Утраченный покой - Пушкарева Любовь Михайловна

– Понятно…

Какая всё же жизнь иногда гадкая штука, – устало подумала я.

– И что ты предлагаешь? Хочешь передать его мне?

– Да. Ни мои, ни вольные не посмеют его тронуть, если он будет твоим. Он очень ценный воин, он заставил себя уважать, несмотря на то, что все в стае знали, как тяжело ему перекидываться. Почти всегда я ему помогал…

– То есть, мне нужно будет ему помогать перекидываться в полнолуние?

– Да, – отрезал Седрик.

– А если я не смогу ему помочь?

– Он рано или поздно перекинется, помучается и перекинется.

– Давай его самого спросим, чего он хочет? А?

Седрик как-то зло и обиженно на меня посмотрел и промолчал. Я сочла это согласием и попросила Дика привести ТиГрея.

Тони, коротко стриженый шатен среднего роста, со стальными, но не объёмными мышцами, зашёл с ленивой грацией, свойственной скорее кошачьим, чем волкам. Он замер у двери, глядя то на меня, то на Седрика. Молчание затягивалось, Грей прошёл в комнату и то ли случайно, то ли намеренно стал так, что мы образовали равносторонний треугольник.

– Выбирай, – коротко обронил Седрик.

Тони пристально всмотрелся в него, потом в меня, опять в Седрика и вдруг, шагнув к нему, опустился на одно колено:

– Спасибо, что отпустили…

Седрик чуть скривился, пытаясь скрыть эмоции, сделал шаг навстречу и то ли с усилием погладил, то ли оттолкнул его голову, и, больше ни на кого не глядя, молча вышел за дверь.

Мы остались с Тони вдвоём.

– Ты уверен? – спросила я

– Да.

От этого односложного и чёткого ответа я успокоилась.

– Наверное, мне надо поставить метку слуги, – произнесла я, собираясь с мыслями. – Для полной однозначности и твоей защиты.

– Ставьте, – он подошёл и присел на корточки.

Я попыталась сосредоточиться и поняла, что сейчас не смогу, не способна на такое управление силой.

– Не сейчас… У тебя есть своё жильё? Есть где жить?

– Да, у меня квартирка в Бронксе.

– Хорошо. Приходи завтра днём. Надеюсь, я буду в форме, и мы постараемся со всем разобраться.

– Хорошо, – и Тони улыбнулся легко и весело. Обольстительно.

– У тебя ведь нет всяких глупых мыслей в отношении меня, а, волк? – спросила я, чтобы пресечь всякие попытки на корню.

– Я пёс, в стае лорда Седрика не волки, а псы. И хоть многие из нас, или правильней уже сказать «из них», перегрызли бы глотки за такое оскорбление, правды это не меняет. Так что глупых мыслей в отношении тебя, хозяйка, не имею. Не боись, я не полный придурок.

– А почему в стае Седрика псы, а не волки?

– У нас есть хозяин, который заботится о нас и которому мы служим. А для волка что главное?

– Свобода…

Он кивнул.

– А мы променяли её на помощь в полнолуние и при ранениях, денежную работу и доступных самок, – на последних словах он игриво подмигнул.

– И как же ты, такой сильный и опасный, будешь подчиняться мне, женщине? – задала я провокационный вопрос.

Тони тут же стал предельно серьёзен.

– Даже не знаю, как тебе объяснить… Нет у меня желания испытывать твоё терпение и проверять на прочность, и всё тут. Может, сила твоя виновата, может, ещё что.

Точно, он всё ещё под воздействием моей силы, а что будет, когда она «выветрится»?

– Тони, я могу быть жёсткой и жестокой, – с угрозой предупредила я.

– Мне тоже страшно, – вдруг сказал он и грустно улыбнулся, – но дороги назад нет.

– Нет, – подтвердила я. – Приходи завтра…

И я ласково погладила его по заросшей щеке, он вывернулся, подставляя ухо под почёсывание. Я почесала, и в пальцы полилась сила… Чужая… чуждая. Нёсшая осознание своей физической силы и простоту… в желаниях, в решениях…

Тони кормил меня. Сам. Считается, что волки не отдают сами – из них надо вытягивать.

– Я вкусный?

– Ты хороший. Сильный и простой.

– А ты вкусная и пахнешь жарким днём в поле… Я в детстве жил на ферме… – говоря это, он опять лизнул мою ладонь, собирая каплю силы.

Пока я раздумывала, как мне реагировать на то, что, кормя меня, он и сам времени даром не терял, Тони легко поднялся с корточек.

– Я приду завтра, хозяйка, – и подмигнул, давая понять, что данный титул лишь относительно серьёзен.

– Угу.

Дверь закрылась… Ну вот… Прошли лишь одни сутки, а я стала «счастливой» обладательницей двух больных флерсов, двух, скажем так, бывших флерсов, раба-инкуба и слуги-оборотня.

Верните время вспять!

А толку? Я поступила бы точно так же.

Положив голову на руки, я спросила пустоту:

– Как я со всем этим справлюсь?

Ответа не последовало.

Через несколько минут ожил телефон внутренней связи.

– Пати?

– Да.

– К тебе твой гость – Счастливчик.

Вик…

Дик всем моим мужчинам дал прозвища, Вика он так назвал из-за анекдота про покалеченную собаку по кличке Счастливчик.

Вик… My sunshine… В юности его сбила машина, он долго восстанавливался, пережил несколько операций, стал похож на Квазимодо, но не растерял внутреннего света и любви к жизни.

Я вышла в полупустой зал. Вик сидел у стойки бара с какой-то коробочкой, он всегда приходил с презентом: пирожным, цветком или милой безделицей.

– Пати, – обрадовано произнёс он, но улыбка медленно сошла с лица.

– Пати…

Я накрыла пальцами его губы.

– Просто обними меня, – прошептала я.

И он крепко-крепко обнял меня и прижал к себе. От его объятий и светлой силы мне стало легче.

– Пойдём, – шепнула я и потянула его прочь из зала. Он, отдав мне коробочку, подхватил на руки и понёс наверх, в апартаменты над залом ресторана.

Обычно, когда мы заходили в комнату, Вик уже был полон желания, но сегодня он продолжал сиять белым светом нежности с холодноватым оттенком жалости.

В коробочке оказались абрикосы – душистые, мягкие, перезрелые. Сто лет таких не ела. Так вышло, что я умяла их один за другим, пока на дне не остался один последний. Посмотрев на него, я поняла, что опять поступила некрасиво. И расплакалась…

Неожиданно кончившиеся вкусные абрикосы, которыми я не поделилась, оказались последней каплей этого сумасшедшего дня.

Я тихо вздрагивала от слёз, уткнувшись в плечо Вику, и слушала его ласковые успокаивающие нашёптывания.

– Девочка моя, ну кто тебя обидел? Скажи.

Выплакавшись и тихо высморкавшись в предложенный платок, я смогла ответить:

– Жизнь. Жизнь обидела.

– Угу. А выглядит «жизнь» как брюнетистый хлыщ, сошедший с рекламного щита.

Я, ничего не понимая, уставилась на него…

– А! Седрик, – дошло до меня.

– Седрик… – недобро прищурился Вик.

Я махнула рукой

– Да он тоже огрёб по полной… Нет, причина не в нём.

– Точно? – Вик поверил мне, но всё же переспросил.

– Угу. Никто не виноват. Вернее, кто виноват, тот уже… никому больше не навредит.

– Ты влипла в историю, – констатировал он.

– Нет, – обиделась я. – Никуда я не влипала. Ни в какие истории. Это просто жизнь, Вик. Бывает, ты не можешь не сделать то, что должен, понимаешь?

– Понимаю… всё кончилось? Или ещё тянется?

– Что-то кончилось. А что-то не уйдёт ещё очень долго…

– Малышка моя… Я могу чем-то помочь?

Я закивала, глядя в пол, а после подняла глаза и пристально всмотрелась в него.

– Пусть между нами всё будет как прежде, – попросила я.

Вик задумался…

– Хорошо… Хорошо, Пати, всё будет как прежде.

И он, взяв в ладони моё лицо, нежно поцеловал. Однако в нём не было и намёка на красный vis-цвет, означающий у людей плотское желание, он оставался всё таким же нежным и жалеющим.

– Тебе надо поспать, ты очень устала.

Я молча согласилась, позволив ему раздеть себя и уложить. Засыпая, уютно устроившись у него на плече, я успела подумать, что этот ужасный день кончился не так уж плохо.

Утром я проснулась, чувствуя живое тепло дремлющего рядом мужчины: стоило мне пошевелиться, как Вик открыл глаза. Мы посмотрели друг на друга и обменялись поцелуем… потом ещё одним… потом пригодился вчерашний последний абрикос… Я раскачивала Вика постепенно, не спеша, наслаждаясь скорее им самим, чем процессом обмена силой.