касается губами щеки. Ее поцелуи пахнут кровью и на вкус, как полынь. Он бы и не хотел этого знать, но его держала не только цепь, пристегнутая к грубому ошейнику.

Она и впрямь ведьма. Красивая, молодая, теплая на ощупь, но насквозь ненастоящая. Ему бы не хотелось опять видеть, какой она была на самом деле.

– Потерпи, Асмунд. Скоро мы будем вместе. Снова.

Генри не заметил, как ладони духа легли на его щеки, и поток воспоминаний прошел сквозь него. Было холодно не только снаружи, но и внутри, казалось, ветер продувал Генри, минуя толстый слой теплой одежды. И Генри вспомнил, что вечером ходил на теневую сторону, и тварь, превратившая гостиницу в ловушку, выгнала его оттуда и одурманила.