Овидий (СИ) - Карелин Андрей Дмитриевич

- Думаешь, она теперь за нами пойдёт? – неуверенно спросил я полурослика.

- Гарпии злопамятные… нам теперь под открытым небом лучше не ночевать. – Говорит он будто о чём-то обыденном.

- Если что, ты её из своей пукалки подбить сможешь?

- Пукалки? Это что такое пукалка? Я пока иными языками не владею.

- Праща твоя.

- А-а-а, ну да, если в голову попаду. Значит пукалка это праща, надо запомнить, - говорит он себе под нос.

От необходимости постоянно задирать голову, у меня затекла шея. И я ложусь спиной на телегу, так за небом наблюдать было проще и в тени находится.

- Меч мне надо где-то добыть нормальный, – смотр на свой обрубок. – А ночевать будем под телегой, чтобы гарпия не напала.

Полурослик молчит. Я присматриваюсь и вижу, что он спит, хотя глаза открыты. Отдохнув пару часов, мы вновь отправились в путь. На этот раз правил я, позволяя малому набраться сил. «Не такой уж он и блаженный»-думаю на ходу.

Едем медленно, трещат цикады, поле пахнет медуницей. Пасторальный пейзаж. Пасутся овечки и козы, пастушок играет на дудочке. Кряхтит старая кляча, еле едет уже. Нужно будет сменить лошадей, как только доберёмся до ближайшего двора. Интересно того серебра, что у меня есть хватит на новую кобылу. Или лучше меч взять понадёжнее? Да и кираса прилично пострадала. Нужно полностью обновиться. Где брать деньги? Наёмничать или грабить!

Мысли о насущном, как-то перебивают скуку. Накинув поводья на небольшой крюк, я начал осмотр вещей. Всё побитое поношенное, на меч и смотреть страшно. Телега того и гляди развалится. Чувствую скоро пешком пойдём, а я ходок не особо.

Котелок парочка мисок, поварёшка. Роюсь в вещах карлика. Дальше свои. Кираса, смятый шлем, раздолбанный меч, но зато копьё как новенькое. Резко поднимаю голову и осматриваюсь. Ни на минуту не забываю о гарпии.

«Главное чтобы она поскорее обо мне забыла». Вспоминаю слова Малка о том, что гарпии такие мстительные. Какой-то свёрток, что там глянем.

- Письмо солдата, – бормочу вслух. – Того что погиб.

Просыпается Малк и на меня смотрит.

- Письмо обязательно отвести надо, - бормочет и снова засыпает.

Раскрываю письмо:

«Здравствуйте ненаглядная моя Катерина Матвеевна»… чужие письма читать не имею привычки. Даже если это письмо энписи написал своей воображаемой девушке. Всё равно. Он честно жил и сражался, а теперь погиб. Надо его письмо семье доставить. О-о-о, тут и адресок имеется.

Смотрю, а Малк уже проснулся, эти полурослики совсем мало спят.

- Ты знаешь где этот город? – протягиваю ему конверт.

- Манса? – пробормотал он, мельком взглянув на посылку.- Угу, - кивает, глаза раскрыть не может.

- Где это?

- Здесь не далеко по пути, я покажу. Только это совсем малый хутор, там всего три хаты.

- Значит, проще будет найти. Но-о-о! – Кричу на лошадку, и та ускоряется.

К вечеру мы добираемся до указанного места. В темноте едва сияют окна домов.

Я спешиваюсь и стучу в первую попавшуюся по дороге дверь.

- Чего надо! – звучит оттуда.

- Семья Хамельна, сына Дропа здесь живёт?

- Никого здесь не живёт, проваливай!

«Какой некультурный», - думаю я, но Малк думает что-то другое, потому как резво спешивается и к двери подходит.

- Тупая деревенщина ты знаешь, кто с тобой разговаривает? Сам сэр Овидий! – Барабанит он в дверь. – Отрывай немедленно!

«Сэр Овидий, а неплохо звучит».

За дверью слышится бормотание, а затем она немного отворяется.

- Сэр Овидий помер тысячу лет назад, эту легенду все знают,- отвечает нам круглолицый хозяин.- Уходите.

- Нам нужно к дому Хамельна, сына Дропа, старик!- злобно прикрикиваю я.- У меня послание для его семьи!

- Послание? Ясно. Они живут на другом краю села. Поезжайте прямо по улице и в конце повернете на лево.  – Указывает трясущейся рукой.

- Поехали! – говорю Малку.

 «Не люблю я бросать незаконченные дела», - слышу шум крыльев и пригибаюсь. Сова пролетела, хух, слава Богу, думал гарпия.

Подъезжаем к дому, я слышу истошный женский крик, будто кого убивают. Хватаюсь за меч и вперёд. Малк за мной. Подбегаем, а нам навстречу девочка лет восьми.

- Вы с повитухой? – спрашивает, а сама вся трясётся. – Брат побежал за повитухой, но его давно нет.

- Показывай, что случилось, - отвечаю. Меч прячу в ножны, чтобы не пугать девчонку.

И снова этот крик, орёт так, будто ей щипцами язык вырывают.

Я забегаю и вижу картинку. Лежит полураздетая крестьянка и орёт. А живот страшно раздут, сейчас треснет.

- Вы же умеете принимать роды? – тоненьким голоском спрашивает девочка.

Мне уже от одной этой мысли страшно.

- Сейчас глянем, - подхожу ближе. - Дышите, - говорю, - дышите чаше. А я сейчас посмотрю. – И зачем я это сказал? Хватило одного взгляда и меня вывернуло прямо рядом с её родовыми водами, отчего неприятный запах лишь усилился.

«И зачем я на это посмотрел? Теперь ничто в моей жизни не будет как прежде».

Вдруг слышу голос Малка:

- Сэр Овидий, выйдите на свежий воздух вам поплохело, я сам роды приму. – Он уверенно подходит к крестьянке, кладёт ей под голову свой вещмешок и показывает, как ноги держать, как дышать, как тужиться.

- А-а-а-ахрг! - снова истошный крик. А у меня уже голова кружится.

- Надо горячей воды, - говорит Малк девочке. Она убегает куда-то, возвращается с ведром воды, ставит на камин. И снова этот крик. Я вроде как должен присутствовать, но встать не могу, ноги подкосились, а перед глазами оранжевые круги.

- Тряпки, ветошь есть? – суетится Малк. Он закатывает рукава, моет руки и что-то там «колдует» над крестьянкой.

- А-а-а-агхр! – под последний крик вылетаю во двор и блюю уже под старым дубом. Отчётливо вижу среди блевотины останки зайца.

«Терпи. Терпи! - сжимаю зубы. – Чего расклеился как девчонка».

 И снова крик. К дому подбегает парнишка лет девяти.

- Быстрее, быстрее, - кричит он старухе, которая ковыляет далеко позади. Заметив меня, он останавливается и с настороженностью смотрит.

Очередной крик и, наконец, детский плач. Залетаем в дом. Малк держит на руках младенца. Тот весь фиолетовый с пятнами, а голова вытянутая. Инопланетянин что ли?

- Ах, какой у вас красивый сынок родился, - улыбается Малк, аккуратно вымывает ребёнка и закутывая в тряпки. – Сэр Овидий, не желаете пуповину обрезать?

            Меня шатает и снова хочется блевать, но я держу себя в руках. Достаю кинжал.

- Как вы сыночка хотели назвать? – спрашиваю. Мать что-то лепечет, но я её не понимаю, аккуратно кинжалом обрезаю пуповину. Малк умело завязывает её на узел.

- Пускай растёт здоровеньким, – протягивает ребёнка матери.

Выходим во двор. Малк глубоко вздыхает с чувством выполненного долга.

- Ты где научился роды принимать, - спрашиваю, на него не смотрю, смотрю в землю, пытаюсь справиться с тошнотой.

- Я у своей матери роды принимал, больше было некому.

- Ты же говорил, что она умерла.

- Ну так после родов и умерла, - как ни в чём не бывало, отвечает Малк. – Потом умерли брат и сестра, а меня в рабство продали.

- Да-а-а, - говорю, - тяжёлое у тебя было детство. - И как ты вырос таким жизнерадостным, - «если это можно назвать вырос», хотя для полурослика – наверное, таки вырос.

- А мне нельзя унывать. Если только начну – сразу от тоски помру как все мои родные. Мне нужно жить и радоваться хотя бы тому, что живой.

- По ходу, это жена нашего солдата. Как ей теперь сказать, что её муж погиб? Ей же сейчас волноваться нельзя – молоко пропадёт.

Вижу старушку повитуху, она как раз домой возвращается.

- Ей, бабушка! – окрикиваю.

- Чего тебе, - на меня смотрит и беззубым ртом чавкает.

- Тут такое дело. У нас весть плохая, надо счастливой мамочке сказать, что у неё муж погиб.

- Ай, горе то, горе! – хватается за голову старушка. – Как же они теперь одни без кормильца.

Вижу, приоткрылась дверь, на нас смотрит старшая дочь роженицы.