— Рассказывай.
— Томми, ты знаешь, что обозначает красный цвет?
— Красный цвет?
— На шесте-вывеске у цирюльников. Та красная полоска, что спиралью закручивается вниз.
— Она обозначает, что это цирюльня. — Я пожал плечами.
Теперь настала очередь Кевина глубоко вздыхать.
— Ну да, Томми, понятно, но почему именно красный? И почему спираль?
Я не ответил, потому что хорошо знал это его настроение. Лучше подождать: не выдержит и сам все расскажет.
— Кровь, — трагическим шепотом провозгласил мой друг. — Струйка крови стекает вниз по спирали. Этот символ цирюльники используют уже почти шестьсот лет.
Умудрился-таки меня зацепить. Я отложил в сторону комиксы.
— Хорошо, верю. И почему же они его используют?
— Это был знак гильдии. В Средние века, если ты делал что-то полезное, то обязательно принадлежал к какой-нибудь гильдии. Ну, как профсоюз на пивоварне, где работают наши отцы. И…
— Ну да, да. Но почему кровь?
Смышленые мальчишки вроде Кевина вечно ходят вокруг да около.
— Сейчас объясню. Я тут кое-чего читаю, и там сказано, что в Средние века цирюльники были еще и хирургами. А больных они лечили так — пускали им кровь, и…
— Пускали кровь?
— Ага. У них же не было никаких настоящих лекарств, ничего такого. Если кто-то заболевал или ломал ногу, хирург… вернее, цирюльник только и мог, что пустить кровь. Они часто и лезвие использовали одно и то же — для бритья и для кровопускания. А случалось, ставили больным пиявок.
— Жуть.
— Да, но это вроде как помогало. Иногда. Думаю, из-за кровопускания или пиявок понижается давление, и тогда можно, например, снять жар или как-то так. Но чаще всего больные просто умирали быстрее. Им бы переливание, а не пиявок-кровососов.
Я сидел и размышлял над его словами. Кевин иногда выдавал такие странные вещи. Раньше я думал, он врет, а потом в четвертом и пятом классе как-то услышал, как друг поправляет учителей… и они с ним соглашаются. Так что нет, не врал. Странноватый малость, но не врун.
Ветерок зашуршал редкими увядающими листьями. Получился очень грустный звук, ведь мы так любили лето.
— Ладно. А при чем здесь вампиры? Цирюльники ставили людям пиявок двести лет назад, и поэтому ты думаешь, что Иннис и Денофрио вампиры? Господи, Кев, ты чокнутый!
— Средние века закончились больше пятисот лет назад, Найлз. — (Всегда страшно хотелось его стукнуть, когда он называл меня по фамилии, да еще таким противным учительским голосом.) — Но именно знак гильдии натолкнул меня на эту идею. Подумай, в каких еще ремеслах сохранился подобный знак?
Я пожал плечами и завязал рваный шнурок.
— Ладно, пускай на шесте кровь, но это еще не значит, что они вампиры.
Глаза у Кевина всегда становились зеленее обычного, когда он был чем-нибудь увлечен или взволнован. Сейчас они стали совсем-совсем зелеными. Друг наклонился ко мне.
— Только подумай, Томми. Когда исчезли вампиры?
— Исчезли? Думаешь, они вообще существовали? Да ну тебя, Кев! Мама говорит, ты единственный талантливый ребенок, которого она знает, но мне иногда кажется, ты просто шизик.
Кевин не ответил. Его вытянутое, худое лицо из-за стрижки ежиком казалось еще более худым. На бледной коже золотыми пылинками проступали веснушки. Губы, такие же полные, как и у его сестер (говорили, что девушкам это очень идет), сейчас дрожали.
— Я много читал про вампиров. Очень много. Почти во всех серьезных книжках написано: в семнадцатом веке легенды о вампирах в Европе стали сходить на нет. Люди в них по-прежнему верили, но уже не боялись так сильно. А за несколько сотен лет до этого вампиров постоянно выслеживали и убивали. Получается, они как будто ушли в подполье.
— Или люди стали умнее.
— Да нет, сам подумай. — Кевин схватил меня за руку. — Может, вампиров просто истребили. Люди научились с ними бороться.
— Кол в сердце и все такое?
— Наверное. Ну и им пришлось спрятаться, исчезнуть. Но кровь-то все равно была нужна. А как легче всего ее достать?
Я как раз подыскивал подходящий язвительный ответ, но, посмотрев на его убийственно серьезное лицо, передумал и просто покачал головой. Мы ведь были лучшими друзьями.
— Вступить в гильдию цирюльников! — торжествующе выкрикнул Кевин. — Больше не надо было вламываться в чужие дома по ночам, рисковать, оставляя обескровленные тела, — теперь они сами приглашали людей к себе. И клиенты не сопротивлялись, когда им пускали кровь или ставили пиявок. Мало того, они — или семья умершего больного — платили за это деньги. Понятно, почему цирюльники до сих пор так держатся за свой символ. Они же вампиры, Томми!
Я облизнул губы и почувствовал на языке металлический привкус — оказывается, губу прикусил до крови, пока слушал его разглагольствования.
— Все? Каждый цирюльник и парикмахер?
— Точно не знаю. Может, и не все. — Кевин нахмурился и выпустил мою руку.
— Но ты думаешь, Иннис и Денофрио точно?
— Нужно это выяснить. — Глаза у друга опять позеленели, а губы растянулись в ухмылке.
Я закрыл глаза, но потом все-таки задал этот неизбежный роковой вопрос:
— Как, Кев?
— Будем за ними следить. Проверять. Если они вампиры — мы увидим.
— А если правда?
— Что-нибудь придумаем, — все еще ухмыляясь, пожал плечами Кевин.
Захожу. В цирюльне мне все хорошо знакомо. Глаза быстро привыкают к полумраку. Пахнет тальком, розовым маслом и тоником для волос. Пол вымыт. На конторке на белой льняной салфетке разложены инструменты. Тусклый свет играет на больших и маленьких ножницах, отражается на перламутровых рукоятках многочисленных бритв.
Подхожу к молчаливому мужчине возле кресла. Поверх рубашки с галстуком у него надет белый халат.
— Доброе утро.
— Доброе утро, мистер Найлз.
Он достает с полки большую полосатую салфетку и ловко, быстро расправляет ее, как тореадор мулету. Я усаживаюсь в кресло, и мужчина одним текучим неуловимым движением оборачивает ткань вокруг моей шеи.
— Вас сегодня подровнять?
— Думаю, нет. Просто побрейте, пожалуйста.
Цирюльник кивает и отворачивается. Ему надо смочить горячей водой полотенца и приготовить бритву. Я жду. Я вглядываюсь в глубины зеркала и вижу там бесконечность.
Беседа в доме на дереве состоялась в воскресенье. А к четвергу мы уже вызнали массу всего интересного. Кев хвостом ходил за Иннисом, а я не отставал от Денофрио.
После школы мы встретились у Кевина. Кровать в его комнате была завалена книгами, комиксами, полуразобранными радиоприемниками, электронными лампами, пластмассовыми модельками и одеждой. Его мать тогда еще была жива, но уже довольно долго болела и редко обращала внимание на такие мелочи, как спальня родного сына. Да и на самого сына внимания не очень-то обращала.
Кевин разгреб нам местечко, мы уселись на кровати и принялись проверять записи. Свои я нацарапал на обрывках бумаги и на обороте специальной формы, которую заполнял, когда доставлял по утрам газеты.
— Ладно. Что у тебя?
— Они не вампиры. Мой так уж точно нет.
— Томми, еще рано судить, — нахмурился мой друг.
— Глупости. Ты мне дал список примет — как распознать вампира. Денофрио чист абсолютно по всем пунктам.
— Выкладывай.
— Ладно. Номер один в твоем глупом списке: «Вампира редко увидишь днем». А вот и нет! Денофрио и Иннис оба целый день сидят в своей цирюльне. Мы же проверяли?
Кевин привстал на коленях и потер подбородок.
— Да, но, Томми, там внутри темно. Я же говорил: только в кино вампиры сгорают от солнечного света. В старых книгах написано, что они его просто не любят. Но могут, если надо, спокойно выходить днем.
— Ну да. Но эти-то двое работают каждый день, как наши отцы. Регулярно закрываются в пять и засветло идут домой.
— Томми, они оба живут одни. — Кевин копался в своих записях. — Это же о чем-то говорит.
