Пария (ЛП) - Райан Энтони

Я не потрудился скрыть расшифрованные слова. Несмотря на множество предложений, Тория никогда не соглашалась, чтобы Сильда обучала её грамоте.

– Формула превращения неблагородных металлов в золото.

– Ой, да иди ты. – Она раздражённо фыркнула, опёрлась локтями на стол и положила подбородок на ладони. – Она уже умерла, а вы с этим медведеподобным болваном такие же её рабы, как и всегда.

– Долг есть долг, за всеми нами. Я думал, уж ты-то такое понимаешь.

– Я понимаю, что сойду с ума, если проторчу здесь ещё хоть одну неделю.

– Если четыре года на Рудниках тебя не убили, то ещё несколько месяцев здесь не убьют и подавно.

– Я не о теле беспокоюсь. – Она заговорила чуть тише. – Я о душе. Это место её марает.

От этих слов моё перо замерло. Она мало говорила о южной ветви Ковенанта, и я мало об этом знал. В моём понимании то, что она собою представляла, лишь несколькими мелкими деталями отличалось от ортодоксальной веры. Однако именно оттого, что она редко говорила о своих верованиях, тяжесть страдания, которую я видел на её хмуром лице, подсказала мне, что Тория держится за них с тем же пылом, с каким Брюер держится за свои.

– Марает каким образом? – спросил я, и она неуютно поёрзала.

– Прошения, – пробормотала она.

– Твой народ прошений не проводит?

– Не такие. Дома мы собираемся, чтобы поклониться мученикам, но высказывать почитание дозволено всем. Наши прошения означают больше, чем просто бубнёж вызубренных писаний священниками. На юге есть всего один ранг духовенства: там все – смиренные просящие, которые выступают в роли звена к благодати Серафилей, а не преграды, не привратников, требующих платы за спасение.

Голос Тории стал необычно громким и пронзительным, и мне пришлось прижать палец к её губам, встревоженно оглядываясь на закрытое ставнями окно. Мало за какое преступление нас вышвырнут вернее, чем за произнесённую ересь. Она отдёрнула лицо от моей руки и сердито зыркнула, плотно скрестив руки. В подобных случаях она настолько напоминала обиженного ребёнка, что я часто раздумывал, правда ли её настоящий возраст такой, как она утверждала.

– Нам потребовался план, чтобы сбежать из Рудников, – сказал я, набравшись терпения. – Чтобы сбежать из Каллинтора, план тоже нужен.

– У меня есть план: выйдем через ворота, вот мы и свободны.

– Нет. Как только выйдем за ворота, какой-нибудь жадный до награды гад наверняка побежит и расскажет лорду Элдурму. И как, по-твоему, далеко мы уйдём?

– До Куравеля отсюда меньше сотни миль. Это пять-шесть дней пути – ну, семь, если постараемся. А если раздобудем лошадей, то и того меньше. А в этом городе легко затеряться.

– А ещё легко никогда не найти из него выход, как я слышал. И с каких это пор ты умеешь ездить на лошади? Я вот точно не умею.

Она скривилась от досады:

– Тогда отправимся на побережье, найдём корабль. Есть и другие королевства, помимо этого.

– На кораблях за проезд требуют денег. У тебя их случайно не завалялось?

– Наверняка тут где-то есть монеты. У северных священников всегда есть деньги, несмотря на все их заверения о бедности.

Я помолчал, увидев в этих словах зерно истины и зачатки плана. Я уже не раз обдумывал разнообразные способы вытащить нас из этой священной ловушки, и первым препятствием всегда оказывалась банальная нехватка монет.

– А вот об этом стоит подумать, – признал я. – В святилище мученика Каллина много запертых дверей. Зачем запирать дверь, если не для защиты чего-то ценного?

Она едва заметно ухмыльнулась и наклонилась поближе, пихнув меня кулаком в плечо.

– А я-то уж переживала, что ты свою душу этим ебланам сдал….

Она умолкла оттого, что кто-то настойчиво застучал кулаком по тоненьким доскам, заменявшим нам дверь. В святилищах двери прочные и запираются на замки, в отличие от домиков для искателей убежища, где, на радость хранителям, их куда удобнее выбивать.

– Спрячь его, – прошипел я Тории, кивнув на нож, всё ещё торчавший в балке, и стал собирать чернила и пергамент. – У тебя есть ещё что-нибудь?

Она покачала головой, вытаскивая нож, а потом наклонилась и подняла плиту, под которой мы прятали нашу контрабанду.

– Собиралась выменять у Смитса понюшку трубочных листьев на мясо, – прошептала она. – Хорошо, что не стала.

Я подождал, пока она положит плиту на место, набросил на неё соломы и открыл дверь. Вместо ожидаемой троицы в чёрных рясах передо мной оказались вытаращенные глаза на узком вспотевшем лице Наклина, нашего соседа. Этот парень слишком много волновался и ещё больше потел, отчего за ним вился прогорклый запах. И хотя мудрые знают, что здоровые миазмы необходимы для защиты от худших заболеваний, но зловоние Наклина выходило далеко за рамки нормы. Поэтому сложно было долго терпеть его общество, хотя это и означало, что дом рядом с нашим был полностью в его распоряжении. Сначала я думал, что околачиваться тут настолько раздражающе часто его заставляет обычное одиночество, но краткие голодные взгляды, которые он бросал на Торию, выдавали более глубокий, решительно безответный интерес.

– Чего тебе, вонючка? – спросила она, по обыкновению презрительно скривив губы.

Наклин смутился от её грубости и ответил вместо неё мне, заговорив со своим болезненным алундийским акцентом, растягивая гласные и приглушая шипящие:

– Ваш брат снова проповедует.

Тория, чтобы отбить ему охоту, как-то сказала, что мы с Брюером её братья, и обладаем агрессивно-защитными инстинктами. А Наклину настолько недоставало проницательности, что он в это поверил, хотя все мы даже отдалённо не были похожи. Впрочем, это не мешало ему находить предлоги постучаться в нашу дверь, хотя по крайней мере сегодня у него имелась веская причина.

– Где? – спросил я, вздохнув от гнева и раздражения.

– Возле кладбища. Хранители уже подходили, когда я пошёл сказать вам.

– Спасибо. – Я выдавил улыбку и удержался от желания похлопать его по плечу. – Оставайся здесь, – проинструктировал я Торию, когда она собралась идти за мной. Там почти наверняка не обойдётся без каких-нибудь препирательств, а из-за присущей ей агрессии напряжённые моменты имели обыкновение перерастать в насилие.

Я бросился туда быстрым шагом, поскольку бег наверняка привлёк бы ненужное внимание. Позади меня Наклин, заикаясь, говорил Тории:

– У м-меня с-сегодня есть кувшин с-свежего чая. М-может т-тебе хотелось бы…

Заворачивая за угол, я услышал, как захлопнулась дверь, и поспешил чередой узких переулков в сторону кладбища. Я сократил путь, перемахнув через стенку, и выбрал быстрый, но укромный маршрут через свинарники. Пришлось увернуться от злобного борова, а потом взбираться по очередной стене, и вот я оказался на восточном углу кладбища. Отыскать высоченного Брюера не составило труда – он стоял на ящике возле ворот и читал проповедь толпе, состоявшей из полудюжины горожан и такого же количества хранителей. Горожан его проповедь явно озадачила или веселила, в отличие от хранителей.

– Знать свитки наизусть – это хорошо, – нараспев говорил Брюер, когда я подошёл ближе, тревожно бросая взгляды на хранителей с суровыми лицами. Брюер говорил громко, но по большей части бесцветно и монотонно. Он раскраснелся, сгорбился и скорее выдавливал из себя слова, чем декламировал. Удивительно, как человек, который явно не боялся физической опасности, мог дойти до такого состояния, просто выступая перед публикой. И тем не менее он вышел сюда, лицом к лицу со своими страхами, как и учила нас Сильда – несмотря на равнодушие и презрение публики.

– Но произносить их без знаний – плохо, – сглотнув, продолжал он. Капли пота, усеивавшие его кожу, блестели под вечерним солнцем. – Свитки – это не просто заклинания. Это не молитвы Серафилям, вроде бессмысленных од, которые северные язычники бормочут своим фальшивым богам. Нет смысла в простом повторении слов, написанных на странице. Чтобы по-настоящему стать частью Ковенанта, необходимо понимать их значение, а для этого вы должны читать их сами.