Портрет моего мужа - Демина Карина

Или взлетный круг с искусственным воздушным потоком, который после можно переделать на восходящий уже локальным рунным контуром?

Или…

— Эйта, вы в порядке?

Спросили меня, а я отмахнулась, потому что я почти ви дела рунную цепочку, которая могла бы… которая появляется у каждого артефактора раз в жизни, сводя с ума своим совершенством. Я была в шаге от гениального изобретения, а они с какими-то глупостями…

— Шок…

Идиоты.

А вот с воздушными потоками… максимально облегчить конструкцию, использовав, к примеру, дерево, а не металл… с напылением, само дерево плохо проводит энергию, а вот металл — другое дело.

— Я сам ее…

Кирис. И руки не стоит убирать. С ними мне спокойней. Надежней.

— Сам ты скоро преставишься. Целители ждут…

Меня подняли.

И отобрали веточку, которой я собиралась запечатлеть мое уникальное плетение, точнее, попытались отобрать, но я не отдала.

Понесли.

И сунули что-то, остро пахнущее мятой и травами. Напиток был тягучим, горьким, а еще отвратительно туманящим разум. Плетение вдруг стало рассыпаться, руны вспыхивали и исчезали.

Одна за другой…

Одна за…

Другой..

Одна…

Спящей она выглядела на редкость беззащитно.

Детское личико с мягкими чертами, и синяк на лбу казался нарисованным. Кириса подмывало послюнявить палец и стереть его. И вот эту рану, что протянулась от левой брови к виску. Он смотрел, как целитель, залив рану желтоватой жижей, осторожно стягивает края. А когда в руке его появилась игла, Кирис Отвернулся.

Его мутило.

Было жарко.

И холодно.

И кажется, в спине что-то хрустнуло, потому что эта спина все время норовила занеметь, заодно лишая чувствительности то левую, то правую руку. И Кирис по очереди стискивал кулаки, чтобы понять, что в принципе еще способен двигаться.

Парализующая слабость почти отступила.

Амулеты.

Временное улучшение, но лучше так, чем валяться в целительском коконе.

— Хорошо горит, — Корн сплюнул темную табачную жвачку. — И давно?

— Пару часов как.

Голос то хрипел, то срывался.

— Ясно…

— Там… демон… некромант… и еще что-то… голем. Кажется. Не уверен. Ее.

— Ее, — согласился Корн, присаживаясь рядом.

А не похож.

Почти.

Разве что в выражении лица есть что-то такое, смутно знакомое. Или вот нос еще, только у главы службы безопасности он вороньим клювом, а у Эгле просто остренький.

Веснушки…

Веснушки — еще не преступление.

— Этной зовут… хороший зверь. Думаешь, уцелел?

— Не знаю. Надеюсь. Она огорчится, если нет.

Она и без того огорчится, когда поймет…

И даже если Корн промолчит, все равно ведь поймет… и огорчится. Быть может, даже возненавидит. Кого? Вряд ли брата. А Кириса… что ж, ему не привыкать к чужой ненависти.

Но пока есть еще время.

Корабль поднимается, а она спит. И можно смотреть. Исподтишка.

— Как минимум двое. Нестабильны, — не отвлекаясь от работы, сообщил целитель. — Что? Ауры ощущаются.

— Значит, — Корн поднялся, — будем тушить.

— Дом…

— Заняли. И зачистили.

— Договор…

— Ничего не изменит. Мертвецам бумаги ни к чему, — Корн осклабился, и Кирис не стал спрашивать, что если Мар выжил.

Не выжил.

Не сейчас.

— Это личное, — Корн произнес это в сторону, наклонившись: к сапогу прилепилась тонкая нить гнилой травы. — Исключительно личное…

Берег наполнялся людьми. Кирис, честно говоря, пропустил момент, когда в занемевшее плечо вошла игла. Просто людей стало вдруг слишком много, берег покачнулся и, кувыркнувшись, поменялся с небом. В небе застряли цеппелины, и это было правильным.

Пробуждение было неприятным.

Сначала появилась жажда, затем и боль. Острая, как перец, и всеобъемлющая. Болели, кажется, даже волосы. И Кирис стиснул зубы, но все же застонал, потому что зубы тоже болели.

— Аккуратней, — велели ему.

И позволили открыть глаза.

Свет.

Яркий.

Слишком яркий, чтобы это можно было вынести.

— Дышите спокойней и постарайтесь взять себя в руки, — в этом холодном голосе слышался упрек. — Сейчас подействует обезболивающее…

— Нет.

— У вас сломаны ребра. И еще пара костей. Я не говорю уже о такой мелочи, как разорванная селезенка, пробитое легкое и пара внутренних кровотечений. Снова. Заметьте, в прошлый раз я просил вас поберечься, — Кириса подняли, и в губы уперлось что-то твердое и холодное. — Я в принципе удив лен, что вы живы.

— Повезло.

— Повезло, — согласились с ним. — Пейте. И постарайтесь заснуть. Во сне организм легче восстанавливается…

— А…

— Двое выживших.

— Кто?

Молчание.

Зелье горчит, а еще расползается мягкой негой.

— Позже… да и то… непонятно, выживших ли…

Я все-таки нашла решение. Во сне. А потом проснулась и поняла, что мысль прикрепить пару весел к крыльям и посадить на них гребцов была вовсе не такой уж гениальной.

Я лежала.

В постели.

Белая. Наглаженная. Пахнет цветами и свежестью. Правда, балдахин слегка запылился, но эта общая их беда. Перина была мягкой. Одеяло жарким. А комната — незнакомой. Во всяком случае, как я ни пыталась, не могла вспомнить ни обоев в узкую полоску, ни вот этого окна с витражным драконом, да и вообще ощущения…

Не те.

Я закрыла глаза. Открыла.

Пошевелила пальцами. И попыталась сесть. Все же боли не было, а раз так… сесть получилось, правда, далеко не сразу, но я всегда отличалась редкостным упрямством.

Голова закружилась.

Ничего. Пройдет.

Прошло.

А я получила возможность осмотреться. Комната, в которой я оказалась, была невелика. Большую часть ее занимала кровать. Помимо нее имелись комод с зеркалом и шкаф с резными дверцами.

Окно.

Витраж.

Светлый ковер, на который ложились разноцветные пятна солнца. Пара светильников, правда, погасших. И длинный шнур, который покачивался у кровати, словно приглашая дернуть.

Я и дернула.

Тишина.

И пустота. Ощущение одиночества, но не тревожного, а скорее уютного.

Я потрогала бахрому на балдахине. Вздохнула. И что дальше? Ждать, когда кто-либо соизволит проверить, жива ли я вообще или самой искать выход?

Дверь вон, виднеется и даже, возможно, окажется не заперта, но…

Она отворилась, что характерно, беззвучно, впуская незнакомого мне господина. Был он высок, худ и ужасающе сутул. Светлые волосы топорщились, а на некрасивом лице застыло выражение величайшего недоумения. Господин подслеповато сощурился и сказал:

— Вы встали.

— Села, — уточнила я, потому что вставать вот так сразу было бы неразумно.

Он поморщился и достал из кармана лорнет на цепочке.

— Вам рано.

— Мне хорошо. Где я?

Почему то место ощущалось как незнакомое.

— Забытый остров, — он в два шага преодолел расстояние, нас разделявшее, и вытянул палец, ткнув мне в лоб. Палец был холодным и, кажется, немного липким. Но я не отшатнулась, чем заслужила благосклонный кивок. — У вас истощение. Нервное. Я пропишу капли.

— Спасибо.

Целители, как я помнила, в принципе существа довольно-таки специфические, впрочем, они полагали таковыми остальных.

— Пожалуйста.

— А… скажите… Кирис и остальные…

— Стабильно тяжелое состояние, но прогноз положительный, — он шевельнул длинными пальцами. — Юноша в целом скорее здоров, хотя есть сомнения в стабильности психики. А вот юная леди проявляет редкостное упорство в нежелании возвращаться. Подобное иногда бывает.

Это он… о Руте?

Стало быть, она выжила?

Йонас тоже, но здесь я не знала, стоит ли радоваться.

— Вам расскажут. Лежите. Завтра можно встать. Послезавтра — выйти из комнаты. Настоятельно рекомендую избегать нервных потрясений и стрессовых ситуаций. И не пользоваться силой как минимум пару месяцев. Ваши энергоконтуры пришлось подвергнуть принудительной стабилизации. Необходимо время, чтобы рисунок закрепился.