Ловец бабочек. Мотыльки (СИ) - Демина Карина

Не доволен?

Чем?

Кишма все сделал, как сказано было. Вперед не лез, сидел себе… пацанью мелочевки кинул, чтоб, значится, помогли, а то ж мало ли… пацанье тут, хоть и наглое не по годам, но дело свое знают крепко.

— Как быстро?

— Так, — Кишма вытащил из кармана замусоленный листок. — Во… после полуночи аккурат первый… Мыхля хотел пощупать, но я не позволил.

— Правильно.

От дома воняло тьмой.

Первозданной. Хорошенько настоянной на крови. И та пропитала, что камни фундамента, что стены, что даже крышу, которая, казалось, исходила дымом. И лезть туда… не самая лучшая идея. Да и вовсе… кто его просит, лезть?

…никто и знать не знает, что Себастьян здесь.

Даже если вели, то…

…уйти.

…позвонить в эту их полицию, и пусть сами разбираются. А тьма… Себастьяну ли не знать, до чего липкая она. Окунешься в такую и после не отмоешься.

Он усмехнулся и погрозил дому пальцем. Ишь, поставили чары… и странно, что не ослабели те… хотя, чего тут странного? Подновляли.

— Говорит, что этот и прежде ошивался тут… он у мамки спросил, та всех туточки знает, так сказала, что старухин внук, и чтоб Мыхля от него подальше держался. Еще и уши драла, — паренек с пренесчастным видом шмыгнул носом. Ныне в нем не осталось и тени от прежнего грозного атамана. — Мыхля говорит, что этот, значится, и прежде появлялся, а после девки исчезали. И вроде как нашие на него перо кликнули, только не нашлося такого хмызня, чтоб безбашенный вовсе…

Себастьян погладил дверь. И та, отзываясь на ласку, приоткрылась.

Тьма выглянула.

Обняла Себастьяна.

Ласковая.

Черная.

И густая. Влажноватой лапой коснулась лица. И дыхнула терпким сладким ароматом свежей крови. Впрочем, он тотчас исчез, сменившись куда более обычными запахами. Тлена. Влажной древесины. Трухи. Краски… свежей краски… кому и что понадобилось красить здесь?

Нож лег в руку сам.

А вот паренек остался снаружи.

И правильно, не его это дело…

— Помнишь, о чем говорили? — Себастьян не без труда, но избавился от жадных объятий тьмы. — Не подведи…

Время выходило.

И надо было разобраться еще с одним небольшим, но весьма важным моментом.

Осмотр дома много времени не занял. Впрочем, Себастьян и не рассчитывал найти что-то серьезное. Все ж иные вещи не хранят на виду.

А вот подвал…

Крышка открылась легко.

И лестница, представшая пред глазами Себастьяна, вела куда-то в глубины черноты. Он поморщился и поскреб шею, на которой пролупилась уже мелкая чешуя. Оставалось надеяться, что сидеть в подвале ему недолго придется.

Сам подвал был… маловат.

Пожалуй.

Стены.

Крюки. Ножи и плетки, что тоненькие, игрушечного вида, что крупные хлысты, из тех, которыми волку хребет перебить можно. Низкий потолок. Лампа электрическая.

Короб.

Тело в коробе.

И значит, ждать придется недолго.

Только…

Себастьян простучал стены и хмыкнул, обнаружив за тремя пустоту. Вот ведь, и здесь секреты.

— Помогите, — раздался слабый голос откуда-то слева.

Поможем.

Позже.

За второй стеной обнаружился стол весьма занимательного вида. А вот третья… ниша была узкой и тесноватой, и пыль, прилипшая к стенам ее, живо свидетельствовала, что по прямому назначению сию нишу не использовали давненько. Себастьян ввинтился в нее не без труда.

Замер, сложивши руки на груди.

— Свет выключить не забудь, — велел он помощнику, который горел желанием убраться из проклятого дома и поскорее. Тот кивнул.

Тайник закрылся.

И открылся — надо же было проверить, открывается ли он вообще изнутри, а то ведь этак в преглупое положение попасть можно, самого себя замуровавши. И снова закрылся.

Открылся.

Закрылся… Себастьяну претила мысль запирать себя здесь. Во всяком случае сейчас.

Он посидит.

Послушает темноту. Та ведь предупредит о приходе хозяина, верно? Или он не хозяин? Конечно, хозяин вон там, в ящике остывает. Он заслужил? В темноте нелегко. Давит она.

…шепчет.

Женскими хрупкими голосами, которые, что колокольчики звенят. Они устали. Их ведь заперли здесь, внизу… иных давно… старуха?

О да, она колдовкой была.

…кровь-кровь-кровь…

Железный стол.

Капает…

Чаша в морщинистых руках. Черные камни, покрытые засохшей кровью, что коростой. Голос гулкий, выводящий заклятье-молитву. И темнота, что клубится, наполняя дом этаким невидимым обычному глазу дымом. В дыму этом легко заблудиться, и однажды сама старуха забывает, сколь опасное это дело — ворожба…

…они готовы рассказать, был бы слушатель.

О чем?

О давних днях.

И молодой колдовке, влюбившейся в человека, облеченного властью. Такое тоже случается, колдовки ведь тоже женщины. И он, отзываясь на ее любовь, полыхнул страстью.

Позабыл про жену, про сына. Тот ведь был взрослым и должен был бы понять…

…не понял.

Та, давняя трагедия, первой окрасила дом в черный. Юноша в черной форме. Спор. Крик. Удар по голове и… осознание содеянного. Страх? О да, леденящий ужас, сковавший его…

Женский всхлип.

Решение.

Она виновата. Именно… она… и в суде поверят… да и не будет никакого суда, ведь у него достаточно власти, чтобы колдовка получила по заслугам.

…и дом опустел.

Надолго.

Его не снесли. А ее не казнили, хотя к тому все шло. Почему? Тьма не знает, но она, родившаяся здесь, терпеливо ждала. И дождалась.

…возвращение.

…она исчезла, та веселая женщина, высадившая во дворе луковицы белых нарциссов. Куда подевалась? Дом не знал. Но тьма встретила ту, новую, с радостью.

Дом наполнился запахами трав. Шорохом существ, обретающих на грани. Их прикармливали свежим мясом, куриной кровью и мелкими крысами, которые верещали, чувствуя скорую гибель. Женщина была беспощадна, что к себе, что к другим… дом запомнил первую, принесшую уродливый плод свой в жертву. Ее подарок дал силы.

Потом были другие. Они приходили за травами и заклятьями, а когда было поздно, то за иной помощью. И женщина оказывала ее, не мучаясь угрызениями совести. Она высасывала чужие жизни, и сама питалась ими, сбрасывая прожитые годы.

У нее даже случился роман.

Но теперь, когда тот, другой, рассказал о семье, о жене и детях, бросить которых он никак не может, она убила его. Не из ненависти, но… или все-таки из ненависти? Но этот роман принес ей дитя. Хилую бледную девочку, напрочь лишенную сил. Младенец плохо рос и много плакал. Он чувствовал тьму и тех, кто затаился в ней, и тогда женщина отдала его. Она сделала, пожалуй, больше, чем желала. Хорошая семья. Деньги на содержание. И редкие встречи, тягостные для обеих. Они с дочерью никогда-то не были близки.

Тьме вообще не понятна близость.

Она дышит на ухо, шепчет чужими голосами истории. Если Себастьян готов слушать… а он готов? Почему нет. Время есть еще.

Пока есть.

У нее оно закончилось вдруг. Однажды она ощутила, что сила уходит. У нее появился внук. Продолжатель рода и дела.

Она даже подумала, что не готова к его появлению и, если отдать младенца тьме, то…

…она знала, что Тьма не примет такого дара, и смерть эта, бесполезная, лишь обречет ее на скорое увядание. Она съездила к дочери взглянуть на рожденное ею дитя.

Дочери она ничего не говорила.

Появлялась изредка.

Делала подарки.

Знала, что их выбрасывают, стоило ей переступить порог, но это знание ничего-то не меняло для нее. И для мальчишки, который рос быстро. Он осознал свою инаковость рано. И сам попросился к ней. В гости. Мать пыталась возразить, но и она, и супруг ее бесцветный, суетливый, были слишком слабы. Они быстро обзавелись другими, нормальными детьми, которых и любили нормальной же любовью. И никто не возражал, когда одиннадцатилетний мальчишка переехал жить к старухе.

Вдвоем они были сильнее.

…он легко учился.

Он вытягивал силы из бродячих кошек и безымянных местных собак, которые доверчиво шли на зов и кусок мяса. Потом была женщина, пришедшая с единственным желанием — избавиться от плода. Они избавили.