Условный переход (Дело интуиционистов) - Дегтярев Максим Владимирович

— Угу. Я бы никогда не стал комплексовать от того, что не понял, как деформируется пространство. Но когда я не понимаю, как справиться с этой тварью, я первый в очереди к психоаналитику.

— Пожалуй, я бы смог решить часть ваших проблем.

— Какую именно? Извините, но на повара вы не похожи.

— И на том спасибо, — рассмеялся он, — вас не затруднит достать мою сумку?

— Ага! — осенило меня, — у вас там бутерброды.

— Нет, не совсем.

Еще больше заинтригованный, я выполнил его просьбу. Затруднений это не вызвало, поскольку мое кресло находилось у прохода.

— Сейчас, — говорил он, копаясь в сумке, — я объясню вам принцип работы корабля-деформатора.

— А это не опасно? — Я склонился к версии, что он везет с собой небольшой деформатор пространства.

— Нисколько. Где же они… вот!

Если бы он не сказал «вот!», я бы подумал, что вещь, которую он держал в руках, является своего рода промежуточным финишем в том смысле, что, не достав ее, нельзя было добраться до деформатора. Однако он сказал «вот!», и это могло означать только одно: найденная в сумке деталь мужского белья послужит подспорьем в деле объяснения, что такое «всюду плотная сингулярная деформация». Лишь по случайности, а именно, из-за того, что встречался одно время с историчкой, я знал оригинальное название этой детали: «trusi semeinie», что в приблизительном переводе означает «трусы фамильные». Еще одна подробность: трусы были без резинки. Резинку — узкую, белую, длинную — он извлек из кармана сумки.

«Бинарный заряд, — подумал я, — что-то будет, когда они соединятся».

К моему ужасу соединить трусы и резинку он предложил мне.

— Смотрите, — объяснял он, отложив в сторону резинку и взяв трусы так, что бы их видели в задних рядах салона, — верхний край ткани подвернут и образует нечто вроде мягкой трубы. В ней имеется отверстие, через которое следует вставить резинку. Сможете это сделать?

— Даже не стану пытаться.

— И правильно. У вас все равно ничего не получится. Как же решить эту задачу?

— Показать резинке порножурнал.

— Увы, — покачал он головой, — так отвечает две трети студентов. Вместо… эээ… журнала, попытайтесь решить задачу с помощью вот этого предмета.

Из того же кармана, где лежала резинка, он достал… В общем, приведу три названия, взятые из трех разных энциклопедий: «safety-pin», «bulavka-English» и «зихерцхайтснадель».

Я быстро сообразил, как этой штукой воспользоваться:

— Если сцепить ею трусы, то резинка уже не нужна.

— До этого додумалось половина студентов. — Продолжал он измерять мой интеллект в студентах. — Ответ неверен.

— Тогда сдаюсь.

— Но ведь это же так просто!

— Вы тоже так думаете? — обратился я к двум пассажиркам, сидевшим позади нас. Привстав на своих местах, они с любопытством ждали, что будет, после того как мы вдернем резинку.

— Нет-нет, это ваше дело, — безоговорочно признали они наше право на личную жизнь и скрылись за подголовниками.

— Не отвлекайтесь, иначе не поймете, — предупредил сосед. — Следите за моими руками.

Последовательность его действий я опишу так, как они, должно быть, описаны в руководстве по управлению кораблем-деформатором.

После десяти таких переходов я поверил, что резинка, рано или поздно, полностью поместится в трусах.

— И в чем аллегория? — спросил я. — Неужели «Гигантропос» движется как резиновая булавка?

— Именно, как она! А пространство вокруг корабля деформируется тем же образом, что и материал, из которого изготовлена эта, весьма полезная для науки, одежда.

— Потрясающе… — у меня не было других слов, чтобы выразить свое восхищение. Верно говорят, что настоящий ученый способен объяснить свой предмет и шестилетнему ребенку. Несомненно, я столкнулся с настоящим ученым, и я не мог не спросить его имя:

— Простите, но я должен знать, как вас зовут. Ведь если я попытаюсь воспроизвести ваше объяснение перед кем-нибудь из своих знакомых, я просто обязан буду сослаться на источник.

— Тригоров, — сказал он скромно и без всяких там «доктор», «профессор», «академик» и проч.

Тригоров… По части имен у меня профессиональная память, и сейчас она подсказывала мне, что я встречал это имя буквально только что…

Мой взгляд упал на рекламный буклет «Галактик-Трэвэлинг». Он по-прежнему был открыт на странице с описанием корабля-деформатора. Вслед за описанием там приводился недлинный список нобелевских лауреатов, чей совокупный гений превратил КД из мечты в реальность. Я попросил Тригорова расписаться напротив его фамилии.

— Держите зачетку, — сказал он, возвращая буклет. — Я верю, теперь вы справитесь с курицей.

С высот науки я свалился в низменную жизнь. Плохо рассчитав точку приземления, угодил в кетчуп.

Пассажиры, чьи места находились вдоль левого борта, первыми заметили «Трамплин-2». Все как один, они прильнули к иллюминаторам. Стюардесса объявила, что остальные пускай довольствуются экраном, расположенным в начале салона. Разумеется, на нее наплевали — смотреть в телевизор можно и дома, зря, что ли, люди выложили за тур по несколько тысяч. Под организованным напором правых левые были вынуждены поделиться иллюминаторами.

Мы с нобелевским лауреатом (как звучит, а?) сидели в правом ряду. Резкое обесценивание правых кресел нисколько его не взволновало. Формулы методично выписывались одна за другой на листке блокнота, особо ценные экземпляры тут же переносились на экран ноутбука. У меня не было желания участвовать в общей свалке, но снимки «Трамплина» требовали визуального подтверждения, и я, встав с кресла, продвинулся к паре спящих левых — раз им неохота смотреть на «Трамплин», то не пропадать же добру.

Итак, к нам приближалась двухкилометровая буква «Т», напечатанная шрифтом Haettenschweiler Bold: с зачаточной перекладиной и длинной, массивной ножкой. Над перекладиной имелся непредусмотренный шрифтом шишкообразный выступ радиусом сто тридцать метров. Общедоступный план станции утверждал, что внутри выступа размещена жилая зона, и что ни в каком другом месте жилой зоны нет. Вторая часть утверждения вызывает сомнение. Я собственными ушами слышал, как два туриста, не прикупившие себе спальных мест, всерьез обсуждали план свить гнездо на дереве в экспериментальной оранжерее. В крайнем случае, они поставят среди кустов палатку.

Крестовина — важнейшая часть станции, в ней и на ней находятся: командный пункт, системы управления и жизнеобеспечения, средства связи, энергостанция, шлюзовые камеры, стыковочные узлы, резерв всего, что только поддается резервированию.

Весь объем ножки заполняют монтажные цеха, исследовательские лаборатории, куски и запчасти КД, и все вместе это называется «Центр подготовки полетов». Слово «ножка», конечно, не совсем удачно, и дело не столько в размерах, сколько в том, куда направлена сила тяжести. А направлена она так, чтобы коридоры на «Трамплине» были длиннее, а этажей — меньше. (Оцените, как я обошелся без слов «перпендикулярно», «ось», «плоскость». Недаром по геометрии у меня была твердая тройка.)

— Вау!!! — завыли пассажиры, и их можно было понять: из челнока стал виден «Гигантропос». Он не улетел без нас, и одно это — уже повод для радости. Корабль представлял собою четырехсотметровый гофрированный цилиндр диаметром полторы сотни метров. Не знаю, связана ли его ребристость с его назначеньем деформировать пространство, но впечатление было таким, что «Гигантропосом» уже пробивали какую-то стену, и что стена оказалась прочнее, чем это предсказывал, предположим, Тригоров.