Ознакомительная версия. Доступно 35 страниц из 172
— Кристиан Хальс?
— Сказал же — имени не знаю. Но — «cui prodest [93]»; по логике, кто расследование начал, кто его закончил и судью до казни довел — тот и был в этом заинтересован, посему — да, думаю, он.
— Обер-инквизитор? — уточнил Курт. — Он был замешан?
— Не знаю.
— Петер Ульмер?
— Не знаю. Я бы, к примеру, престарелую развалину и малолетнего недоумка в дело брать не стал, но кто знает, что там у них в голове…
— Лютбальд Гайер?
— Он просто мешок с серебром — Фукс поставил его на деньги; так говорил Вурм. Когда вырезали подонков, Гайеру было сказано, что так же легко можно пустить и его по ветру, и если ему нужна спокойная жизнь без проблем — этого можно достичь путем регулярных и не слишком больших взносов. Покрывал ли его инквизитор или Фукс обошелся сам — не знаю, но Гайер молчал и платил.
— Часто платил? Много?
— Прилично.
— В этот раз ты приехал в Бамберг, потому что была обещана очередная сумма?
— А еще потому, что сюда рвался Ян, — недовольно добавил Лукас. — Я решил, что стоит проследить за тем, чтоб он не наломал дров.
— И чтоб тот же Вурм не убрал его, если вдруг твой брат раскопает что-то не то?
Охотник поджал губы, искоса взглянув на Ван Алена, и промолчал, вновь отведя взгляд в сторону.
— Каспара ты не знаешь, — перечислил Курт с расстановкой, так и не дождавшись и без того очевидного ответа, — имени местного инквизитора тоже, Фукса в Бамберге нет, Вурм убит. Тогда кто отдал приказ убить Готтер этой ночью? Насколько глубоко в деле Гайеры?
— Ты смеешься? — хмуро поинтересовался охотник. — Они просто платят; сомневаюсь даже, что им рассказали, куда делся присланный инквизитор и на что идут их деньги. Какие еще приказы, твоя ведьма собиралась de facto вызвать на очную ставку убитых! Этого я допустить не мог.
— А тебе — рассказали, куда делся inspector Штаудт?
— Он на местном кладбище, — неохотно отозвался Лукас. — В тот день хоронили какого-то рыбака, спьяну захлебнувшегося в собственной блевотине. Ночью мы с Вурмом вскрыли могилу и пристроили вашего инквизитора к нему.
— Кто и почему его убил? Что ему удалось узнать?
— Да ничего, просто Вурм психанул. Ваш присланный всё маячил у этого дома, что-то высматривал, долго торчал внутри; ну, и Вурм решил, что он что-то раскопал. Вошел следом и всадил в него болт.
— Вот так спонтанно? — усомнился Курт. — Без оправданных конкретных подозрений, без указания сверху, в конце концов, своевольно?
— А ты думаешь, почему его оставили гореть в том доме? Мне этого, разумеется, никто не говорил, однако не свяжет одно с другим только круглый дурак. Всю ночь, пока мы возились с трупом, Вурм ныл, что инквизитор, с которым он работал, устроил натуральную истерику и за убийство собрата едва шкуру с него не спустил. Я уже тогда понял, что он не жилец, но говорить ему об этом, ясное дело, не стал: не привык мешаться не в свои дела. Как показало будущее — я был прав; его просто придержали до удобного случая, чтобы прибить двух зайцев разом и прибить с пользой.
— Quam belle [94], — отметил Курт безвыразительно. — И даже не шевельнулось желание спасти собрата по цеху? Убедить покинуть Бамберг и отсидеться?
— Пытаешься показать Яну, какой я мерзавец? — сухо хмыкнул Лукас. — Мол, даже своих не щажу за серебро?.. Брось. Вурм был неуравновешенным придурком, которому под конец совсем снесло крышу. И вряд ли Ян, перед которым ты тут выделываешься, не понимает, что свою судьбу он заслужил.
— Именно так ты и собирался мне сказать? — спросил Ван Ален так тихо и спокойно, что стало ясно — крик он сейчас сдерживает с невероятным усилием. — Потом, когда попытался бы перетянуть и меня на свою сторону. Так, Лукас? Ты впрямь считал, что я могу принять… такое?
— Сейчас ты крысишься на меня лишь потому, что услышал все это вот так, — возразил тот твердо. — Потому что, как ни крути, историю рассказывает Молот Ведьм, а в его изложении все звучит несколько иначе. А подумай сам: несколько отпущенных малефиков, пара пострадавших, причем не самых честных людей (думаю, перебитые местные шайки ты же не станешь нам предъявлять?) — и это вся плата за то, чтобы наше дело продолжало жить и вершиться. Чем это хуже того, что творят твои приятели-конгрегаты?
— Дочь Юниуса, — все так же тихо и размеренно оборвал его Ван Ален. — Она тоже неизбежная мелкая жертва во благо дела?
— Девчонке полагалось бы понять, когда следует не лезть не в свое дело, — зло отозвался Лукас. — Была бы сейчас жива и здорова. Ее предупреждали. Ей было сказано: никто не тронет, если не трепать языком…
— Она была убита за две недели до того, как наши начали обсуждать, кого направить в Бамберг, — оборвал его Ван Ален. — Была убита тогда, когда ты в очередной раз загорелся желанием охотиться без меня; и лишь за несколько дней до того, как я решил ехать сюда, ты объявился. Где ты был в те дни?
— Qui tacet — consentire videtur [95], Лукас, — произнес Курт, когда ответа не последовало. — Так что скажешь? Смерть этой девушки — тоже плата за ваши серебряные болты и оружие для новичков?
— Так вот почему все это, — так и не услышав от брата ни слова, подытожил Ван Ален. — Вот откуда эта внезапная тяга к одиночной охоте. Эта поза обиженного младшего брата, эти ссоры, за которые я, дурак такой, винил себя и после которых каждый раз пытался понять, что я делаю не так, эти жалобы на чрезмерную опеку и якобы жажда самостоятельности — вот для чего все это было, Лукас? Попросту игра, лицедейство, чтобы оправдать возможность избавиться от меня без подозрений и проворачивать все эти… сделки?
— Ты бы не понял, — тихо отозвался охотник, с усилием подняв взгляд к лицу брата. — Ты и сейчас не понимаешь.
— Сколько еще невинных людей было убито, чтобы сохранить ваши тайны? Сколько наших замешано в этом дерьме?
— Этого я не скажу, — криво улыбнулся Лукас. — Можешь дать отмашку своему приятелю-инквизитору, пусть хоть на куски режет: он ничего от меня не услышит, потому что я ничего не знаю, кроме того, что рассказал сейчас. Вурм, Фукс, Гайеры и инквизитор Хальс; всё. И знаешь, я рад сейчас, что меня так долго не посвящали в детальности дела: даже захоти я, все равно не смогу выдать никого и ничего.
— Чему радуешься? — болезненно поморщился Ван Ален. — Что так греет тебе душу — что ты не можешь раскрыть тех, кто пытается превратить наше братство в разбойничью шайку?
— Тех, кто не дает братству загнуться, — с неожиданной злостью, на миг даже пересилившей потаенный страх, огрызнулся Лукас. — Тех, кто пытается решить хоть что-то, для кого главное — наше дело, о сути которого ты, кажется, забыл, как и многие из нас.
— По-твоему, оно в том, чтобы убивать людей?
— А по-твоему, оно в том, чтобы мы так и таскались по миру, вырезая колдунов и тварей по одному? Да что это для них? Ничто, игольный укол! Это противостояние так и будет тянуться еще сто лет, пятьсот, тысячу, если этот мир к тому времени не сгорит ко всем чертям в адском пламени!
— А убийства свидетелей ваших темных делишек — они что, приближают победы ангельских сил?! — выпалил Ван Ален, порывисто шагнув вперед и тут же остановившись, словно подойти к брату хоть на шаг ближе ему было не то страшно, не то противно. — Запугать какого-то торговца расправой, чтобы доить с него серебро — это достойное дело для охотничьего братства?! Сжигать людей заживо в их домах по приказу колдуна и преступника — это, по-твоему, шаг к спасению христианского мира?! Да кто ты такой, черт тебя возьми, и куда ты дел моего брата?!
— Да не было его никогда! — рявкнул Лукас в ответ, вскочив на ноги; Курт шагнул наперерез, но напасть тот даже не пытался — попросту на охотника давила вынужденная необходимость спорить, глядя на оппонента снизу вверх. — Был материал, глина, из которого отец слепил то, что счел нужным! Был человек, который в гробу видал вашу охоту и все эти разглагольствования о спасении мира! Человек, который хотел нормальной, Ян, человеческой жизни! Человек, которого ты из этой жизни выдернул — потому что «отец», потому что «сыновний долг», потому что «надо», а я, слабовольный тупица, поддался! Был человек, который видел, как его мучитель, по недоразумению являвшийся его же отцом, сошел с ума из-за клятого «дела», о котором только и говорил всю жизнь, и этот человек совсем не хотел повторить его судьбу!
