Пария (ЛП) - Райан Энтони

Лорайн снова закрыла глаза, опустив лицо. Вздохнув, она заговорила, и я знал, какая храбрость требовалась, чтобы это высказать:

– Гонец был прав, Декин. Каким бы титулом не величали тебя керлы и разбойники, факт остаётся фактом – ты не король.

– Любимая, я себя никогда не обманывал. – Гнева не чувствовалось ни в тоне, ни в осанке Декина, когда он шагнул к Лорайн. Крупной рукой он взял её за подбородок и поднял лицо, пока она не согласилась открыть глаза. Следующие слова он произнёс любезно, но при этом твёрдо и уверенно: – Однако я намерен стать герцогом.

Следующим утром Декин велел нам сняться с лагеря и повёл курсом на север по скрытым тропам, известным лишь браконьерам да разбойникам. Как обычно, не было дано никакого объяснения, и те, кто ворчал о своих залитых выпивкой головах или тысячах болячек, быстро умолкали под самым кратким взглядом, брошенным Королём Разбойников. Все мы мастерски умели считывать перемены его настроения, и банда маршировала под гнётом знания, что любое слово или косой взгляд прямо сейчас вызовут самые суровые репрессии.

Я вызвался на разведку впереди банды, пробиравшейся по зелёному лабиринту густой чащи. Маршируя вместе с остальными, мне бы неминуемо пришлось тащиться рядом с Эрчелом, а я в настоящее время исчерпал свою терпимость к его обществу. А ещё так можно было держаться подальше от Тодмана, и я чувствовал, что на некоторое время это полезная мера предосторожности. Хорошее отношение Декина означало, что он может перекинуться со мной парой лишних слов или похвалить, но не обеспечивало защиты.

В разведку мы пошли вчетвером. Пекарь и Шнур со своими луками патрулировали фланги, а от их спора, разумеется, осталось только смутное воспоминание, несмотря на синяки. Во главе отряда по центру шёл Конюх – наш лучший следопыт и охотник – а я следовал за ним в дюжине шагов. Шли мы так с простой целью: если из леса вылетит стрела или другой снаряд и убьёт охотника, то я смогу убежать и поднять тревогу.

Люди шерифа или солдаты герцога редко заходили вглубь лесов, но нельзя было сказать, что это неслыханно. У меня остались мрачные воспоминания о том, что случилось, когда несколько лет назад банда столкнулась с целой ротой дворцовой стражи герцога Руфона. К счастью время было позднее, и большинству из нас удалось сбежать из последовавшей хаотичной стычки. Я тогда был ещё мальчишкой, и воспоминания о том, как убегал от того жестокого обмена стрелами и ударами клинков – а это было самым близким к настоящей битве из всего, что на тот момент со мной случалось – оставили глубокое впечатление.

Вглядываясь в лес по обе стороны от Конюха, который двигался весьма плавно, что шло вразрез с его долговязой фигурой, я в своих мыслях постоянно возвращался к разговору Декина и Лорайн прошлой ночью. «Я намерен стать герцогом». Одно из проклятий умных – это сила воображения, поскольку острый ум гораздо тщательнее исследует тёмные возможности, чем светлые.

«Во что он нас ведёт?» – такой вопрос первым всплыл в моей голове тем днём, а за ним последовала тьма других. «Что он планирует? Куда мы идём? Как он себе представляет, что разбойник, пусть даже король разбойников, станет герцогом?».

Мне хватало ума не делиться ни с кем тем, что я узнал, поскольку доверие – это такая роскошь, от которой юные разбойники быстро учатся воздерживаться. В других обстоятельствах я искал бы ответов у Лорайн, поскольку с первой нашей встречи уяснил, что она единственная по-настоящему умная в этом сборище отбросов.

«Что ж, у нас тут проницательный с виду паренёк». Первые слова Декина в тот день десять лет назад, когда он нашёл грязного и покрытого синяками мальчишку, лежавшего в лесу.

Когда бордельмейстер выкинул меня из того жалкого приюта, который представлял собой бордель, проделал он это с большим воодушевлением. «Вали отсюда, мелкий бестолковый еблан!» – вот и все прощальные слова, что я от него помню, и это ещё одни из самых добрых. Хлыст оставил полосы на моих ягодицах, когда я уносился прочь, в сторону толстого одеяла папоротников, окружавшего кучку лачуг, которое я до этого момента называл домом. Обычно, когда бордельмейстер буянил, я прятался там до ночи, ждал, пока он упьётся до беспамятства, а потом заползал обратно. Можно было рассчитывать, что самые добрые шлюхи поделятся со мной ужином, а потом я забирался на чердак спать. Но не в тот день.

Он рычал и гнался за мной по папоротникам, хлыст попадал мне по шее и по голове, и в итоге оставалось только бежать в тёмные объятья леса. Одного вида стены зазубренных теней хватило, чтобы я остановился, как вкопанный, и начал терпеть дальнейшие удары. В моём детстве хватало историй о судьбе тех, кому хватило глупости отправиться далеко в лес. Проклиная моё упрямство, бордельмейстер присел, набрал камней и принялся меня забрасывать. От одного снаряда, попавшего прямо в лоб, перед глазами вспыхнули звёзды. Помню, как упал, и в глазах почернело, а потом, когда прояснилось, я уже смотрел вверх на переплетение качавшихся ветвей.

Наверное, от тяжёлого удара по черепу у меня начался бред, но тогда я почувствовал, что лес со мной разговаривает. Шелест листьев и треск переплетённых веток сливался в голос, который не говорил понятных мне слов, но он всё равно говорил. Для моего мальчишеского сбитого с толку разума он звучал как приглашение, которое вскоре поглотил звук приветствия Декина.

Сев, я увидел напротив очень крупного мужчину с густой чёрной бородой и стройную женщину с медными волосами, заплетёнными в длинные аккуратные косы. Я видел блеск белых зубов в бороде улыбавшегося мужчины и смесь веселья и интереса в его глазах. Женщина не улыбалась, но её лицо всё равно казалось добрым. С тех пор я установил, что в нашу первую встречу Лорайн не могло быть больше двадцати лет, но даже тогда я почувствовал что-то нестареющее и королевское в её внешности.

– Парень, как тебя зовут? – спросил бородатый мужчина, подходя ближе. Он нагнулся, схватил меня за плечи и поднял, поставив на ноги. То ли из-за затянувшегося ошеломления, то ли из-за какого-то более глубокого опасения, но я не отпрянул от его прикосновения и не попытался убежать.

– Э-элвин, – промямлил я в ответ и заморгал, поскольку от этого на лбу открылся порез, и кровь закапала в глаза.

– Элвин, да? – бородатый человек чуть скривился, вытирая большим пальцем кровь с моих бровей. – Это мать или отец тебе такое имя дали?

– Я их не знал. Сам себя назвал, – ответил я. Сердце от страха забилось быстрее, поскольку ошеломление в мозгах стихало и стал укрепляться простой факт, что я один в лесу с двумя незнакомцами. – Бордельмейстер сказал, что она умерла при моих родах. А мой отец был просто каким-то ёбарем, который ебал её, пока не съебался, так он сказал.

Тогда заговорила медноволосая женщина, которая подошла к мужчине и опустилась на корточки.

– А этот бордельмейстер умеет красочно завернуть фразу, – сказала она. Я понял, что мой мальчишеский взгляд захватило выражение её лица, потому что раньше я такого не видел: смесь сочувствия и стального гнева, пусть и скрытая за тёплой улыбкой. – И характер у него о-го-го, – добавила она, после чего оторвала тряпку от рукава своей шерстяной кофты и приложила к моему лбу. – Думаю, тому человеку не помешает урок смирения. – Она приподняла выщипанную бровь и взглянула на бородатого. – Любимый, ты согласен?

– Согласен. – Здоровяк шумно фыркнул, выпрямляясь во весь рост, и мне пришлось выгибать шею, чтобы встретиться с ним взглядом. – Лучше тебе остановиться на ночь в нашем лагере, юный Элвин. Там в котелке варится целая стая голубей, и нам понадобится помощь, чтобы всех их съесть.

Наклонившись, он сгрёб мою маленькую ручку в свою, а женщина взяла другую. Я шёл между ними, не чувствуя позыва убежать, да и куда бы я пошёл? Конечно, одна ночь в их лагере вскоре обернулась неделей, а та перешла в месяцы, за которые я узнал много нового. А ещё впервые за свою короткую жизнь я уже не проводил каждый час в страданиях от голода или в ожидании внезапного удара хлыста. Месяцы становились годами, и во мне росли мрачные мысли о бордельмейстере, но померкли, когда я поделился своими мстительными намерениями с Лорайн, а она вскользь сообщила мне весёлым тоном, что того человека нашли задушенным на самом пороге его борделя вскоре после моего отбытия. Разнообразные дорожки моей жизни так никогда и не привели меня больше к той группе лачуг, где я вырос, и даже сейчас у меня нет ни малейшего желания нанести туда визит, поскольку там не на что смотреть, и некого убивать.