Тигана - Кей Гай Гэвриел

Ознакомительная версия. Доступно 33 страниц из 165

Во всех девяти провинциях у жрецов Эанны и Мориан, как и у жриц Адаона, имелись подобные святилища. Основанные в укромных частях полуострова — иногда очень укромных, — они служили центрами образования и обучения для только что посвященных священнослужителей, хранилищами мудрости и канонов Триады и местами отшельничества, куда жрецы и жрицы могли удалиться от тягот и бремени внешнего мира на время или навсегда.

И не только священнослужители. Некоторые миряне иногда делали то же самое, если могли позволить себе внести «пожертвование», назначенное за привилегию получить укрытие на несколько дней или лет в пределах этих убежищ.

Многие причины приводили людей в эти святилища. Давно ходила шутка, что жрицы Адаона — лучшие акушерки Ладони, так много дочерей знаменитых или просто богатых семей предпочитали провести в святилище богов тот период времени, который поставил бы в неловкое положение их семьи. И, разумеется, все знали о том, что неопределенно большой процент духовенства вырос из живых пожертвований, которые эти дочери оставляли в святилище, возвращаясь домой. Девочки оставались у Адаона, мальчики отправлялись к Мориан. Носящие белые одежды жрецы Эанны всегда заявляли, что не желают иметь ничего общего с подобной практикой, но ходили слухи, опровергавшие и эти заявления.

После прихода тиранов почти ничего не изменилось. Ни Брандин, ни Альберико не были настолько безрассудными, чтобы восстанавливать против своей власти жрецов Триады. Жрецам и жрицам позволили поступать так, как они поступали всегда. Народу Ладони гарантировали свободу веры, какой бы странной и примитивной она ни казалась новым правителям из-за моря.

Но чем занялись оба тирана, с большим или меньшим успехом, так это игрой на противоречиях между соперничающими храмами, так как видели — ибо не заметить этого было невозможно — то напряжение и вражду, которая тлела и вспыхивала между орденами Триады. В этом не было ничего нового: каждый герцог, Великий герцог или принц на полуострове, в каждом поколении, стремился обратить эти трехсторонние трения себе на пользу. Многие стереотипы могли измениться в круговороте лет, некоторые вещи могли измениться до полной неузнаваемости, а некоторые могли затеряться и совсем забыться, но только не это. Не этот хитрый танец государства и духовенства.

И поэтому храмы продолжали стоять, а наиболее значительные процветали и могли похвастать золотом и дорогим деревом, статуями и золотым шитьем одеяний для богослужений. За исключением одного места: в Нижнем Корте статуи и золото исчезли, а библиотеки были разграблены и сожжены. Но это было уже совсем другое, и немногие решались это обсуждать в первые годы правления тиранов. Даже в этой окутанной тьмой провинции жрецам разрешалось во всем остальном продолжать придерживаться размеренного течения своих дней в городах и деревнях, а также в святилищах.

И время от времени в эти убежища приходили самые разные люди. Не только неудачно забеременевшие находили причину уехать или быть увезенными подальше от превратностей жизни. В трудный час для души человека или для всего мира обитатели Ладони всегда знали, что святилища стоят на месте, на краю заснеженных пропастей в горах или в глубине туманных долин.

И еще люди знали, что — за определенную цену — для них возможен уход в размеренную, тщательно продуманную жизнь этих убежищ, таких, как это Святилище Эанны в долине. На время. На всю жизнь. Кем бы они ни были в городах за горами.

Кем бы они когда-то ни были.

«На время, на всю жизнь», — думала старая женщина, глядя из окна своей комнаты на долину, залитую солнцем вернувшейся весны. Она никогда не умела удержать свои мысли от возвращения в прошлое. Так много ждала она в прошлом и так мало сейчас, здесь, когда жизнь ее мучительно медленно катилась к завершению. Год за годом падали на землю, словно птицы со стрелами в груди, отсчитывая ее собственную жизнь, ее единственную жизнь.

Целая жизнь из одних воспоминаний, навеянных криком кроншнепа или призывом к молитве на рассвете, пламенем свечи в сумерках, темным столбом дыма из трубы, поднимающимся в серое зимнее небо, упорным стуком дождя по крыше и оконному стеклу в конце зимы, скрипом собственной кровати по ночам, новым призывом к молитве, монотонным пением жрецов, падающей звездой на западном небосклоне летом, суровой, холодной темнотой дней Поста. Воспоминания таились в каждом движении ее самой или окружающего мира, в каждом звуке, в каждом оттенке цвета, в каждом запахе, принесенном ветром из долины. Воспоминания о том, что было потеряно, что привело ее в это место, к жрецам в белых одеждах, с их бесконечными обрядами и бесконечной мелочностью, с их примиренностью с тем, что с ними всеми случилось.

Это последнее едва не убило ее в первые годы. И это убивало ее сейчас, как она сказала на прошлой неделе Данолеону, что бы там ни утверждал жрец-лекарь насчет опухоли в груди.

Осенью они нашли Целителя. Он явился — встревоженный, трепещущий, тощий и неряшливый человек с нервными движениями и покрасневшим лбом. Но он сел рядом с ее постелью и посмотрел на нее, и она поняла, что он действительно владеет даром, ибо его возбуждение прошло и лоб стал белым. А когда он прикоснулся к ней — здесь и здесь, — его рука не дрожала, а она не чувствовала боли, только почти приятную усталость.

Однако в конце он покачал головой, и она неожиданно увидела в его светлых глазах печаль, хотя он не мог знать, кто она такая. Он просто горевал о потере, о поражении, не заботясь о том, кто эта умирающая женщина.

— Это меня убило бы, — тихо произнес он. — Все зашло слишком далеко. Я могу умереть, а вас не спасу. Я ничего не могу сделать.

— Как долго? — Это были ее единственные слова.

Он ответил: полгода, возможно, меньше, в зависимости от того, сколько у нее сил.

Сколько сил? Она была очень сильной. Более сильной, чем мог предположить любой из них, кроме, разве что Данолеона, который знал ее дольше всех. Она отослала Целителя и попросила выйти Данолеона, а потом и единственную медлительную служанку, ее жрецы разрешили иметь женщине, которую знали лишь как вдову из поместья на севере от Стиванбурга. По случайному совпадению она действительно знала женщину, под именем которой скрывалась: она некоторое время была одной из фрейлин при ее дворе. Светловолосая девушка с зелеными глазами и приятными манерами, всегда готовая посмеяться. Мелина брен Тонаро. Она пробыла вдовой неделю, даже меньше. А потом покончила с собой во Дворце у Моря, когда пришли вести о второй битве при Дейзе.

Этот обман был необходим, чтобы скрыть ее настоящее имя, — так предложил Данолеон. Почти девятнадцать лет назад. Ее и мальчика будут искать, сказал тогда Верховный жрец. Мальчика он увезет, скоро тот окажется в безопасности. На него все их надежды и эти надежды будут жить, пока жив он. Она сама тоже была светловолосой в то время. Все это случилось так давно. Она превратилась в Мелину брен Тонаро и приехала в святилище Эанны, расположенное в долине среди гор над Авалле. Над Стиванбургом.

Приехала и стала ждать. На протяжении меняющихся времен года и неизменных лет. Ждала, когда тот мальчик вырастет и станет мужчиной, таким, каким был его отец или его братья, и совершит то, что обязан сделать прямой потомок Микаэлы и бога.

Она ждала. Времена года сменяли друг друга, подстреленными птицами падали с неба.

До прошлой осени, когда Целитель сказал ей о том холодном, важном событии, о котором она уже догадалась. Полгода, сказал он. Если у нее хватит сил.

Она отослала их из комнаты и лежала на железной кровати, глядя в окно на деревья долины. Они меняли цвет. Когда-то она любила это время года, это было ее любимое время для прогулок верхом. Когда она была еще девушкой, когда стала женщиной. Ей пришло в голову, что это последние осенние листья, которые ей дано увидеть.

Она отодвинула прочь подобные мысли и стала считать. Дни и месяцы, нумерацию лет. Проделала эти подсчеты дважды и еще в третий раз, для полной уверенности. Она ничего не сказала Данолеону, тогда не сказала. Еще было рано.

Ознакомительная версия. Доступно 33 страниц из 165