– Хвала богам, Северин, – выдохнул тот и рухнул на колени, упершись рукой в землю. – Ты и твои люди подоспели как нельзя вовремя. Как вы нас нашли?
– Не важно, – голос Броди отзвучал глухим эхом из-за закрытого шлема. – Нашли – и это главное.
– Ты прав, – Раймунд сквозь зубы выругался, провел рукой по бедру и взглянул на черную перчатку, измазанную кровью. – Боюсь, что идти сам я не смогу. Ты не поможешь?..
– Конечно, – приблизившись к Раймунду, Северин протянул ему руку, ухватил за предплечье и рывком поставил на ноги.
Звуки как будто бы стихли, и наступила звенящая тишина, хоть откуда-то издалека все еще доносились крики, ржание коней и шум битвы. Но для Этьена весь мир вокруг точно застыл на месте – он видел лишь Раймунда, который, склонив голову, в недоумении смотрел прямо на меч, пронзивший его грудь. Потом он медленно поднял взгляд на Северина, протянул к нему руку, захрипел, силясь что-то сказать, но вот Броди одним движением вытащил клинок и через мгновение Раймунд, покачнувшись, рухнул на спину. Этьен смотрел прямо в глаза своего господина, уже заплывшие пеленой, потом увидел, как из-под маски вытек ручеек крови, взглянул на чернеющую в груди рану – и лишь тогда осознал то, что произошло.
Он с криком бросился к телу Раймунда, но через миг уже стучал кулаками по спине какому-то верзиле, который обхватил его за руки и взвалил себе на плечо. Из глаз мальчика брызнули слезы и он затрясся в беззвучных рыданиях, как откуда-то сбоку раздался знакомый въедливый говор:
– Ох, ты ж, глядите-ка, защитничек наш нюни распустил. На кой ляд нам этот сопляк нужон, Северин? Айда бросим его волчарам на съеденье.
– Раз я сказал нужен – значит нужен, – отрезал Северин. – Бурый, Кол, Доран – вы последние, не проморгайте, если кто пустится в погоню. Жак, Реми, Одрик – заметите следы. Остальные – за мной. На коней и уходим.
В рот Этьена засунули кляп, а следом на голову нацепили мешок, так что теперь он даже не видел, что происходит вокруг. Конечно, он пытался сопротивляться – лягался, рвался из стороны в сторону и молотил руками, но что он мог поделать против рослых мужей, каждый из которых был в два раза больше него? Тем более, скоро один из них пребольно ткнул его в бок и прошипел, что он им сгодится и с девятью пальцами, так что Этьен бросил бесплодные попытки вырваться и сдался на волю судьбе. Вот он взмыл в воздух, дабы через миг приземлиться в неудобное седло и вскоре они понеслись прочь. Звуки лагеря становились все тише, мужчины молчали, лишь изредка обмениваясь скупыми словами или короткими смешками, а пред собой Этьен все еще видел Раймунда, лежавшего на земле в луже крови.
<a name="TOC_id20233540" style="color: rgb(0, 0, 0); font-family: "Times New Roman"; font-size: medium; background-color: rgb(233, 233, 233);"></a>
<a name="TOC_id20233542"></a>Глава 19
По сути своей хоть Фридания и была основана более семи веков назад, когда первые раздробленные княжества объединились вокруг наиболее могучего из них – Фридана (на сегодняшний день эта территория носит название Фрид-Конт), но вот окончательно ее границы сформировались лишь при Маркеле Завоевателе, который присоединил к королевству восточные и южные земли, в том числе гордую и непокорную Анталию, чьи жители еще долгое время не могли смириться с потерей независимости. Именно анталийская знать начала так называемую Баронью Смуту, вскоре захватившую почти все государство и едва не поставившую точку в его истории.
Множество мелких дворян, недовольных все более растущими поборами, посовещавшись, направили королю Фридании послание, в котором требовали освободить их от части налогов, в том числе и от обязательной уплаты в королевскую казну четверти прибыли от любой торговой сделки.
Тогдашний король Дамиен III – правнук Маркела Жестокого – решил последовать примеру своего предка и, не долго думая, казнил послов, а после отправил войско прямиком в Анталию, дабы подавить бунт мечом и сталью. Однако вместо того, чтобы покорно склониться, анталийцы – которых вскоре поддержали не только прочие дворяне, но и множество крестьян, бюргеров, рыцарей и даже представителей духовенства, тоже уставших платить непомерную дань – решили с оружием в руках завоевать свою свободу, восстав против короны.
В ходе нескольких лет непрерывных сражений обе стороны, наконец, смогли прийти к соглашению, понеся в ходе войны тяжелейшие потери. Король оставил за Фриданией все ранее присоединенные земли, однако, предоставив знатным семьям куда более вольготные права; да и прочим сословиям дышать стало много свободней. Правда, в последующем все эти вольности еще не раз пытались оспорить другие правители, в том числе и Серель I, что получил имя Мудрый…
Ливий Конт, «Жизнь и деяния Сереля I Мудрого. Том первый – от детских лет до юношеских»
С каждым днем Матиас чувствовал себя все лучше и вскоре уже начал понемногу вставать с постели, хоть и с посторонней помощью. Потом Моро смог самостоятельно подойти к окну – неуверенно, словно только покинувшее колыбель дитя, но и то было в радость; а не прошло и семи дней, как он принялся прогуливаться вдоль коридоров, пускай и в сопровождении стражей и слуг, что квохтали вокруг него точно обеспокоенные няньки.
Все это время он находился под неусыпным наблюдением королевских лекарей, цирюльников, Посвященных, коих прислала Беатрисс и господина Аль-Хайи, чья персона, к слову, нередко вызывала недовольства и жаркие споры. Познания иноземца оказались столь же пользительны, как незаурядны: в частности он в пух и прах раскритиковал манеру применять кровопускание, заявив, что метод сей безбожно устарел, а заместо вина с толчеными минералами советовал употреблять отвары из полевых трав и простую воду.
Несмотря на растущее негодование придворных медиков, которые чуть ли не ежедневно просили Матиаса отстранить арраканца от лечения, тот все же прислушивался к словам Абдумаша, чуя на себе их плодотворное влияние, а уж снадобье, которое тот давал ему на ночь, было воистину чудотворным. После нескольких глотков боль уходила, по телу разливалось приятное тепло, а сон был так же мягок, сколь и долог, хоть и вызывал довольно причудливые сны. Но это право был сущий пустяк – все ж лучше, чем ворочаться в постели до первых петухов, когда любое движение вызывает острейшую боль.
