Хитрости Локка Ламоры - Линч Скотт

В отличие от служителей остальных одиннадцати (или двенадцати) теринских богов, служители Азы Гийи проходили обучение и посвящение лишь в одном месте. Прибрежное нагорье, начинавшееся к югу от Талишема, оканчивалось могучими меловыми скалами, которые отвесно обрывались к бурным волнам Железного моря с высоты трехсот или четырехсот футов. Обитель Откровения, вырубленная в одной из скал фасадом к морю, своими размерами и величием напоминала творение Древних, но на самом деле была создана долгими и усердными трудами рук человеческих.

Многочисленные прямоугольные галереи, прорубленные в недрах скалы, соединялись между собой лишь наружными переходами – дощатыми мостками, деревянными лестницами или вытесанными в камне ступеньками. Никаких перил, поручней и прочих защитных ограждений здесь не было в помине, и в любой час суток, в дождь ли, в вёдро ли, равно ученики и наставники торопливо перебегали туда-сюда на головокружительной высоте, хранимые от падения в морскую пучину лишь удачей да верой в собственные силы.

С западной стороны храма находилось двенадцать вырезанных в скале колонн диаметром около шести футов и высотой семьдесят футов. На каждой из них сзади были вырублены неглубокие уступы для рук и ног, а на верхушке установлен медный колокол. Ранним утром и поздним вечером двенадцать учеников должны были забираться на колонны и одновременно ударять в колокола двенадцать раз – по числу богов в теринском пантеоне. Звон всегда получался не очень стройный, и Жан, пользуясь этим, частенько ударял в свой колокол еще и тринадцатый раз.

За первый месяц пребывания Жана в храме трое учеников сорвались с колонн и разбились насмерть, пытаясь выполнить ритуал. Мальчика тогда страшно удивило столь малое количество жертв, поскольку почти все религиозные обязанности новых служителей Азы Гийи (не говоря уже об устройстве храма) несли в себе опасность преждевременной встречи с Богиней Смерти.

– Здесь, в Обители Откровения, мы различаем два аспекта смерти: Смертный переход и Смерть вечную, – говорила одна из наставниц, престарелая жрица в черном с тремя плетеными серебряными ожерельями на шее. – Смерть вечная есть великая тайна Всемилостивейшей госпожи, непроницаемая для тех, кто находится по сию сторону смертной завесы. А значит, приблизиться к пониманию великого таинства Смерти мы можем через лишь через познание Смертного перехода. За время, проведенное в Обители Откровения, вы не раз подойдете к нему вплотную, а многие из вас еще в пору ученичества ступят за последнюю черту – по собственной ли невнимательности и небрежности или по непостижимой воле Всемилостивейшей госпожи. Как служители Азы Гийи, вы до скончания своих дней ежеминутно будете сознавать близость Смертного перехода и последствия оного. Для всего живого естественно отвращаться и бежать от смерти и самых мыслей о ней. Строгая дисциплина поможет вам побороть естественный страх.

2

Как и в большинстве теринских храмов, посвященные первой ступени Сокровенного таинства должны были упражняться в чистописании, арифметике и риторике, чтобы при переходе на следующий уровень обучения не отставать от посвященных, уже овладевших начальными знаниями. Со своим преимуществом в возрасте и подготовке Жан перешел на вторую ступень Сокровенного таинства всего через полтора месяца после своего прибытия в храм.

– Отныне вы будете скрывать свои лица, – изрек священник, проводивший церемонию перехода. – Станете существами без пола, возраста и личных черт. У всех служителей Всемилостивейшей госпожи одно лицо – непроницаемое и непостижимое. Люди не должны видеть в нас личностей, себе подобных мужчин и женщин. Служители Богини Смерти должны внушать благоговейный ужас, чтобы те, для кого мы священнодействуем, получили верное о ней представление.

Серебряная маска, носимая служителями ордена Азы Гийи, называлась Скорбным ликом. У новопосвященных она сохраняла грубое сходство с человеческим лицом: выступ носа, ротовое и глазные отверстия. Высшие же жрецы и жрицы скрывали свое лицо за частой серебряной сеткой, овальной и слегка выпуклой. Жан надел свой Скорбный лик, горя надеждой постигнуть новые тайны ордена, но, к великому своему разочарованию, обнаружил, что с переходом на вторую ступень Сокровенного таинства его обязанности ничуть не изменились. Он по-прежнему бегал туда-сюда с разными посланиями и переписывал свитки, мел полы и мыл посуду в кухне, по-прежнему карабкался по ненадежным каменным уступам к колоколам Двенадцати богов, над бушующим морем, в ветер и дождь.

Только теперь он имел честь проделывать все это в серебряной маске, ограничивающей поле видимости. Еще двое посвященных второй ступени Сокровенного таинства совершили Смертный переход вскоре после того, как Жана повысили в статусе.

А еще через месяц его впервые отравили.

3

– Все ближе и ближе. – Голос жрицы звучал приглушенно и доносился словно издалека. – Все ближе и ближе вы к Смертному переходу, к пределу великой тайны. Конечности ваши холодеют. Ход ваших мыслей замедляется. Сердце ваше бьется все слабее, все реже. Теплые телесные соки в вас иссякают… огонь жизни угасает.

Она дала выпить каждому из них немного зеленого зелья (какого-то яда, неизвестного Жану), и сейчас дюжина посвященных второй ступени Сокровенного таинства лежала на полу пластом, слабо подергиваясь. Все серебряные маски неподвижно смотрели в потолок темными глазницами, ибо никто из учеников не мог даже головы повернуть.

Наставница не потрудилась предварительно объяснить, как подействует яд, и сейчас Жан подозревал, что готовность новопосвященных весело плясать на краю смерти все еще носит характер скорее теоретический, нежели практический.

«Конечно, кому, как не мне, знать, умнику такому… – смутно подумал он, заодно дивясь тому, сколь далекими и чужими кажутся ноги. – О Многохитрый страж… все служители здесь совсем больные на голову. Дай мне силы выжить, и я вернусь к Благородным Канальям… туда, где жизнь проста и бесхитростна».

Ага, бесхитростная такая жизнь, где он обретается в стеклянном подземелье под обветшалым храмом, прикидываясь служителем Переландро и одновременно беря уроки боевого искусства у личного фехтмейстера великого герцога Каморрского. Жан, вероятно захмелевший от выпитого зелья, громко захихикал.

Неуместный звук разнесся эхом по низкому учебному помещению, и священнослужительница медленно повернулась. Лицо ее скрывалось за Скорбным ликом, но Жан в своем затуманенном состоянии мог поклясться, что кожей чувствует испепеляющий взгляд.

– Внутреннее озарение, Таврин?

Не в силах сдержаться, он снова захихикал. Похоже, яд играл шутки с угрюмой замкнутостью, которую Жан изображал со дня своего прибытия в храм.

– Я видел, как сгорели мои родители, – сказал он. – Я видел, как сгорели мои любимые кошки. Вы слышали, как орут заживо горящие кошки? – Он опять прыснул со смеху и едва не поперхнулся собственной слюной от удивления. – Я ничего не мог поделать, просто стоял и смотрел. А вы знаете, куда надо бить клинком, чтобы человек умер мгновенно… или через минуту… или через час? Вот я – знаю. – Он бы катался от хохота по полу, кабы мог пошевелиться, а так лишь подрагивал всем телом и слабо скреб пальцами камень. – Долгая, мучительная смерть? Два-три дня жестоких страданий? Это я тоже могу устроить. Ха! Смертный переход? Да мы с ним старые друзья.

Несколько мгновений, показавшихся одурманенному Жану бесконечными, наставница неподвижно смотрела на него из-под серебряной маски. «Вот же треклятое зелье, – бессильно думал мальчик. – Я ведь и впрямь проговорился».

– Таврин, – наконец промолвила жрица, – когда действие изумрудного вина прекратится, задержись здесь. С тобой побеседует Верховный проктор.

Остаток утра Жан пролежал все в том же оцепенении, объятый смятением и ужасом. Время от времени на него по-прежнему накатывали приступы истерического смеха, сменявшиеся приступами пьяного самобичевания. «Столько трудов – и все псу под хвост. Оказывается, притворщик из меня никудышный».