Суровый Велес урчит и гремит глухими рычащими звуками. Бог Улункулулу сотрясает воздух грозными звуко¬выми взрывами;
Panp, rpanp, anpl жай Каф! Бзуй! Каф! Жраб, габ, бокв — кук Ртупт! тупт!
Конечно, и язык птиц, и язык богов читается с ирони¬ческой улыбкой, которую ждет от, читателя и сам автор, когда дает такого рода ремарки:
«Белая Юнона, одетая лозой зеленого хмеля, прилежным напилком скоблит свое белоснежное плечо, очищая белый камень от накипи».
Но не будем забывать, что язык богов, как и язык птиц» строится на глубоком знании исходного материала. Боги говорят теми словами и теми созвучиями, корни которых характерны для языков их ареалов культуры.
Язык богов, переплетаясь и сливаясь с языком птиц, как бы умножает две плоскости звука — ширину и высоту. Так возникает трехмерный объем пространства, в котором появляется человек — Зангези. Он вслушивается в язык птиц и в язык богов, переводит объем этих звуков в иное — четвертое измерение, и ему открывается «звездный язык» вселенной. Опьяненный своим открытием, Зангези радостно несет весть о нем людям, зверям и богам: «Это звездные песни, где алгебра слов смешана с аршинами и часами. Первый набросок».
Реакция окружающих банальна. Одни видят в его азбуке «когти льва», но не стремятся его понять, другие просто на¬зывают Зангези безумцем. Тогда Зангези опрокидывает свой звездный язык с небес на землю, проецируя небо зву¬ков и сферу неба на сферу мозга. Звучит опьяняюще возвы¬шенный «благовест ума»:
Проум
Пpayм
Приум
Ниум
Вэум
Роум
Заум
Выум
Воум
Боум
Быум
Бом.
Сразу же после этого дается разгадка каждого образа:
«Праум — предвидение», «Выум — слетающий обруч глу¬пости, не знающий границ, преград, лучистый, сияющий ум...».
В «заумном языке» Хлебников моделирует состояние вселенной, где наши представления о пространстве и време¬ни в принципе дают сбой. И. С. Шкловский писал, что здесь язык сегодняшней науки немеет. В самом деле, как смодели¬ровать такие понятия, стоящие на пороге сингулярности, как нуль-пространство, нуль времени? Наша вселенная возникла восемнадцать миллиардов лет назад, а что до этого? Нельзя сказать «до этого», ведь «до» подразумевает время. Говоря словами И. Шкловского: «Что было, когда ничего не было?» Вот абсурдная и тем не менее реальная постановка вопроса.
Первые три слоя нашей вселенной — язык птиц, язык богов и язык людей — нам знакомы. О чем же говорит слой четвертый — язык заумный? Это еще сфера нашей вселен¬ной, но в той ее области, где смыкаются пространство и вре¬мя в четвертую пространственно-временную координату.
Пятый и шестой слои метаязыка Хлебникова — разло¬жение слова и звукопись — в принципе понятны. Каков же последний, седьмой слой — язык «безумный»? Его в драме нет и не может быть, он подразумевается как некая разомкнутость всех слоев языка в невыразимое, то, что сами мы именуем областью разрыва, отделяющей вселенные друг от друга.
К сожалению, мы не можем перелетать, как птицы Хлеб¬никова, от одной ветви вселенной к другой. Разномерные вселенные, возможно, в принципе неконтактны. Хлебников догадывался и об этом. В его записных книжках есть такие слова: «Молчаливо допущено, что пространство и время непрерывные величины (бездырно), не имеют строения се¬тей. Я делаю допущения, что они суть прерывные величи¬ны ... измерение одного мирка другой величиной».
Вот вам и проблема не межгалактических, а межвселен¬ских контактов. Как измерить мерой нашего мира миры дру¬гой величины, мысленно перепрыгнуть из одной ячейки в другую?
Знаменитый «сдвиг», широко пропагандируемый футу¬ристами как прием, для Хлебникова был явлением гораздо более значительного порядка. Теория «сдвига» требовала фактически смешения разновременных и разнопространственных планов изображения. Для Хлебникова «сдвиг» — это скачок из одной вселенной в другую. Читателя должно трясти на ухабах времени. Вместо плавного чередования эпох, предлагаемого учебником истории, Хлебников дает живой, прерывистый пульс времени с перепадами, перебоями, захватывающими дух у внимательного читателя.
Зачем же вам глупый ученик?
Скорее учитесь играть на ладах
Войны без дикого визга смерти –
Мы — звуколюди!
Батый и Пи! Скрипка у меня на плече!
Поэт призывал человечество «вломиться» во вселенную:
Прибьем, как воин, свои щиты, пробьем
Стены умного черепа вселенной,
Ворвемся бурно, как муравьи в гнилой пень,
С песней смерти к рычагам мозга,
И ее, божественную куклу, с сияющими по ночам глазами,
Заставим двигать руками
И подымать глаза.
Свою трагическую гибель в этой битве Хлебников предвидел вполне, но это не могло поколебать его решимость отвоевать небо.
И на путь меж звезд морозных
Полечу я не с молитвой,
Полечу я мертвый, грозный
С окровавленною бритвой...
Если «физический» контакт с отдельными ветвями метавселенной невозможен, то можем ли мы соприкоснуться на уровне мысли с обитателями иновселенной? Хлебников отвечает на этот вопрос положительно. В стихах эта встреча выглядит так:
Раз и два, один, другой,
Тот и тот идут толпой,
Нагибая звездный шлем,
Всяк приходит сюда нем.
Облеченный в звезду шишак,
Он усталый, теневой,
Невесомый, но живой,
Опустил на остров шаг.
Остров Хлебникова в метавселенной — это поэтический прорыв мысли первых десятилетий нашего века.
С мыслью о принципиальной невозможности физическо¬го контакта с иными вселенными человечество смириться может, труднее представить невозможность контакта на уровне языка, на уровне мысли, воображения, представления.
