Эрагон.Наследие - Паолини Кристофер

Ознакомительная версия. Доступно 45 страниц из 225

Насуада вздрогнула, когда он схватил ее за плечо. Его крупные толстые пальцы легко обхватывали ее руку. Когда он стащил ее с серой каменной плиты на пол, ноги у нее по­догнулись, и она повисла у него в руках, точно тряпичная кукла. Одна ее рука оказалась при этом весьма неуклюже согнута и закинута за голову.

Человек в сером рывком поставил ее на ноги, и на этот раз она устояла. Поддерживая ее, он подвел ее к маленькой боковой дверце, которую, пока она лежала плашмя, ей вид­но не было. Рядом с дверью Насуада заметила небольшую лесенку, ведущую наверх, ко второй двери, побольше — че­рез эту дверь и вошел к ней тюремщик. Дверь была закры­та, но в центре ее имелось маленькое окошко с металличе­ской решеткой, за которой виднелись хорошо освещенные каменные стены, увешанные гобеленами.

Тюремщик толчком отворил еще какую-то боковую дверцу, за которой оказалась небольшая уборная. Там, к огромному облегчению Насуады, она наконец-то оста­лась одна и старательно обыскала все помещение в надеж­де найти хоть какое-то подобие оружия и предпринять новую попытку бегства. Но в пустой уборной, к своему глу­бочайшему разочарованию, имелись лишь толстые, древ­ние слои пыли, древесные стружки да зловещего вида пят­на на стенах — скорее всего, засохшая кровь.

Как только она вышла из уборной, человек в сером сно­ва схватил ее за плечо и повел к серой каменной плите. Понимая, что он сейчас снова привяжет ее, Насуада при­нялась лягаться и вырываться из последних сил; она бы, наверное, предпочла, чтобы он избил ее до полусмерти, но не распинал снова на этой проклятой плите. Но, несмотря на все свои усилия, она так и не смогла ни остановить этого человека, ни хотя бы замедлить его действия. Казалось, он сделан из железа; даже его мягкое на первый взгляд брюхо было совершенно непробиваемым, хотя она несколько раз ухитрилась ударить в него ногой.

Легко, точно с младенцем, управившись с нею, че­ловек в сером уложил ее на плиту, плотно прижав ее плечи, и снова защелкнул оковы на руках и ногах. В по­следнюю очередь он перекинул ей через лоб кожаный ремень и застегнул его достаточно туго, хотя и не при­чинив ей боли, так что теперь она совершенно не могла двигать головой.

Насуада ожидала, что теперь он от нее отойдет и бу­дет есть свой обед, или ужин, или завтрак — она понятия не имела о времени суток, — но вместо этого он поднял поднос, перенес его поближе к ней и предложил ей воды с вином.

Глотать, лежа на спине, оказалось невероятно трудно, и Насуада не пила, а крошечными глоточками высасыва­ла драгоценную влагу из серебряной чаши, которую при­жимал к ее губам человек в сером. Вкус растворенного в воде вина и прохладное прикосновение питья к стен­кам пересохшей гортани был необыкновенно приятным и успокаивающим.

Когда чаша опустела, человек в сером отставил ее в сто­рону, нарезал хлеб и сыр маленькими кусочками и стал ее кормить.

— Как… — с трудом вымолвила она, чувствуя, что наконец-то обретает голос, — как твое имя?

Человек в сером смотрел на нее совершенно равнодуш­но, и в глазах его, казалось, не было ничего живого. Его тыквообразная голова сверкала в свете беспламенного светильника, как полированная слоновая кость.

Он сунул ей в рот еще кусочек хлеба с сыром.

— Кто ты?.. Это Урубаен?.. Если ты такой же пленник, как и я, мы могли бы помочь друг другу. Гальбаторикс не может знать все. Вместе мы могли бы отыскать путь к спа­сению. Это только кажется неосуществимым, но на самом деле выход всегда можно найти. — Насуада продолжала го­ворить тихим, спокойным голосом, надеясь, что какие-то ее слова либо пробудят в этом человеке сочувствие, либо вызовут в нем некий интерес к ее безумным планам.

Она жала, что умеет быть очень убедительной — дол­гие часы переговоров в качестве предводительницы вар­денов вполне это доказали, — но над человеком в сером ее слова, похоже, не имели никакой власти. Если бы он не ды­шал, его вполне можно было бы принять за мертвеца, хоть он и стоял возле нее, хоть и кормил ее хлебом и сыром. Ей пришло в голову, что он, возможно, глухой, однако он от­лично ее услышал, когда она попросила еще воды, так что и эта идея оказалась ложной.

Насуада говорила до тех пор, пока не исчерпала все аргументы до единого, все возможные призывы и моль­бы, а когда она умолкла — лишь для того, впрочем, чтобы поискать еще какие-то подходы к своему тюремщику, — он буквально заткнул ей рот очередным куском хлеба. Он так долго держал его у самых ее губ, что она пришла в ярость, однако оттолкнуть его руку не могла. А человек в сером даже не дрогнул под ее бешеным, испепеляющим взглядом и продолжал смотреть на нее теми же, совершенно пусты­ми глазами.

По спине у Насуады даже мурашки поползли, когда она осознала, что его поведение вызвано не потрясением и не гневом; она действительно ничего для него не значила. Она бы еще поняла, если бы он ее ненавидел, или же испы­тывал извращенное наслаждение, мучая ее, или же он был бы рабом, который просто вынужден исполнять приказа­ния Гальбаторикса. Но ни одно из этих предположений, похоже, не соответствовало действительности. Скорее, че­ловек в сером был равнодушен ко всему, даже к самой жиз­ни; лишен даже самого слабого намека на чувства. Он бы — и Насуада в этом совершенно не сомневалась — с такой же готовностью убил бы ее, с какой сейчас заботился о ней, и не испытал бы при этом ни малейших сожалений. Так че­ловек, не замечая, убивает муравья, наступив на него или небрежно смахнув его с себя.

Проклиная себя за то, что есть ей необходимо, чтобы поддержать силы, Насуада открыла рот и позволила тю­ремщику положить туда кусочек хлеба с сыром, хотя боль­ше всего ей хотелось откусить ему пальцы.

Он кормил ее, точно ребенка. Кормил с рук, бережно кладя каждый кусочек пищи прямо ей в рот, словно в не­кий хрустальный сосуд, который он может в любой момент нечаянно разбить своими толстыми пальцами.

Душа Насуады была охвачена ненавистью и гневом. Она, предводительница величайшей в истории Алагейзии армии варденов и их союзников, дошла до такого позора… Нет, ничего подобного! Она — дочь своего отца. И когда-то она жила в Сурде, на кишащей народом рыночной улице, где царили пыль и жара, а вокруг слышались громкие кри­ки торговцев. Вот и все. И нет у нее никаких причин быть высокомерной, нет причин не признавать своего нынеш­него падения.

И все же она ненавидела склонявшегося над нею чело­века в сером. Ненавидела за то, что он настойчиво продол­жал кормить ее, хотя она и сама могла бы прекрасно с этим справиться. Она ненавидела его хозяина Гальбаторикса — или кто там еще был его хозяином? — который приказал держать ее распятой на этой каменной плите, лишая гор­дости и достоинства. Она ненавидела ощущение униженно­сти, которое уже сумели у нее вызвать те, кто ее похитил.

Она должна убить этого человека в сером! Если она еще способна довести до конца хотя бы одно дело, то пусть это будет смерть ее тюремщика. Если не считать побега, ничто другое, пожалуй, не доставит ей большего удовлетворе­ния. «Что бы для этого ни потребовалось, я найду способ с ним разделаться!»

Мысль об этом была ей так приятна, что она почти с удовольствием доела все, что он ей предлагал, все время думая только о том, как бы ей исхитриться и убить этого человека.

Когда Насуада поела, человек в сером взял поднос и ушел. Она слушала, как затихают вдали его шаги, как где-то позади ее ложа открывается и закрывается дверь, как лязгает задвигаемый засов, как с глухим ударом пада­ет в пазы тяжелая стальная балка, намертво запирая вход в ее комнату.

А потом она снова осталась одна и развлекалась тем, что обдумывала различные способы убийства.

На какое-то время, правда, она отвлеклась от этих мыс­лей, следя за извивами одной из линий, нарисованных на потолке, и пытаясь определить, начало это ее или конец. Линия, которую она выбрала, была синей; этот цвет был ей особенно приятен из-за того, что ассоциировался у нее с тем единственным человеком, о котором она в первую очередь и думать не смела.

Ознакомительная версия. Доступно 45 страниц из 225