Дитя древнего города (ЛП) - Уильямс Тэд

Но тварь держала меня своими зубами достаточно долго, чтобы уничтожить — ибо, как вы понимаете, я и был этим юношей. Она впрыснула в меня свои зловонные соки, высосала мою человечность, заменила ее отвратительным, нежеланным вином бессмертия. Мое юное сердце уподобилось ледяному кулаку.

В руках того подыхающего вампира… такого же создания, как я сейчас, я стал собой нынешним. Измученный ходом тысячелетий, он избрал нового носителя для своего отвратительного недуга, а потом умер… и я, несомненно, тоже так когда-нибудь поступлю, охваченный каким-нибудь ужасным, слепым, примитивным порывом… но это будет еще не скоро. Не сегодня.

Вот как ребенок, такой же, как все другие дети — любимый семьей и сам любивший шумные игры и сладости — стал детищем тьмы, боящимся солнечного света.

Вначале я прятался в сырых тенях под камнями и пыльном сумраке заброшенных мест, но вскоре их покинул, мучимый беспощадным, неодолимым голодом. Первым делом я выпил кровь своей семьи — моя ничего не понимающая мать зарыдала, увидев, что ее дитя вернулось и стоит подле ее убогого ложа, залитого лунным светом — а потом принялся за других горожан. Не последней и не самой мучительной для меня жертвой стала та темноволосая девушка, что сбежала из руин. Другим я тоже перегрызал горло, а потом обливался теплой, соленой, как море, кровью, но плененный внутри меня ребенок беззвучно плакал. Я словно стоял за ширмой, но не мог ни уйти, ни вмешаться, пока на моих глазах творились ужасные преступления…

Так прошли годы — песчинки на берегах той реки, неисчислимые в своем однообразии. Казалось, в каждой такой песчинке заключено бесконечное число убийств, и каждое было ужасно, несмотря на их ошеломительную схожесть. Насытить меня могла лишь человеческая кровь, и сто поколений я держал людей в ужасе.

Я силен, по сути бессмертен и, насколько знаю, неубиваем — клинок проходит сквозь меня, как через пелену дыма; ни огонь, ни вода, ни яд меня не берут… и все же солнечный свет причиняет мне настолько мучительную боль, что вам, простым смертным, чьи страдания, по крайней мере, заканчиваются со смертью, этого просто не понять. С тех пор, как я в последний раз видел дневной свет, возникли и обратились во прах многие человеческие царства.

Вы задумайтесь, разве не грустная история? К восходу солнца мне нужно быть в темноте, так что, пока я обхожу свои владения в поисках добычи, моим жильем пользуются жабы и слизни, летучие мыши и ящерицы. Люди для меня всего лишь пища. Я не знаю ни одного подобного себе существа, разве что ту тварь, которая меня заразила. В моих ноздрях всегда стоит запах собственного разложения.

Вот и вся история обо мне. Я не могу умереть, пока не пришел мой час, а кто знает, когда он придет? Пока же я буду одинок, одинок одиночеством, недоступным обычным людям: только я и моя презренная природа, и зло, и отвращение к себе до тех пор, пока мир не рухнет и не возродится в очередной раз…»

Тут вампир поднялся. Он стоял над нами, напоминая трепещущий на ветру черный парус, руки, а может, громадные крылья, а может, еще что-то были раскинуты, словно собираясь сгрести нас в охапку.

— Неужели ваши истории могут с этим сравниться? — вскричал он. Грубость его речи каким-то образом стала не такой очевидной, пусть он и говорил все громче и громче.

— Ну, и чья история самая печальная? — В его отвратительном голосе звучала боль, от которой разрывалось даже мое испуганно грохочущее сердце. — У кого? Ну же! Время решать!..

И несмотря на то, что правда могла стоить мне жизни, в тот миг я не сумел солгать. Я отвернулся от дрожащей черной тени, этого существа, будто состоявшего из одних лохмотьев и красных глаз. Все вокруг костра молчали… даже писарь Абдулла просто сидел, обнимая колени, да клацал зубами, выпучив глаза от страха.

— …так я и думал, — наконец сказал вампир. — Так я и думал.

Ночной ветер зашуршал в ветвях над нашими головами. Казалось, вверху нет ничего, кроме беспросветной тьмы… ни неба, ни звезд, ничего, только нескончаемая пустота.

— Очень хорошо, — удовлетворенно сказала черная тень. — Ваше молчание говорит само за себя. Я выиграл. — В ее голосе не прозвучало ни единой нотки ликования. — Выдайте мне мой приз, и, возможно, я позволю остальным покинуть мои горы.

Вампир слегка отступил.

Мы переглянулись, радуясь тому, что ночной мрак скрывает наши лица. Я взял было слово, но ибн Фахад, перебив меня, с мукой в голосе проскрежетал:

— Давайте не станем говорить о добровольцах. Кинем жребий, другого пути нет.

Он быстро разломал тонкую веточку на пять частей, одна из которых была короче, и зажал их в кулаке.

— Тяните, — сказал он. — Я возьму последнюю.

Пока я в глубине души недоумевал, пытаясь понять, в припадке какого безумия мы согласились на это пари и чего ради тянем жребий, кому из нас умереть, все мы взяли у ибн Фахада по веточке. Другие еще выбирали, а я сжимал палочку в кулаке, не желая торопить Аллаха с решением моей судьбы.

Короткую палочку вытянул Олененочек.

Как ни странно, узнав о своей ужасной судьбе, он никак не изменился в лице: ни следа огорчения… более того, он даже не откликнулся на наши беспомощные слова и мольбы. Просто встал и медленно подошел к сгорбленной черной тени в дальнем конце поляны. Вампир встал ему навстречу.

— Нет! — раздался внезапный крик и, к нашему полнейшему удивлению, Абдулла, вскочив, бросился через поляну и заслонил юношу от тени своим телом. — Мальчик еще слишком молод! — с болью в голосе воскликнул Абдулла.

Не трогай его! Возьми лучше меня!

Мы с ибн Фахадом и визирем остолбенели от такого поворота событий, но вампир тут же приблизился со стремительностью гадюки и одним мимолетным движением сбил писаря на землю.

— Ну вы и сумасшедшие, жалкие смертные! — прошипел вампир. — Вот он пальцем не пошевелил ради собственного спасения, ни разу не подал голос, пока вы рассказывали истории, а теперь бросается в пасть смерти вместо другого! Безумец! — Чудовище оставило Абдуллу тяжело дышать на земле и повернулось к молчащему Олененочку: — Идем. Я выиграл состязание, и ты мой приз. Я… извини… но иначе никак.

Юношу окутала тьма.

— Идем, думай о лучшем мире, куда направляешься… ты ведь в него веришь? Скоро ты… — Чудовище замолкло. — Почему ты так странно смотришь, дитя человеческое? — наконец озабоченно спросило оно. — Ты плачешь, но где же страх? В чем дело? Ты не боишься смерти?

— А вы действительно живете так долго? — странно растерянным тоном ответил Олененочек. — И всегда, всегда в одиночестве?

— Да, я же говорил. Зачем мне врать? Думаешь избавиться от меня этими странными вопросами?

— Неужто наш добрый Бог способен поступить настолько немилосердно? — Его слова были не громче вздохов.

Темная тень напряглась.

— Ты… горюешь… обо… мне? Обо мне?!

— Я чем-нибудь могу вам помочь? — спросил юноша. — Даже Аллах, наверное, разрыдался бы от жалости… такая несчастная судьба, один, вечно в темноте…

На мгновение ночной воздух словно задрожал. Затем с мучительным вздохом тварь отшвырнула юношу, и тот, споткнувшись, упал перед нами, прямо на стонущего Абдуллу.

— Вон! — проскрежетал вампир голосом, подобным грому и треску молний. — Чтобы в моих горах вашего духу не было! Пошли прочь!

Совершенно изумленные, мы поставили писаря и Олененочка на ноги и, спотыкаясь, побрели вниз по склону. Ветви хлестали нас по лицу и рукам, и мы боялись, что за спиной вот-вот раздастся шелест крыльев и наши шеи обдаст холодным дыханием.

— Эй, людишки, стройте свои дома хорошо! — донесся до нас голос, похожий на завывания яростного ветра. — Жизнь у меня долгая и… когда-нибудь я пожалею, что отпустил вас!

— Мы бежали и бежали, пока не стало казаться, что еще чуть-чуть и мы испустим дух, пока легкие не стали гореть, пока ноги не покрылись волдырями… пока над вершинами на востоке не показалось солнце…