Далекие королевства - Банч Кристофер

В конце концов мы покончили с этой кошмарной работой. Одеяния наши пропитались кровью, вместо лиц были кровавые маски. Каждый понимал, что эту кровь с нас не смыть даже целой рекой чистой воды. Но иначе поступить было невозможно. Ужасный рок поставил нас в эти обстоятельства, но желание жить требовало выхода.

Теперь впереди ждала печь, а в ней — демон, питающийся душами. Янош встал рядом с лентой, со звоном движущейся сквозь адский огонь, поджаривающий души, чтобы угодить вкусу демона. Янош уговаривал нас поторопиться, и мы потащились к печке, словно неуклюжие рабы Мортациуса. Я глянул вдоль ленты и увидел подпрыгивающие в нетерпении языки голубого пламени и услыхал щелканье зубов демона наверху. На той стороне этого страшного конвейера, сказал Янош, ждет спасение; на этой — вечное рабство. Он сказал, что пойдет первым, чтобы доказать верность своей догадки, и предупредил, чтобы мы поскорее последовали его примеру, ибо он чувствовал, что чародей не дремлет. Я должен был по плану Яноша идти последним.

И тут один холодный, рассудочный довод заставил меня поразмыслить и обернуться. План Яноша казался хорош, но его надо было перевернуть с головы на ноги; ведь если Янош ошибается и эта ошибка отберет его у нас, то мы останемся без защиты перед гневом чародея. Первым должен идти я, а Янош последним… если я выживу. И тут я понял, что смотрю в печальные и полные знания глаза незримо стоящего рядом Халаба. Он прошептал теплые слова поддержки, согревая меня от холода доводов рассудка. Халаб оставался рядом со мной, когда я подошел к Яношу и остановил его, уже собиравшегося взобраться на ленту. Когда я представил свои логические соображения, Халаб улыбался мне одобрительно. Янош заспорил, но в конце концов согласился со мной. Эмоции редко одолевали его. Но я успел заметить слезы, когда он отвернулся, чтобы скрыть их. Затем он обнял меня и прошептал, что я — единственный, кто поверил ему с самого начала. Он назвал меня другом и братом и поблагодарил за доверие. Я позволил себе принять эту ложь, понимая, что в сундучке, где он хранит такие сокровища, отнюдь не битком набито. За все то время, что я знал Яноша, я еще не встречал ни мужчины, ни женщины, которых он назвал бы настоящими друзьями. Я понимал, что человек ему может только нравиться, но он никогда никого не полюбит, поскольку выбранная им жизненная цель все остальное в его глазах лишала ценности. Я держался сейчас за руку Халаба, и именно эта рука поддерживала меня, когда я двинулся по громыхающей ленте, и именно Халаб шептал мне на ухо, что моя рыжая удача собьет с толку поедателя душ. Янош остался сзади, а Халаб находился рядом, когда конвейер потащил меня в огонь.

Я был брошен в страшный жар, который украл воздух прежде, чем я успел вдохнуть; высушил мои силы раньше, чем я успел собраться с ними. Жар обрушился молотом, разбив меня, как яйцо, одним ударом; в течение нескольких секунд он сокрушил меня, превратив в трепещущую массу, ощущающую лишь боль и страх. Огонь плевался, ревел, и меня несло в туннель, где со, всех сторон кусались змеи голубого пламени. Я чувствовал, как с меня содрали плоть, и теперь пламя набросилось на обнаженные нервы; а когда и они превратились в золу, колдовская печь вскипятила мою кровь и расколола кости, чтобы добраться до костного мозга. Все, из чего я был сделан, даже крик, было пожрано огнем. Если у меня что и оставалось, так это глаза, чтобы видеть жующую пасть демона, уши, чтобы слышать клацанье зубов, и душа, охваченная пониманием настоящего, наполненного болью, и будущего, наполненного страхом. Затем надо мной склонился Халаб, заслоняя меня от взора демона. Он запел песню, ту, которую я больше всего любил в детстве, и звуки ее заглушали все громыхавшее вокруг. Он поглаживал мое исстрадавшееся тело, и я чувствовал, как восстанавливаются и нервы, и кости, и кожа. Затем он сказал мне, что осталось совсем немного, чуть-чуть потерпеть… и все закончилось. Я почувствовал громадное облегчение и то, что остался невредим. И тут я понял, что на какой-то момент душа действительно покидала мое тело. Оно с радостью приветствовало ее возвращение. И мгновение спустя я спрыгнул с ленты таким окрепшим и бодрым, как никогда в жизни. Я закричал своим спутникам не бояться ревущего пламени и поторопиться вслед за мной. Ведь нам еще предстояла схватка с чародеем.

Следующим был сержант Мэйн; затем, один за другим, пошли остальные. Но каждый, совершавший свой путь мимо пасти демона, вовсе не испытал тех страданий, которые выпали на мою долю: я видел, как они лежали в пламени без движений, безмятежно. Позже они сказали, что поначалу испытывали и муки и страх, но чей-то добрый дух склонялся над ними, облегчая страдания и исцеляя боль. Они сказали, что дух был очень похож на меня.

И вот настала очередь Яноша. Он вспрыгнул на ленту, собираясь ехать стоя, с руками, скрещенными на груди, широко расставив ноги. И я заметил, какое сосредоточение было написано на его лице, это была вовсе не бравада. Внезапно все его тело осветилось золотым. Голубые языки пламени стали выше и жарче, а демон завопил в голодном раздражении; но против этого золотого света пламя было бессильным. И тут языки пламени стали уменьшаться, захлебываться, моргать и гаснуть. Демон вверху смолк, зубы прекратили щелкать, и зев стал закрываться. Янош, ставший теперь величайшим из похитителей магии, спрыгнул с ленты.

Но не успели мы поздравить друг друга, как громадное помещение зала наполнил яростный вопль.

— Что ты наделал, Серый Плащ?! — Это был Мортациус. Маг бодрствовал. Голос загремел вновь: — Ну подожди у меня, маленький фокусник. Я доберусь до тебя.

Но Янош не стал ждать, как и я. Мы изо всех сил помчались прочь из этого места. Мы бежали по мостовым с оружием наготове. Позади послышался взрыв. Я глянул назад и увидел, как дверь дворца чародея отлетела в сторону, отброшенная могучей силой. Через дымящееся отверстие вылетел шар пламени такого же голубого цвета, как и в печи. Этот огромный шар, испускающий молнии и выжигающий камни мостовой, помчался за нами. Изнутри доносился голос Мортациуса:

— Беги, маленький кудесник, беги!

Слышался хохот.

Мы с удвоенной скоростью помчались вперед вдоль этих улиц, по которым нас вси мимо мертвых обитателей этого города. Но постепенно мы стали уставать от этой бешеной гонки. Расстояние между нами и шаром стало сокращаться, а смех Мортациуса становился все громче. От его огненного шара далеко вперед уносились наши тени с такой скоростью, на которую мы были не способны. Рядом тяжело дышал Янош. Казалось, он споткнулся. Но лишь для того, чтобы подхватить на бегу булыжник. Тут же он отстал, и я обернулся, думая, уж не упал ли он. Но Янош остановился, преграждая путь Мортациусу. Вслед за этим он вытащил саблю и ударил булыжник лезвием. Искры полетели из-под зазвеневшего металла. Он еще раз ударил. На этот раз искры получились длиннее. Они отлетали по дуге к приближающемуся горящему шару.

Мортациус закричал:

— Ну вот ты и мой, маленький фокусник!

Но после третьего удара Яноша искры просто взорвались. Вылетая по дуге наружу, они звали за собою остальных, и вот уже вскоре на дорогу перед нашим преследователем посыпался целый звездный дождь. Они упали на шар, и тот взорвался с громовым хлопком, выбросив из центра Мортациуса. Тот зашатался и рухнул на дорогу.

Какое-то мгновение чародей не шевелился, лежа в своей красной мантии, раскинувшейся по мостовой. Если бы он еще чуть-чуть подождал, он бы овладел нами, поскольку мы уже собирались броситься на него и прикончить. Но тут мантия дернулась и раздулась в два огромных красных крыла. Мы развернулись и вновь побежали, а крылья подняли в воздух Мортациуса, испустившего такой вопль, что воздух, казалось, разлетелся на кусочки как стекло. Этот вопль означал призыв к охоте, и призыв этот был услышан. Из мрачных жилищ повыскакивали на улицу рабы чародея. Они принюхивались к нашей живой крови и бросались за нами. Мы одолели последний поворот перед гаванью, а за нами уже неслась целая стая этих безмолвных волков. И стало ясно, что до лодок уже не успеть. Было слишком поздно, оставалось только сражаться.