Хроники Нарнии (сборник) - Льюис Клайв Стейплз

— Могу я спросить, почему и остальные мыши обнажили клинки? — справился Эслан.

— Позволь ответить, повелитель, — пискнул второй по старшинству мыш, которого звали Пипчичик. — Мы готовы отрубить себе хвосты, чтобы походить на нашего вожака. Не пристало нам хранить честь, коя отныне недоступна нашему вожаку.

Эслан негромко рыкнул.

— Ваша взяла! Отважные сердца! Не ради твоей чести, Рипичип, но ради той любви, что объединяет тебя и твоих подданных, ради той доброты, которую твои подданные выказали ко мне в давние времена, когда перегрызли веревки, коими меня привязали к Каменному Столу (и именно с той поры, напоминаю, ты стал говорящей мышью), — ради этого я верну тебе твой хвост.

Прежде чем Эслан закончил говорить, у мыша вырос новый хвост. Затем, по велению Эслана, Питер посвятил Каспиана в кавалеры ордена Великого Льва, а Каспиан, в свою очередь, посвятил в рыцари Землероя, Трампкина и Рипичипа, а доктора Корнелиуса назначил лорд-канцлером; Пузатым же медведям он даровал наследственное право быть секундантами на рыцарских турнирах. Этим решениям хлопали.

Тельмаринских солдат под конвоем — но без тычков и оплеух — перевели через реку и посадили под замок, не забыв накормить мясом и напоить пивом. У реки возникла небольшая заварушка: тельмаринцы отказывались идти вброд, потому что им ненавистна была проточная вода — не меньше, чем леса и животные. Однако бунт успешно подавили в самом зародыше; а когда с этим разобрались, началась куда более приятная часть дня.

Люси, удобно пристроившись рядом с Эсланом, наблюдала за деревьями и недоумевала: что же они такое затевают? Сперва ей почудилось, будто деревья просто танцуют: они медленно кружились двумя хороводами, причем один двигался слева направо, а другой справа налево. Потом она заметила, что деревья кидают что-то на землю: будто бы вырывают у себя из волос длинные локоны — или отламывают кончики пальцев (это же больно! и откуда у них столько пальцев?). Что бы они ни бросали, это «что-то», достигая земли, превращалось в хворост. Трое или четверо рыжих гномов собирали хворост в кучу, а когда собрали — застучали кресалами и подожгли ее. Ветки затрещали, ярко вспыхнуло пламя. Это был чудесный костер, очень похожий на тот, какие разводят в лесу накануне летнего солнцеворота. И все расселись у костра широким кругом.

Вакх и Силен с менадами затеяли пляску, и эта пляска была куда более буйной, чем танец деревьев, — не просто пляска ради развлечения (хотя и это было), но магический танец изобилия; где касались руки, где ступали ноги — всюду появлялись разнообразные яства: жаркое, наполнившее рощу чудесным ароматом; овсяные и пшеничные лепешки, мед, разноцветные куски сахара; сливки, густые, как каша, и застывшие, как вода в пруду; груши, сливы, гранаты, персики, апельсины, клубника, ежевика — целые водопады, целые пирамиды фруктов и ягод. А следом, в больших деревянных чашах и в золотых кубках, увенчанных побегами плюща, появилось вино: темно-красное, густое, как крыжовниковый сироп, розовое, точно вот-вот поспеющие ягоды, и белое, и зеленое, и желто-зеленое, и даже зелено-желтое.

А для людей-деревьев предназначалось иное угощение. На глазах у Люси кроты принялись рыть землю (там, где указывал Вакх); внезапно девочка поняла, что деревья собираются есть эти комья, и невольно поежилась. Но потом углядела, что это за земля, и изменила свое мнение. Угощение начиналось с темно-коричневых комьев, столь сильно смахивавших на шоколад, что Эдмунд не удержался и попробовал (и недовольно поморщился — земля землей). Утолив первый голод, деревья стали поглощать землю наподобие той, какую можно увидеть у нас в Сомерсете, — нежно-розового оттенка. По их словам, эта земля была легче и слаще предыдущей. На десерт подали мел, а после мела была отборная галька, обильно посыпанная мельчайшим серебристым песком. Вина деревья почти не пили, однако и этого малого количества хватило, чтобы падубы сделались словоохотливы: ведь по большей части деревья утоляют жажду росой и дождем с привкусом лесных цветов и едва уловимым ароматом облаков.

Эслан пировал вместе с нарнианцами, и пир затянулся далеко за полночь. На небосводе давным-давно высыпали звезды; огромный костер, по-прежнему яркий, но уже не такой говорливый, сверкал маяком в темном лесу; видно его было издалека, и перепуганные тельмаринцы гадали, что могло означать это пламя. Лучше всего было то, что никто никуда не уходил: лежи себе, ешь, пей да болтай. Чем глубже становилась ночь, тем тише делались разговоры; лагерь охватила дрема, а на смену дреме пришел сон. Наконец наступила тишина, которую нарушало только ставшее вновь слышным журчание воды у бродов Беруны. И всю ночь напролет Эслан не мигая глядел на луну, а луна столь же пристально смотрела на него.

Наутро разослали гонцов — в основном белок и птиц. Гонцам поручили объявить тельмаринцам, которые разбежались кто куда, а также и пленникам в городке у бродов Беруны, что Каспиан — законный правитель Нарнии и что Нарния отныне принадлежит не только людям, но и говорящим зверям, гномам, дриадам, фавнам и другим существам. И что те, кто пожелает принять сей порядок, могут остаться; а тем, кто не хочет, Эслан подыщет новый дом. Всякий, кому милы иные края, должен явиться к Эслану и верховному королю на пятый день, считая от сегодняшнего.

Как легко догадаться, эта весть привела тельмаринцев в смятение. Те, кто помоложе, обрадовались возвращению Былых Дней, о которых им столько рассказывали нянюшки и воспитатели. Они уже исподволь стали заводить себе друзей среди нарнианцев, ибо решили остаться в Нарнии. Другие же (таковых было большинство) — старше летами и обеспеченнее, ибо при Миразе они занимали важные посты, — недовольно ворчали и отнюдь не собирались задерживаться там, где им вежливо указывали на дверь. «Еще не хватало — водить компанию с говорящими животными! Якшаться с ходячими деревьями! И с призраками заодно! Слыхали, дриады-то на самом деле призраки?» В общем, хватало и раздражения, и страхов, и подозрительности. «Не верим! Этот жуткий Лев наверняка какую-нибудь пакость замыслил! А ну, как набросится, как разорвет на кусочки! Ишь, новые земли сулит! Знаем мы эти новые земли — в логово к себе утащит, да и сожрет!» И чем больше они ворчали, тем угрюмее и подозрительнее становились. Впрочем, в назначенный срок около половины от общего числа недовольных тельмаринцев все же явились к Эслану.

Лев встречал их на лужайке, в одном конце которой виднелись два деревянных шеста в человеческий рост, с перекладиной поверх. Расстояние между шестами составляло около трех футов, перекладина была тоньше шестов, а вся конструкция напоминала дверной проем, ведущий из ниоткуда в никуда. Эслан стоял у этого проема, с Питером по правую руку и Каспианом по левую. Поблизости держались также Сьюзен, Люси, Трампкин, Землерой, лорд-канцлер Корнелиус, кентавр Гленсторм и Рипичип. Ребята изрядно поживились в королевском гардеробе замка, не так давно принадлежавшего Миразу, а ныне ставшего резиденцией Каспиана; они облачились в шелка, расшитые золотом, сквозь прорези в рукавах проглядывал белоснежный лен; поверх одежд — начищенные до блеска кольчуги, на боку мечи с золочеными рукоятями; на головах шлемы и шляпки с перьями. Трампкин тоже приоделся, да и звери нацепили на себя золотые цепи. Впрочем, все это скопище драгоценностей меркло рядом с пышной, отливающей золотом гривой Эслана.

Прочие нарнианцы выстроились вдоль лужайки. Тельмаринцы то косились на льва, то глядели по сторонам. Ярко светило солнце, ветерок шевелил стяги и вымпелы.

— Сыны Тельмара, — молвил Эслан, — вы пришли ко мне в поисках иной земли. И слово мое таково: я отправлю вас на вашу родину, которая вам неведома, а мне известна.

— Мы не помним Тельмар! — зароптала толпа. — Мы не знаем, где он лежит! И каков он, тоже не ведаем!

— Вы пришли в Нарнию из Тельмара, — продолжал Эслан. — Но Тельмар — не ваша родина. Вы не принадлежите этому миру. Поколения назад ваши предки явились сюда из того мира, откуда пришел верховный король Питер.