Пария (ЛП) - Райан Энтони

Она выпрямилась, и ткань мешка, закрывавшая рот, затрепетала, когда ведьма сделала вдох.

– Итак, к насущному делу, – сказала она, поднимаясь на ноги.

Я не стал спрашивать о том, откуда она знает, что я от неё попрошу, как и выяснять, какую высокую цену это за собой повлечёт. Как говорил Райт, некоторые пути необходимо пройти.

– Там довольно далеко, – предупредил я. – Думаю, на дорогу до порта уйдёт весь день. И по пути придётся украсть телегу, чтобы спрятать тебя и пробраться в дом лорда обмена. Там сидит большая толпа дураков, которые устроили бдение ради выздоровления капитана. Будет лучше, если они не увидят…

Я ошеломлённо замолчал, увидев, как она взялась за край мешка и осторожно подняла его. Ветерок разметал её волосы, на миг закрыв лицо, а потом оно полностью открылось.

Я мог бы несколько страниц потратить на поэтические рассуждения о женщине, представшей перед моим взором, но довольно будет сказать, что она была настолько прекрасной, что это уже представляло собой опасность. Такая красота заставляет мужчин и, рискну предположить, многих женщин видеть в человеке то, чем хочется обладать, драгоценный предмет, которым надо лишь владеть и никогда не делиться. С одного взгляда я убедился, насколько мудро с её стороны было все эти годы носить мешок. В отличие от Райта и цепаря на её лице не было узора из родимых пятен, а только одна маленькая красная отметина между бровей, напоминавшая рубин тем, как она выделялась на гладкой бледной коже.

– Когда я впервые стала путешествовать по этим землям, – сказала она, откидывая назад спутанные локоны, – я быстро поняла, что твой народ слишком много внимания уделяет внешности. Пойдём?

Суэйн нашёл ей платье горничной, а потом мы провели её в дом, дополнив маскировку корзиной белья. Она неизбежно привлекала множество взглядов от охранников лорда обмена и городских часовых на воротах, но все ограничились лишь плотоядными взглядами. Мы прошли через вход для слуг, и пока Брюер отвлекал других слуг, громко требуя чистой воды для Помазанной Леди, мы быстро провели нашу посетительницу по винтовой лестнице до спальни.

Эйн, увидев нас, подозрительно нахмурилась. Обычно её завораживало всё красивое, но, увидев светловолосую новоприбывшую, она не выказала никаких признаков очарованности.

– Кто это? – потребовала она ответа, встав между незнакомкой и капитаном.

– Эйн, это друг, – сказал я, мягко сдвигая её в сторону. – Она пришла помочь.

Лицо Эйн, и в лучшие времена редко казавшееся зрелым, по-детски презрительно сморщилось, и отойти она согласилась лишь очень неохотно.

– Она пахнет… странно, – прошептала она, когда я направлял её к окну.

Делрик, дремавший в кресле в дюжине шагов от кровати, резко проснулся и с гораздо большей готовностью посторонился. Он уставился каэритке в лицо, хотя я не видел в этом взгляде похоти, только страх.

– Вы можете…? – начал он, и замолчал, когда Ведьма положила руку на лоб Эвадине. Та снова впала в дрёму, и впадины под её щеками казались ещё темнее, а кожа – ещё серее.

Губы Ведьмы сжались в плотную линию, и я увидел, как по её лицу промелькнуло сомнение, прежде чем она убрала руку и выпрямилась.

– Все вон, – сказала она, резко глянув на Делрика и Эйн. – Ты, – добавила она, поймав мой взгляд, пока я выводил упрямую Эйн из комнаты, – должен остаться.

Пожалуй, последнее, чего мне сейчас хотелось – оставаться в этой комнате, где вдруг стало ещё чуть холоднее, несмотря на огонь, весело плясавший в камине. Усиливалось ощущение, что я стою на краю очень глубокой пропасти, и к тому же для любого трибунала Ковенанта все мы уже так запятнали наши души, что их ничем не очистить.

И всё же я послушно вытолкал Эйн в коридор и закрыл дверь перед её сердитым лицом и перед мрачно нахмурившимся Делриком. Обернувшись, я увидел, как Ведьма избавляется от наряда горничной. Ранец и накидку она оставила внизу на попечение Брюера, и теперь на ней оставалась лишь свободная хлопковая рубашка. Довольно тонкий материал почти не скрывал большую часть тела, и этот вид был бы возбуждающим, если бы не мой нарастающий страх. У неё не было никаких инструментов, никаких амулетов или склянок с чудесными эликсирами. По всей видимости, для того, что будет сделано, требовалась только она сама – по крайней мере, так я думал, пока она не повернулась и не протянула мне руку.

– Цена в соответствии с услугой, – сказала она. – Подумай хорошенько, хочешь ли ты её платить.

Я уставился на протянутую руку, и мой страх быстро превращался в ужас. Огонь в камине по-прежнему полыхал, но от капель пота, вдруг усеявших мою кожу, я задрожал. В тот миг я снова был потерявшимся и отчаявшимся ребёнком, как в тот день, когда Декин нашёл меня в лесу.

– Что… – начал я, и чтобы продолжать, мне пришлось сглотнуть и откашляться. – Что ты будешь делать?

– Переделаю сеть, которая связывает эту женщину с жизнью. Многие нити оборваны и их нужно соткать заново. – Она настойчиво согнула пальцы. – Но их нельзя соткать из ничего. Чтобы восстановить жизнь, её нужно взять.

Я содрогнулся, мои глаза стреляли в сторону двери, а ноги, видимо, стали единым целым с полом. Может, она бросила какое-то заклинание, чтобы принудить меня не шевелиться, думал я, но знал, что эта нерешительность, эта трусость – только мои.

– С Брюером ты такого не делала, – отчаянно прохрипел я.

– Чтобы переделать его сеть, нужно было уничтожить яд в его венах. Здесь всё по-другому.

– Это… убьёт меня?

– Нет.

– Будет больно?

– Да. – Её пальцы снова согнулись. – Если ты не заплатишь эту цену, то она умрёт до восхода солнца.

От этих слов мой взгляд сместился на бледное, худое лицо Эвадины. Очередная смерть, которой я стану свидетелем. На самом деле очередное убийство, поскольку отказом я точно её убью. Сколько их уже? Я никогда не позволял себе пересчитать их, но и забыть не мог. Солдат с амулетом мученика, который едва не стоил мне жизни. Конюх, который спас меня своими уроками, но не смог спасти себя. Тот бедолага на Поле Предателей, которому в лицо попал мой секач... И так много кто ещё. Подумаешь, ещё одна?

«Пускай набожная благородная сука сдохнет!», резко и колко звенел в моей голове дикий голос. «Без меня она померла бы уже дважды. Эта ведьма говорит о ценах. А какая цена у меня? И кто вообще стал бы за меня платить?»

– Видимо, – сказал я, и мои губы чуть изогнулись в слабой улыбке, – нет шансов, что ты снова дашь мне посмотреть в ту книгу? Наверняка там найдётся страница-другая о том, что я сейчас делаю.

На её губах тоже появилась улыбка, в которой смешались грусть и симпатия.

– Ты и так знаешь, что делаешь. И знаешь, почему.

Я не находил больше слов, и мои запасы сопротивления иссякли, так что я шагнул вперёд и взял её за руку. Её кожа в моей грубой, мозолистой ладони казалась гладкой и тёплой – это краткое и приятное ощущение длилось, пока её ладонь не сжала мою с такой силой, что я охнул.

Много раз потом я пытался вспомнить, что произошло дальше, но мой разум соглашается показать лишь несколько фрагментов. Я помню, как онемение ползло по моей протянутой руке. А ещё помню сильное чувство, что меня куда-то тянут, хотя я по-прежнему стоял на месте. Перед глазами всё расплылось, онемение добралось до плеча и стало распространяться на шею и грудь. Сквозь колышущуюся дымку я видел, как Ведьма протянула свободную руку и сжала её на бледном, обмякшем предплечье Эвадины. А потом началась боль.

В последующие годы я много раз задумывался, согласился бы я на эту цену, если бы Ведьма подробнее описала её природу. «Боль» – это слишком скудное и вздорное слово, которым не описать то, что я пережил за несколько грохочущих ударов моего сердца, прежде чем рухнул в забвение. «Мучение» и «пытка» также не подходят. На самом деле сравнения с любыми формами физического страдания здесь во многих смыслах неуместны. Это было за пределами одного лишь физического. Даже теряя сознание, я знал, что из самого ядра моего существа что-то вытаскивается, что-то жизненно важное. «Чтобы восстановить жизнь, её нужно взять». Чтобы выполнить задачу, Ведьме нужно было взять у меня то, что я никогда не восстановлю. Лишь намного позже я полностью пойму, что именно она сделала.