— Интересное начало, — Гаяускас заставил себя усмехнуться. — Главное, как-то не сочетается с теорией об избранности арийской расы.
— Теория об избранности арийской расы — это всего лишь легенда, состряпанная для того, чтобы дать этому психу хоть какую-то идею. Ему позволили прикоснуться лишь к крохам истинных знаний. И то, как оказалось, для его мозгов и это было чересчур много. В результате, вместо объединенной Европы мы имеем… то, что мы имеем. Я вот, например, сижу в этом подвале.
— Зачем?
— Затем, что эти бумаги, — гауптштурмфюрер махнул рукой на стеллажи, — имеют огромную ценность.
— Это что, векселя, которые примут к оплате в швейцарских банках?
— Всего золотого запаса Швейцарии не достаточно, чтобы купить хоть один из этих свитков, не говоря уж о книгах. Здесь — вековая мудрость дэргов, здесь говорится о силах столь могучих, что они могут стереть с лица Земли всю Европу в несколько минут. Залп «Бисмарка» по сравнению с их мощью просто комариный писк.
— Вы не очень-то высокого мнения о своем Военно-Морском Флоте.
— Я ушел с Флота в звании оберлейтенанта цур зее. Поверьте, я отлично знаю, что такое залп «Бисмарка». И отвечаю за точность своих сравнений.
— Хорошо. Продолжайте.
— Что именно Вы хотите услышать?
— Откуда все это здесь?
— Я точно не могу сказать. Мои предки хранили это в замке много веков. Я читал архивные документы, древние хроники. Зигмунд фон Лорингер участвовал в Первом Крестовом походе в войске Фридриха Барбароссы. Сигизмунд фон Лорингер был среди первых рыцарей Тевтонского Ордена.
— Если Ваши предки оберегали этот архив сотни лет, то почему они Вам не рассказали его историю?
— Некому было рассказать, — тяжело вздохнул Макс. — Мой отец был офицером Российского Императорского Флота. В марте девятьсот семнадцатого он погиб, мать так и не смогла узнать как. Говорят, его растерзали революционные матросы. Тогда же пропал и мой старший брат, а мне было всего шесть лет. Какая уж тут история…
Ирмантас Мартинович вглядывался в лицо брата, в добровольном заточении побледневшее, обросшее щетиной, с темными кругами под глазами, не зная, что теперь делать. Тайну архива надо было сохранить во что бы то ни стало, но и причинить вреда своему младшему брату он не мог. Судьба и так не была добра к Максиму, и разве только его вина, что он оказался в рядах СС.
— Если Вы не знали об архиве, то как же Вы сумели его найти?
— Когда я узнал, что я дэрг, я стал подозревать о наличии тайника. Я искал его еще в сороковом, но не нашел: и умения не хватило, и времени было мало. Но когда фронт приблизился к замку, мне удалось убедить Посвященных предоставить мне еще один шанс. Я добрался сюда за день до того, как ваши солдаты ворвались в укрепления, но мне хватило времени, чтобы разыскать архив.
— Значит, кроме Вас никто не знает об архиве?
— Никто.
— И что Вы теперь намерены делать?
— Подождать еще пару дней, пока наверху все окончательно успокоится, а затем вернуться в Германию, чтобы рассказать об архиве.
— Думаете, Вам будет легко перебраться через линию фронта?
— Очень легко. Дэргам доступна магия, я смогу пробраться незамеченным.
— И дальше что?
— Дальше? Дальше мы организуем эвакуацию архива на специальной подводной лодке. Где-то совсем рядом расположено особое убежище "Винетта Восемь".
— Нет, — Гаяускас принял решение. Может быть, он совершал ошибку, но поступить по-другому он не мог. И да смилуется над ним Господь, да помогут ему Высокое Небо и Святой Патрик. — Нет, вернувшись в Берлин, ты скажешь, что не нашел никаких следов тайника. Такова воля твоих предков, ты должен ее исполнить.
В глазах гауптштурмфюрера промелькнуло неподдельное удивление.
— Кто Вы, чтобы позволить себе говорить от имени моих предков?
— Я — твой старший брат, Густав фон Лорингер. Я наследник и Хранитель.
— Брат…
Пораженный Макс несколько секунд оторопело смотрел на капитана третьего ранга.
— Брат…, - промолвил он наконец. — Неужели ты не погиб?
— Нет, — Ирмантас Мартинович сунул не нужный теперь пистолет в карман кителя и присел у стены рядом с Максом. — Меня тогда папин вестовой тайно отвез в Кронштадт и устроил в школу юнг как своего племянника. Я обязан был уцелеть, чтобы продолжить род Хранителей. Это тяжелое бремя Макс, я виноват перед тобой и мамой… Скажи, она жива?
— Да, она живет сейчас в Киле. Часто вспоминает о тебе и очень жалеет. Она будет очень рада узнать, что ты жив.
— Боюсь, что этого ей говорить нельзя.
— Почему? — недоуменно воскликнул Макс.
— Все должно оставаться в тайне. Таков удел Хранителя.
— Кому это нужно? — гневно воскликнул младший брат, пружинисто вскакивая на ноги. — Кому нужно, чтобы человек не мог назвать мать — матерью, брата — братом?
— Ты сам сказал, — грустно ответил старший, — что дэрги — не люди.
— Я имел в виду только то, что нам больше дано…
— С тех, кому больше дано, больше и спрашивается. В этом справедливость, Макс.
— Какая в этом справедливость? — в волнении гауптштурмфюрер мерил комнатку широкими шагами. — Ты сидишь и охраняешь эти свитки, словно собака на сене. А мы там по крупицам восстанавливаем утраченные знания.
Он остановился напротив сидящего у стены Ирмантаса Мартиновича.
— Я немного почитал тут в эти дни. Да ведь этому цены нет. Посвященные, Первый Круг, знают, может быть, лишь десятую часть того, что хранится в этом подвале.
— И слава Богу, что не знают. Мир не готов к тому, что эти тайны станут доступны.
— Ах да, ты же Хранитель, — горько улыбнулся Макс. — Я знаю, именно так вы объясняете свое нежелание делиться знаниями. "Мир не готов". Тысячу с лишним лет наш народ отчаянно пытается выжить, а вы смотрите на его мучения и твердите, что мир не готов. Когда он будет готов? Когда все мы, кто не имеет счастья быть Хранителем, погибнем?
— Зачем ты говоришь так…
— Затем, что я говорю тебе правду. За эту тысячу лет в мире изменилось все, что только может измениться. Прахом стали города, забыты религии, нет следов от стран, окружавших Логрис, канули в небытие жившие в то время народы, дав начало народам новым. И только вы, Хранители, застыли и не желаете меняться. Неужели ты не видишь, что вы сегодня заняли место тех, кто погубил Логрис?
