Избранное. Компиляция. Книги 1-14 (СИ) - Симмонс Дэн

— Знаю, Джейк. Тебе предстоит нечто среднее между свободным восхождением и скольжением вниз к карнизу с трубкой. Почти двадцать метров по тому плохому участку почти вертикальной скалы. Мы свяжемся дополнительной веревкой — если сможем найти для меня точку страховки, — но если хочешь знать мое мнение, я не верю, что это возможно. Когда ты сорвешься со стены, то выдернешь меня из трещины, как пробку из бутылки.

— Спасибо за красочную картину и за поддержку, — бормочу я и уже громче командую: — Вперед!

Потом как можно глубже втискиваю разбитую левую руку в трехдюймовую трещину над моей головой и, повиснув на ней всей тяжестью, ищу очередной выступ, за который можно зацепиться или в который можно упереться моей теннисной туфлей.

Мы всем телом прижимаемся к скале прямо под нависающим выступом толщиной в шесть футов, как будто этот каменный потолок может сорвать нас с ненадежных опор в последних жалких остатках трещины, теперь почти горизонтальной. Вид с высоты двадцать пятого этажа великолепен, но у нас нет времени оценить его, а также отвлекаться от своих жалких опор. Поскольку мы находимся всего в 40 футах или чуть выше заросшего травой карниза — кажется, что до него почти полмили гладкой выпуклости практически вертикальной скалы, — запланированное заторможенное скольжение будет сложнее, чем я надеялся.

Осторожно, одной рукой, я вытаскиваю из рюкзака до сих пор не пригодившийся ледоруб и как можно глубже втыкаю длинный изогнутый клюв в трещину. К счастью, трещина ныряет вниз, а затем вверх в виде буквы «V». Затем я отпускаю другую руку и переношу вес тела на ледоруб. Изгиб щели точно совпадает с формой острого клюва.

Ледоруб держит, но я не могу быть абсолютно уверен — хотя, честно говоря, очень на это надеюсь, — что он выдержит слишком долго.

— Вот твоя точка страховки, — говорю я Жан-Клоду, который приблизился ко мне справа вдоль сужающейся трещины и теперь находится впереди меня, и мы впервые за все время подъема оказываемся лицом к лицу.

— Висеть. На твоем ледорубе, — без всякого выражения говорит Жан-Клод.

— Да. Упираясь левым ботинком в эту часть вертикальной трещины, которая только что порвала верх моей теннисной туфли.

— Длины моих ног не хватит, чтобы достать до трещины, вися на твоем ледорубе. — Голос Жан-Клода все так же бесстрастен. Этот подъем уже отнял у нас почти все силы. В глубине души я понимаю, что Же-Ка предпочел бы свободное восхождение на непреодолимый нависающий выступ, а не помощь мне в попытке добраться до проклятого карниза с трубкой.

— Вытяни одну ногу, — говорю я и протягиваю ему конец второй 50-футовой бухты веревки, которую втащил на скалу. Жан-Клод лучше меня вяжет узлы.

Теперь мы готовы и привязаны к новой веревке. Длина привязи между нами 80 футов. Именно столько нужно для той голой скалы, которую я собираюсь преодолеть — 60 футов до карниза и еще запас для вертикального перемещения, — но это означает, что Же-Ка остановит меня только после 80-футового падения. Я смотрю на его позу. Он вытянул левую ногу, но висит почти горизонтально; одна нога упирается в край щели чуть выше того места, где была моя, левая ладонь сжимает ледоруб, а правое предплечье (на него приходится почти весь вес тела) упирается в трехдюймовый выступ, который Жан-Клод нашел ниже трещины.

Я вспоминаю картину, которую он нарисовал: если я сорвусь, то выдерну его с ненадежной позиции, как пробку из бутылки — а в данном случае и того хуже: он вылетит, подобно пробке из шампанского.

Но если я собираюсь страховать его, когда доберусь до карниза, то мы должны быть связаны. Мне кажется, будь я на месте Жан-Клода, в свободную правую руку я бы взял раскрытый нож, чтобы в случае моего падения перерезать веревку раньше, чем она натянется. Возможно, он так и сделал — его правую руку заслоняет от меня скала.

— О'кей, — говорю я. — Была не была.

Обычно Дикону и Жан-Клоду нравятся мои американизмы, но на этот раз я стараюсь зря: Дикон, похоже, дремлет в 250 футах под нами, прислонившись спиной к теплой скале и надвинув на глаза фетровую шляпу, а Жан-Клод не в том настроении, чтобы реагировать на мой жаргон.

Я перемещаюсь с трещины на гладкую, почти вертикальную поверхность скалы. Потом сползаю вниз, но всего на один или два фута, прежде чем сила трения останавливает меня. Всем телом — рубашкой, лицом, животом, бедрами и изо всех сил напряженными лодыжками — я прижимаюсь к скале, чтобы усилить трение, которое по большей части обеспечивается носками теннисных туфель, согнутых почти под прямым углом к остальной части туфель и ступням. Ощущение не очень приятное, но все же лучше, чем падать 250 футов.

Оставаться на месте мне нельзя. Я начинаю соскальзывать, одновременно сдвигаясь влево к проклятому карнизу, от которого меня отделяет приблизительно 25 футов по вертикали и 60 футов по горизонтали.

Мои пальцы ищут, за что зацепиться, но поверхность скалы просто неприлично гладкая. Я продолжаю двигаться влево, удерживаясь на почти вертикальном утесе только трением и скоростью. Если ты достаточно быстр, иногда гравитация замечает тебя не сразу. 80 процентов работы приходится на мои теннисные туфли, удерживающие меня на свином брюхе выпуклой скалы.

Это непросто — ползти влево, словно краб, и одновременно стравливать для Жан-Клода веревку. Большая ее часть лежит у меня в рюкзаке, который пытается сбросить меня со скалы весом дополнительной веревки и еще нескольких мелочей, но остальную мне пришлось намотать на правое плечо, откуда ее легче подавать Жан-Клоду. Сама бухта веревки не дает прижаться к скале, уменьшая трение, и когда я снимаю с плеча очередное кольцо, то каждый раз сползаю чуть ниже, пока снова не прижимаю ладони, пальцы и предплечья к скале.

Преодолев чуть больше половины пути до карниза, где лежит трубка, я соскальзываю. Мое тело просто не держится на гладком, как стекло, участке громадной скалы.

Я отчаянно пытаюсь остановиться, цепляясь пальцами за каждый выступ, каждую шероховатость, каждую неровность скалы, но все равно сползаю вниз, сначала медленно, но затем все быстрее и быстрее. Я уже ниже уровня карниза с трубкой Дикона, который все еще далеко от меня, и соскальзываю к тому участку, который закругляется вниз, так что его можно назвать обрывом. Если я сорвусь, то рухну прямо к ногам дремлющего Дикона. И потащу за собой Же-Ка, если он не догадается перерезать веревку ножом. Думаю, я должен крикнуть ему, чтобы он это сделал — он всего лишь в 40 футах от меня, ерзает в неудобном положении, пытаясь перенести вес тела на правое предплечье, упирающееся в узкий выступ, — но времени у меня нет. Если перережет, то перережет. Если нет, то умрет вместе со мной. На решение остаются секунды.

Меня ведет влево, и через несколько мгновений я уже переворачиваюсь головой вниз, по-прежнему распластанный на скале; лицо и верхняя половина туловища расцарапаны до крови о скалу, внезапно ставшую шероховатой.

Шероховатой.

Мои окровавленные пальцы превращаются в когти, пытаются найти достаточно большой выступ, чтобы остановить ускоряющееся падение, а затем перевернуть меня. Я теряю один или два ногтя, но это не останавливает и не замедляет скольжение — положение вниз головой еще больше осложняет дело.

Я уже в 20 метрах ниже поверхности своего траверса, а скорость все увеличивается — веревка еще не натянулась, и остатки ее слетают с моего плеча к Жан-Клоду, и когда дело дойдет до 40 футов в моем рюкзаке, я уже перелечу через край, всего в нескольких метрах от меня, и буду падать вниз.

Внезапно носок моей правой туфли находит среди неровностей скалы глубокую выемку прямо над обрывом, и я резко останавливаюсь.

Уф!

Рюкзак пытается перелететь через мою голову, но не сбрасывает меня вниз.

Долгие несколько секунд — а может, часов — я вишу головой вниз, по-прежнему распластавшись на скале; кровь из ладоней и расцарапанной щеки стекает на скалу подо мной. Затем я начинаю медленный процесс принятия решения — как перевернуться головой вверх, держась только на одном носке теннисной туфли, и что делать дальше.