Мертвец (СИ) - Расторгуев Дмитрий

– Защищает? – расхохотался Даг. – И чем он тебя защитил? Я и сам себя защитить могу. А бароны эти, граф и прочие супостаты только пьют, жрут, да охотой развлекаются. Что нам, простым людям, толку с них?

– Ты чего раскричался? – совсем разволновался Ман. – Попадёт же!

– Да плевать! Я и так смертник.

– Ага! А если подумаю, что мы в сговоре?

– Дык что же? И вы смертники!

– Как бы ни так! – Ман завертел головой. – Вчера на суде сеньор нас на рудники определил.

– Вот только с рудников ещё никто не возвращался! – выпалил Даг. – Если попал туда – всё, баста, там же и сгинешь. Думаешь, зачем повешение на рудники поменяли? Да чтоб ты вначале поработал до потери сил, а потом сдох бы. От виселицы-то выгоды нет.

Берт не очень понимал, о чём сокамерники вели разговор, ибо никогда прежде не задумывался об устройстве общества, в котором жил, но вот последние слова ошпарили, будто кипятком. Даг рассуждал со знанием дела.

– Значит, я не увижу больше дом? – вымолвил Берт.

– Нет, не увидишь, парень, даже не надейся, – Даг окончательно выбил почву из-под ног молодого охотника.

– Ерунду они говорят, – вдруг подал голос Тило, – врут.

– Кто? – не понял Даг.

– Да кто… Мобады ваши, что якобы одним – трудиться, другим – воевать. Не написано такого в Книге.

– Как так не написано? А откуда же они это взяли? – удивился Ман.

– А им демоны нашептали, чтобы врали побольше, – лицо Тило приобрело ещё более недовольный вид, – Хошедар говорил, что все равны, и что нет разницы между богатым и нищим, между купцом и земледельцем. Всех Господь одним судом судит. А мобады придумали, что сеньоры после смерти попадают в Небесные Чертоги, а простолюдины – на Небесные Поля, чтобы продолжать работать на сеньоров, которые там будут пьянствовать, развлекаться и предаваться разврату. Но то есть гнусная ложь!

– Да иди ты к Вражьей матери! – отмахнулся Ман. – Нас ещё и в еретики запишут, если тебя слушать будем.

Разговоры Тило Берт тоже понимал с трудом: в богословии молодой серв разбирался плохо, а многое из того, что говорил деревенский мобад, просто забывал. В голове оставались разве что интересные истории о святых, праведниках, Господних посланцах и прочие необычнее вещи – истории Берт любил и всегда слушал взахлёб, а потому слова Тило о том, что мобады врут, казались весьма странными. Впрочем, Тило был грамотный и сам читал книгу, которую мог читать только мобад – это что-то да значило. А вот Ман вызывал раздражение своей чрезмерной осторожностью: вся удаль, которую тот выпячивал прежде, растворилась без следа, как только он попал в темницу.

– Ты трус, – тихо сказал Берт, – на меня обзываешься, а сам такой же трус.

– Чего ты тут мелешь, сопляк? – возмутился Ман. – Ещё раз такое ляпнешь, отделаю так, что мать родная не узнает.

Берт отвернулся к стенке и погрузился в тяжёлую обиду.

– Да, чтобы против извергов выступать, смелость нужна, – как бы сам с собой рассуждал Даг, – а какая смелость у нашего брата, если господа только и делают, что приучают дрожать при виде их? Нет, парни, нам надо храбрости набираться, да гордость иметь собственную.

– Чтоб на виселицу всем? – скептически скривился Ман.

– Пока за свои шкуры не перестанем дрожать, ничего не поменяется, – Даг махнул рукой.

Берт за три дня привык к подобным разговорам, хоть и мало вникал в их суть. Даг ему казался человеком воистину смелым и достойным подражания: и против властей он не побоялся выступить, чего Берт даже помыслить не смел, да и на виселицу шёл без страха. И начало вериться, что и говорит он правильно, ведь Берт со своей семьёй тоже страдал от голода, но всё равно был вынужден работать на поле сэра Фридульфа и отдавать часть урожая. Но ещё больше парня заинтересовал угрюмый Тило. Возникла идея, что он наверняка знает одну вещь, которая не давала Берту покоя все эти дни.

– А можно тебя спросить? – обратился он к еретику.

– Валяй, – тот даже не поднял взгляд.

– Ты ведь грамотный, читал Книгу Истины. А там сказано что-нибудь про монахов?

– Началось, – проскрипел Ман, – дались болвану его монахи…

– Про каких монахов? – Тило оторвался от созерцания пола камеры.

Берт рассказал о загадочной встрече на дороге. Тило, видимо, польщённый тем, что его грамотность оказалась востребована, с важным видом почесал затылок, поморщил лоб и только потом ответил:

– В Книге не написано. Но монахи твои похожи на призраков. Люди рассказывают, будто их встречают в древних руинах, коих полно тут, в лесах. А на дороге… нет, такого не бывало.

На лестнице зазвучали шаги многих ног. Берт оглянулся на решётчатую дверь, да так и замер: в подвальном полумраке, еле освещаемом тусклым фонарём, он увидел целую группу людей – это были односельчане. Навестить Берта явились старший брат с отцом и жена Хейма с грудным младенцем на руках. К Ману тоже приехала супруга с детьми и ещё несколько родственников.

Завидев Хейму, Берт тут же подскочил к решётке, а та в свою очередь кинулась навстречу и разрыдалась. Заплакал и младенец.

– Почто же тебя забрали? – причитала она. – Как же я жить-то без тебя буду? Сказали, на рудники вас отправят. На погибель.

Просунув руки сквозь решётку, Берт как мог обнял супругу, а у самого тоже слёзы на глаза навернулись, и чтобы не заплакать, пришлось изо всех сил стиснуть зубы.

А жена Мана налетела на мужа чуть ли не с кулаками, подняла такую ругань, что наверняка слышал весь замом, а потом тоже расплакалась, и Ман бросился её утешать.

Мужчины стояли чуть позади, угрюмо созерцая трагичность встречи, никто из них не проронил ни слова.

– Послушай, сын, – сказал Берту отец, когда слёзы, вой и причитания поумолкли, – надо кумекать, что дальше делать. Семья твоя без кормильца осталась. Мы-то подсобим, как сможем, но сам видишь, какие сейчас времена голодные. Мы посоветовались и решили, что Хейма должна выйти за мельника Бруно. Он холост, достатка хорошего, да и сам не против.

Берту стало совсем плохо от подобной вести.

– Тут ничего не поделаешь, – пожал плечами отец, – жить как-то надо...

Берт молча кивнул, но душу раздирало так, что ещё чуть-чуть, и он бы расплакался у всех на виду, начла бы решётки грызть и стены царапать.

– Я тоже не хочу выходить за мельника, – всхлипывала Хейма, – но малыш… его кормить надо.

Давя подступивший к горлу ком, Берт ещё сильнее прижимал к себе через прутья решётки жену с ребёнком. Казалось, лучше вообще не жить, чем жить, зная, что твоя любимая ляжет под толстого уродливого мельника, которого молодой человек терпеть не мог, будет всячески прислуживать и угождать ему, обхаживать. Разум говорил, что иного выхода нет, а сердце этого не понимало и терзалось от бессилия и отчаяния.

А когда пришёл стражник и грубо велел расходиться, когда заплаканная Хейма с орущим младенцем скрылась из виду, Берт без сил упал на солому, и не думая о том, что скажут другие заключённые, закрыл лицо руками и беззвучно зарыдал, вздрагивая всем телом.

– Чо ноешь, как баба? Утри сопли, – Ман, что сидел напротив, с отвращением покосился на односельчанина. – Вот бы мне тоже поныть. И так тошно, а тут ты ещё…

Он не договорил, потому что Берт в этот момент перестал плакать и вперил в бывшего приятеля яростный взгляд. Медленно поднялся с соломы, а потом молнией метнулся к Ману. Остервенело вцепившись тому в плащ, Берт повалил Мана на пол и в исступлении начал бить кулаками, куда придётся, а тот только беспомощно закрывался руками, неуклюже пытаясь оттолкнуть обезумевшего парня. Берт и сам не понимал, что творит: накипело, не было больше сил терпеть, сорвался. Продолжалось, однако, это недолго, поскольку Даг подскочил к дерущимся, отволок Берта в сторону и держал до тех пор, пока тот не перестал вырываться. А Ман, испуганно таращась на приятеля и потирая ушибленную скулу, отполз к стене.

– Озверел что ли совсем? – пробурчал он обиженно, но на ответные действия не решился.