Полуночный Прилив (ЛП) - Эриксон Стивен

— Одну из Точек Опоры. Огонь. — Она запнулась. — Когда я видела тебя в первый раз… я солгала, что ничего больше не видела.

— Ты видела ее? Так?

— Сестру Зари… в пламени…

— И что она сотворила со мной.

— Да. — Это был шепот.

Удинаас отвернулся. — Тогда все это не воображение, — буркнул он. — Не плоды…безумия.

— Это нечестно. Ты… ты ничто. Должник. Раб. Вайвел был нужен мне. Мне, Удинаас!

Он покраснел от силы ее гнева. И все понял. Смех был горьким: — Ты призвала его. Вайвела. Ты хотела его крови, чтобы он заразил тебя. Но он не стал. Вместо тебя он избрал меня. Пернатая Ведьма, я рад бы передать его дар тебе. С радостью… нет, не так. Нечему тут радоваться. Благодари, что его кровь не бежит в твоих венах. Это действительно проклятие, как ты тогда и сказала.

— Лучше проклятие, чем… — Она отвернулась.

Он смотрел на бледное лицо в обрамлении спутавшихся светлых волос, дрожавших под касаниями слабого, какого-то безжизненного ветра. — Чем что, Пернатая? Рабыня, рожденная среди рабов. Обреченная на вечные грезы о свободе — но этого слова ты не понимаешь и, наверное, никогда не поймешь. Плитки были твоим путем вовне? Они служили не твоим друзьям летерийцам. Служили тебе самой. Там, глубоко в плитках, ты ловила шепот свободы? Или того, что ты мнишь свободой? Но знай, Пернатая Ведьма, что проклятие не дает освобождения. Любая тропа — капкан, ловушка, загоняющая тебя в игры сил, которых тебе не понять. Возможно, эти силы предпочитают рабов в качестве смертных орудий — ведь рабы в точности понимают суть предлагаемой связи.

Девушка взирала на него. — Тогда почему ты?

— А не ты? — Он отвернулся. — Потому что я не грезил о свободе. Может быть. Прежде чем стать рабом, я был Должником. Ты же сама напоминаешь об этом при каждой возможности. Долги создали собственную систему рабства, и она должна удерживать тебя внутри с того момента, как ты впервые коснешься ее цепей.

Она подняла руки и уставилась на них. — Мы на самом деле здесь? Все так реально…

— Сомневаюсь, — ответил Удинаас.

— Мы сможем остаться…

— В мире Плиток? Это ты должна сказать, Пернатая Ведьма.

— Это не мир ТВОИХ снов, не так ли?

Он мрачно усмехнулся, различив в ее вопросе плохо скрытый подтекст. — Нет. Я предупреждал.

— Я ожидала этих слов. Но не такого печального тона.

— Скорее гневного? — Она кивнула.

— Я гневался, — признался Удинаас, — но все уже ушло.

— Как? Как тебе удается прогнать гнев?

Он посмотрел ей в глаза — и просто покачал головой. И снова отвернулся к руинам. — Такое разрушение, такое смертоубийство. Страшно свершить подобное.

— Может, они заслужили. Может, они сделали…

— Пернатая Ведьма, вопрос о том, кто что заслужил, следует задавать как можно реже. Задаешь его — и приходишь к суровым суждениям, за которым следуют и жестокие дела. Жестокость во имя справедливости порождает все новую жестокость. Мы, летерийцы, достаточно прокляты сознанием всегдашней правоты. Не накликивай большего.

— Ты живешь тихо в очень суровом мире.

— Я же говорил, что не избавлен от гнева.

— Но ты умеешь удалять его из крови прежде, чем причинишь вред другим. Как?

— Я привычен к кровопусканиям, не так ли?

— Боюсь, что так.

Он вздохнул: — Давай пойдем обратно.

Рука об руку они шли к дикарям, ожидавшим их в каменном селении.

— Хорошо бы нам понимать их язык, — сказала Пернатая Ведьма.

— Их шаман умер.

— Проклятие, Удинаас!

В долине кое-что изменилось. Прибыли четыре женщины, с ними молодой паренек. Человек.

Говоривший с рабами воин теперь обратился к мальчишке, и он отвечал ему на том же языке. Потом оглянулся на Удинааса и Пернатую, ткнул в них пальцем и хмуро произнес: — Летерийцы.

— Ты меня понимаешь? — спросил Удинаас.

— Вроде.

— Ты мекрос?

— Вроде. Летерийцы — Должники. Должники. И мать и отец. Бежали жить к мекросам. Жить свободно, на воле. Свобода.

Удинаас показал на мертвый город: — Твой дом.

— Вроде. — Он взял за руку одну из женщин. — Здесь.

— Как тебя звать?

— Рад Элалле.

Удинаас глянул на Пернатую. «Рад» на торговом наречии мекросов означало «найденыш». Но ведь она этого не знает, тут же подумал он. — Найденыш Элалле, — сказал он на языке мекросов, — так ты понимаешь лучше?

Лицо мальчика просияло. — Да! Отлично! Ты моряк, как мой отец. Да.

— Эти люди спасли тебя из города?

— Да. Они зовутся Бентракт. Или звались, что бы это не значило. А ты знаешь?

Удинаас покачал головой. — Найденыш, где другие уцелевшие?

— Нет. Все умерли. Некоторые не сразу, но умерли.

— А ты как выжил?

— Я играл. Услышал ужасные шумы и вопли, улица поднялась да упала, и моего дома нет. Я покатился к большой трещине, в которой было много ледяных зубьев. Я почти что умер. Как и все. Но ударился о ноги. Стояла, она стояла, словно улица была ровной.

— Она?

— Это язык торговцев, да? — спросила Пернатая Ведьма. — Я начинаю понимать. На таком вы говорите с Халедом.

— Она была белый огонь, — продолжал мальчик. — Высокая, очень высокая, она склонилась и схватила меня. — Он изобразил, как его хватают за воротник куртки. — И она говорит «о нет, этот не должен». И мы пошли. По воздуху. Плыли надо всем, пока не пришли сюда. И она ругалась. Всю дорогу.

— Она сказала что-то кроме ругательств?

— Сказала, что потрудилась над этим зачатием и проклятый безногий ублюдок не сорвет ее планы. Никаких шансов, о нет, никаких шансов, и он еще поплатится. А что такое «зачатие»?

— Похоже на то, — пробормотала Пернатая Ведьма.

«Нет».

— Необычные глаза. Должно быть, ее. Твои гораздо темнее. Тусклее. Зато рот…

«Нет». — Найденыш, — выдавил Удинаас, — сколько тебе лет?

— Не помню.

— Сколько тебе было, когда погиб город?

— Семь…

Удинаас торжествующе оглянулся на Ведьму.

— … недель, — договорил мальчик. — Мама говорила, что я расту слишком быстро и буду очень высоким.

Улыбка у Пернатой Ведьмы вышла кривой.

Снова заговорил воин — Бентракт. Мальчик кивнул в ответ. — Ульшан Праль сказал, что хочет задать вам вопрос.

— Давай, — промычал Удинаас.

— Ра» эд, Веб энтаре тог» рудд н» лан н» вис фай? Лист ва олар н» лан? Сте шабин?

— Женщины хотят узнать, что я буду есть, когда повзрослею. Они хотят знать, что едят драконы. Хотят знать, нужно ли бояться. Ничего не понимаю, что они хотят.

— Как их можно есть? Они же… — Удинаас осекся. «Возьми меня Странник, они даже не знают, что мертвы!» — Скажи, чтобы не беспокоились.

— Ки» бри арестешабин бри пор» толь тун логдара куль абси.

— Ульшан Праль говорит, они обещали меня беречь, пока не вернется она.

— Энтаре тог» рудд ав?

Мальчик покачал головой и ответил на языке воина.

— О чем он?

— Ульшан Праль желает знать, ты ли мой отец. Я сказал, что мой отец умер. Сказал, что ты не он. Моим отцом был Арак Элалле. Он умер.

— Скажи ему, Удинаас, — предложила Пернатая Ведьма на летерийском языке.

— Нет. Что тут говорить?

— Ты оставишь его этой… женщине?

Он резко повернулся: — А что ты предложишь? Взять его с собой? Мы даже не здесь!

— Т» ун хавре» ад евентара. «Тун веб воль» раэле бри реа хан ден» ев?

— Ульшан Праль понял тебя. Вроде. Он говорит, здесь есть дыры. Вы хотите к ним?

— Дыры? — удивился Удинаас.

Пернатая Ведьма фыркнула: — Врата. Он имел в виду врата. Я их чувствую. Здесь есть врата, Удинаас. Могучие.

— Веди, — сказал Удинаас найденышу.

— Не люблю того места. Но пойду с вами. Тут недалеко.

Они зашагали к устью одной из самых больших пещер. В темноте коридор начал подниматься, затем, через двадцать шагов, снова повел вниз. Там были каверны со стенами, покрытыми рисунками красной и желтой охрой — черные линии изображали разных зверей, стоящих или бегущих, или падающих с копьями в боках. Далее были пещеры поменьше с черными фигурками — старательными попытками Т'лан Имассов изобразить самих себя. На стенах и потолках красные пятна — призрачные отпечатки рук. Затем тропа сузилась, начался медленный подъем. Показалась вертикальная щель, из которой вырывался свет, свет, полный переливающихся оттенков. Будто там полыхало неземное пламя.