По ту сторону жизни - Лесина Екатерина

— Прогулка удалась? — поинтересовался он.

— Прогулка?

— Или ты все это время в шкафу пряталась? — легкая насмешка и… ему бы возмутиться, тогда бы и я возмутилась, заявив, что вовсе не обязана отчитываться перед Святым престолом о делах своих. И мы бы поругались и…

А он издевается.

— Увы… — я попыталась снять с волос паутину. — Он не слишком подходит для игры в прятки.

Диттер книгу отложил. Поднялся. Пахло от него коньяком, и, стало быть, посиделки вечерние были Гюнтером благословлены.

— Еще здесь осталась, — он снял темную травинку с моей щеки.

— Спасибо.

— Монк сказал, что так надо…

Я кивнула: мне он тоже много чего наговорил, даже благословил, до сих пор вон зудит.

— А вы…

— У Вильгельма жар… он ненавидит болеть. На редкость зануден становится.

— Он и так на редкость зануден.

— И капризен.

Коньяк. И табак. Вкусная смесь. Запах человека, слегка попорченный болезнью… нехорошо, но терпимо.

— Он — единственный сын бургомистра… Ульмштольц… маленький городок, но бургомистр в нем — большой человек, — Диттер сделал шаг назад.

А я осталась.

И как-то… тесновато вдруг стало в лаборатории.

— Чаю хочешь? — я зажгла спиртовку и набрала в колбу воды, закрепила на штативе. — Еще бабкин сбор… хороший… она в травах понимала.

— И не только в травах.

О да, артефактором бабушка была талантливейшим и, кажется, ее весьма разочаровывало, что ни сын ее, ни уж тем более я не унаследовали ни толики таланта.

Пара старых чашек, давным-давно изгнанных в лабораторию. Одна со сколом, вторая с отбитой ручкой. И к ним пара блюдец из разных сервизов. Чайная коробка. Чай.

— Только к чаю ничего… так значит, сын бургомистра?

— Ему было пятнадцать, когда он сбежал из дому и скрылся в храме, провел там ночь… и получил силу, которой мало кто обладает. Бургомистр, конечно, не слишком обрадовался. Он прочил Вильгельму иной путь…

Проторенно-политический, полагаю.

Нужное образование.

Папина поддержка… семейные связи и, как результат, кресло бургомистра по наследству, а с ним и забота о городской казне и семейном же благосостоянии… что-то как-то и думать невесело.

— Он пытался дать взятку, чтобы Вильгельма признали непригодным к обучению… потом, когда выяснилось, что деньги в данном случае не помогут, требовал перевести его в жрецы…

Сомнительная радость, вспоминая Монка, чье тело медленно разъедала сила света. Тьма в этом плане мало отличается, но темные хотя бы не скрывают правды. И не особо стремятся к высокой чести.

— Вы с ним не поладили?

Пару крупинок темного чая того сорта, который при хранении лишь становится крепче. Сушеные цветы кошачьей лапки…

— Он держался так, будто знал, что лучше всех… это ему еще бы простили, — Диттер снова сел на диванчик и книгу взял. — Хуже всего, что он и был лучше всех… во всем… в учебе… на практике… в службе… я вечно во что-то вляпывался, а Вильгельм…

Закаленный годами семейного воспитания, получивший лучших учителей — вряд ли бургомистр экономил на образовании единственного ребенка, — обзаведшийся семейной поддержкой и божественным покровительством… почему бы и нет?

Иногда быть лучшим просто. Но удовольствия это не доставляет.

— Ему нравилось демонстрировать свое превосходство.

— А вы?

— Кто-то восхищался… кто-то терпел… я единственный, пожалуй, кто рискнул ему бросить вызов.

— И как?

— Он сломал мне руку, нос и выбил пару зубов. Правда, оплатил целителя… и заявил, что если я подберу сопли и займусь делом, то рано или поздно смогу продержаться больше минуты…

Прелестно.

— Он мне даже наставника нанял, — Диттер стиснул кулаки. — Хорошего… да что там, самого лучшего… и еще одного, по этикету…

Я рассмеялась. А у него глаз дернулся и… и он усмехнулся. А потом и улыбнулся.

— Да… теперь это кажется забавным… а тогда я мучился… нас многому учили и делали это на совесть, потому что иначе не выжить. Но я прекрасно понимал, насколько далеко мне до Вильгельма… и что я могу принять эту, как казалось, подачку, и вырасти над собой… или гордо отказаться.

— И что ты сделал?

Мне действительно было интересно.

Пару листов мяты. Круглая ягода вороньего глаза, которая даст нужную нотку горечи. Пара крупинок перца. Ведьминские чаи далеко не всем по нраву, но я к ним пристрастилась.

— Вцепился в шанс… и получил бойкот. Меня стали презирать, считать, что я предал свои идеалы… не улыбайся, нам было шестнадцать… некоторым чуть больше. Мы сами себе рисовали жизнь и верили в принципы.

А он взял и отказался от них. На это требуется куда больше мужества, чем, стиснув зубы, гордо отвернуться от подачки.

— Спустя полгода я и вправду смог продержаться две минуты… и Вильгельм предложил стать постоянным спарринг-партнером. Не бесплатно, само собой… до этого для него нанимали профессионалов, но…

— Тяжело пришлось?

— Нелегко. Я сполна отрабатывал свои деньги.

Я сняла колбу с огня. Голыми руками, и Диттер было дернулся.

— Я не чувствую боли.

— Только боли?

— Только ее, — подтвердила я, наливая кипяток на дно чашки. Пару капель.

И ароматный пар клубится, но остается взаперти. Руны, нанесенные на фарфор, стерлись наполовину, но силы своей не утратили. А теперь довести до трети и дать отстояться. Колбу же стоит вернуть на огонь.

— Извини, возможно, это не моего ума дела, — все же вопрос занимал меня несказанно. — Но куда ты тратишь деньги?

Инквизиторам платят и неплохо, ибо идея идеей, но золото никому еще не мешало. Да, на домик в пригороде его бы не хватило, но на приличную одежду — вполне.

И сомневаюсь, что у кадетов была столь острая необходимость в деньгах, чтобы платить за них сломанными ребрами.

Диттер покраснел. Определенно смутился.

Неужели ребенок? Незаконнорожденный или вроде того… очередная глупость юности, имевшая далекие последствия?

— У меня сестра есть, — тихо произнес Диттер, убирая книгу за спину. — Это не тайна… нас… двое было в той корзине, но дар достался лишь мне. Ее определили в приют… не думай, ее не обижали. Якоря нужны, чтобы не сойти с ума.

Или сделать это не сразу, как-то окупив сперва свое содержание и обучение.

— Мы часто виделись… до десяти лет даже жили в одном приюте… меня учили по отдельной программе. Ее и других девочек, которым не выпало жреческой метки, по другой… чтение, письмо… манеры… вышивка и все-такое… потом меня перевели в училище. А ее — в пансионат… там готовили компаньонок…

Почему-то мне вспомнилась та бестолковая девица, которая умудрилась выпустить себе мозги.

— Или гувернанток… и не важно, я не хотел, чтобы она шла к кому-то в услужение. Нас ведь не только на магию натаскивали… обычные уголовные дела для начала… а там часто… компаньонки, гувернантки… особенно, если одинокие…

И беззащитные. Уже не господа, но еще и не прислуга.

Хорошее воспитание. Манеры. Один мой приятель был очень охоч до шлюх с манерами. Все повторял, будто бы с такими и чаю попить можно… будто у своей мамочки чаю не напился. Не понимаю, но…

— Еще на кружевниц учили или белошвеек… у кого склонность — швейное дело… но она… как бы сказать… она просто очень светлый и хороший человек.

А на этом денег не заработать.

— И я подумал, что я должен… что если у меня больше ни кого нет, то сделаю так, чтобы хотя бы Дита не нуждалась…

— Получилось?

Нет, мне и вправду интересно, оно того стоило?

Но я доливаю кипяток до середины чашек. А спустя несколько мгновений и до краев довожу. Жаль, что к чаю в лаборатории только хлеб заплесневелый и еще, кажется, сухарики где-то были. Правда, теми сухариками и убить можно, но…

— Я купил ей дом. Небольшой домик в небольшом городке. Она нашла хорошего парня. Вышла замуж. У них пятеро детей…

И поэтому Диттер по сей день отправляет жалованье на содержание уже не только сестрицы, но и всей ее семьи.

— У них есть пекарня, — сказал он, словно подслушав мои мысли. — Доход небольшой, но семье хватает. Я открыл счета на имя девочек. Пополняю немного… к совершеннолетию наберется, чтобы оплатить учебу. Или приданое там… не знаю.