Шутки Богов. Питомец - Усманов Хайдарали

Но артефакт не сдавался. Копьё закрутилось в воздухе, мечась по кругу, словно зверь, который в ярости рвёт цепь. Даже воздух внутри круга начал искрить и шипеть от напряжения. И всё же… оно так и не вырвалось из этой ловушки, специально построенной именно для того, чтобы удержать его.

– Теперь… Моя очередь… – Хрипло выдохнул Андрей. Он протянул к копью руки. Его собственная духовная энергия, сгустки ауры, потекли вдоль пальцев, затем по ладоням и развернулись в виде нитей сознания, направленных на артефакт. В тот же миг он ощутил, как воля копья ударила в ответ. Этот удар ощущался, как острое ледяное лезвие, что входит прямо в разум. Как если бы кто-то чужой, огромный, холодный и полный ненависти, начал вгрызаться прямо в его душу.

– Нет… Ты не возьмёшь меня… – Андрей упёрся. Он вливал свою силу в артефакт, погружая в него своё намерение, свою личность, свой приказ: "Ты будешь моим!"… Копьё содрогнулось, и вспыхнуло. Внутри него запульсировал огненный зрачок, как глаз существа, что не желает умирать. Оно дернулось раз, другой – и метнуло в него импульс боли, из разряда тех, что могли свести с ума. Андрей вскрикнул и рухнул на одно колено, ладонью упёршись в пылающий круг. Из носа и ушей пошла кровь. Но он не отступил.

– Я не твой враг… Но и рабом я не стану… Подчиняйся! – Слово прозвучало, словно молния в горах. Печати снова вспыхнули – и один из внутренних кругов перехватил выброс копья, сдержав его пульсацию.

Волна прошла. Но Андрей, тяжело дыша, уже стоял на обеих ногах. Взгляд – прямой. Губы – сжаты. Руки – как якоря. Он вливал в копьё свою силу, снова и снова. Это была не битва. Это было воспитание дикого зверя.

Прошёл час… Может два… Копьё уже не дергалось. Оно дрожало, вращаясь в воздухе, словно пыталось понять, почему оно не победило? Андрей подошёл ближе, теперь уже не боясь. Протянул руку, и коснулся древка. Никакой вспышки. Никакого отторжения.

– Ты будешь моей рукой. Не господином. Не проклятием. Ты станешь оружием, а не судьбой. – Лезвие копья едва заметно дёрнулось – и замерло. Андрей почувствовал, что оно, хоть и сопротивляется, но всё же подчиняется. Как волк, который признал силу другого вожака. Он с трудом выдохнул, почти упав на колени от напряжения. Сердце било в висках, дыхание рвалось из горла. Но битва была выиграна.

Копьё Святого – больше не дёргалось. Оно медленно опустилось к земле, и легло на каменную плиту, окружённую шепчущими печатями, как если бы сам воздух признал, что эта воля была сильнее. Андрей вытер кровь с подбородка, снова достал лечебную пилюлю и проглотил её всухую.

– Ты будешь моим… Теперь и навсегда…

И долина замерла, наблюдая за тем, кто подчинил себе артефакт, который веками считался неподвластным никому…

……….

Прошло шесть дней. После того как Андрей подчинил себе Копьё Святого, его тело будто превратилось в пустую скорлупу, в которой едва теплится жизнь. Даже простые движения вызывали головокружение, мышцы гудели от внутреннего напряжения, а разум периодически впадал в то полусонное состояние, в котором границы между миром и сном размывались. Он знал, что это была плата. Каждая победа над древней силой требует расплаты. Даже если ты победил не мечом, а волей. Именно поэтому он и не стал сразу же приступать к новым тренировкам. Так как его обострённый инстинкт подсказывал сейчас парню, что ему нужно восстановиться, заземлиться, стать снова живым, а не только сильным.

Именно поэтому, в утренние часы, когда ледяной туман только начинал подниматься с земли, Андрей садился у входа в пещеру, повернувшись лицом к солнечному востоку, и погружался в тихую, холодную медитацию. Он дышал медленно, сдержанно, ощущая, как энергия природы медленно вливается в его тело. Воздух гор был прозрачен, как вода из родника, и наполнен духом неторопливости.

В этом состоянии он лечил себя изнутри. Закрывал микротрещины в меридианах. Направлял энергию туда, где она застыла после перенапряжения. Каждую чакру, каждое энергетическое кольцо он очищал, шлифовал, восстанавливал, как стекольщик полирует хрусталь.

Днём он исследовал окрестности. Не спеша, осторожно, с тем самым вниманием, которое было свойственно выжившим, а не победителям. Он срывал мох с северных камней, отламывал наросты лишайников, выкапывал сине-зелёные корешки и находил в трещинах скал жёлтые минералы, пригодные для смешивания с укрепляющими эссенциями. Иногда встречались и ядовитые цветы, которые он осторожно заворачивал в пропитанные маслом ткани и хранил отдельно, подальше от зелий.

Однажды он даже заметил след лесной чернолапой куницы, очень редкого зверя, печень которого в засушенном виде считалась основой для эликсира, способного подавлять безумие. Но Андрей не стал её искать. Он не охотился ради коллекции – лишь ради необходимости.

На шестой день, когда тело стало вновь отзываться на команды, а сознание – перестало вязнуть в тумане усталости, он решил проверить, что же стало с теми, кого он однажды пощадил?

Он спустился с горного склона осторожно, используя травяные тропы и ложбины, скрытые от глаз. Под покровом редкого березняка он вышел к той самой торговой дороге, где однажды подложил спящих разбойников, опоив их дымом и вином. И тогда он замер.

На дороге всё было тихо. Слишком тихо. И только запах, запах крови и гари, подсказал ему, куда смотреть. Справа, на краю поляны, где росло несколько старых, кривых деревьев, теперь висели тела. Шестеро. Все из той самой группы. Уже немного усохшие, измождённые, с вытянутыми шеями, закатившимися глазами. На ближайшем стволе было наспех вырезано что-то вроде предупреждения:

"За нападение на караваны и обитель – смерть без суда."

Он узнал одного из них. Именно этот, после его усыпляющего дыма, спал у дороги, и даже камень обнимал. Остальные были рядом. Видимо, их нашли, опознали, и решили не церемониться. Андрей стоял, не двигаясь. Его лицо было спокойным, почти безэмоциональным. Но внутри медленно двигалась тяжёлая мысль:

– Если бы они проснулись вовремя… Сбежали… Затерялись в лесу… Могли бы выжить? – Ответа на этот вопрос он не знал. Он не считал их друзьями. Но и не врагами. Он по-своему их пощадил. Но в этом мире даже пощада может обернуться приговором. Он тихо поклонился мёртвым. Без сожаления, но с уважением. И прошептал:

– Да покинут ваши души цепи, что держали вас в этом мире…

И затем ушёл, не оставив следов. Долина ждала его. А тени прошлого остались на дороге, где прощение не всегда означает спасение.

Вернувшись в долину уже ближе к полудню, Андрей не спешил ни есть, ни отдыхать. Внутреннее напряжение, накопившееся после увиденного на тракте, не отпускало, и требовало выхода. И, как часто бывало прежде, он нашёл его в работе руками – строгой, сосредоточенной, лишённой эмоций, почти ритуальной.

Решившись в конце концов прибраться в пещере, разобрав всё то, что не уничтожил, он прошёл в глубь пещеры, туда, где в первые дни после зачистки даже не стал тратить время на осмотр. Там всё ещё громоздились какие-то мешки, горшки, кувшины и баулы – всё это тогда казалось лишним. Но теперь, когда долина стала его временным убежищем, каждый отдельно взятый ресурс имел вес.

Андрей вытащил из браслета простой светильник-артефакт, заполнив пещеру мягким, ровным сиянием. Под светом заиграли пыль, паутина и серебристый налёт времени. Запахи здесь были странные. Весьма своеобразная смесь сухих трав, старого вина и звериной шкуры. Он сел на корточки, начал разбирать склад медленно, методично, словно анатом разбирает мёртвое тело.

Первым делом он нашёл два небольших бочонка – добротных, дубовых, с коваными обручами. Один был в полсилы полон светлого вина, кисловато-медового, скорее всего дешёвого, но пригодного и для питья, и для изготовления зелий. Второй – с более густой жидкостью, пахнущей терпким виноградом и дубильными нотками. Вино старое, но не испорченное.

По соседству стояли глиняные кувшины с маслом, запечатанные сургучом. Один – оливковый. Второй – с жиром диких зверей, скорее всего топлёный барсучий или волчий – он часто использовался для бальзамов и мазей.