Легенды Западного побережья (сборник) - Ле Гуин Урсула Кребер

Дети ко всем взрослым относятся с опаской. Сохранять главенствующую позицию среди ровесников ребенку векси гораздо проще. Мне кажется, задиристое поведение этих детей носит исключительно подражательный характер. Малыши векси молчаливы, настороженны, но играют друг с другом вполне мирно. Однако их поведение ближе к пятнадцати годам, то есть возрасту Воинов, начинает меняться. Перемены чисто физиологического порядка и определенные культурные традиции подталкивают их к тому, что они начинают искать соперников, нарываться на драки, свирепо реагируют на любое замечание, показавшееся им пренебрежительным, и способны долго дуться друг на друга, что в итоге тоже приводит к диким потасовкам.

Омедра, полная гневливых векси, создает впечатление, что взрослые в этом мире только и делают, что кричат друг на друга и ссорятся, однако же настоящим правилом жизни векси является избегание друг друга. Большинство людей даже внутри одной семьи — я уж не говорю об отшельниках — проводят большую часть времени, старательно соблюдая законы личного пространства и независимости. Это одна из основных причин того, что векси так легко игнорировать нас, гостей из иных миров, «призраков» — они и друг друга большую часть времени игнорируют точно так же. С точки зрения векси, крайне неразумно приближаться к другому человеку даже на расстояние вытянутой руки без особого на то приглашения. И очень опасно подходить близко к дому отшельника — даже если ты его брат или сестра. Когда же приходится это делать, векси останавливаются на приличном расстоянии от его дома и выкрикивают всякие ритуальные формулы предупреждения и умиротворения. Но даже и тогда отшельник зачастую продолжает их игнорировать или же выходит из дома с бранью и начинает угрожающе размахивать коротким мечом, желая немедленно всех разогнать. Женщины-отшельницы особенно подвержены подобным вспышкам гнева и считаются еще более опасными, чем отшельники-мужчины.

Несмотря на чрезвычайную раздражительность, векси, тем не менее, вполне способны работать вместе и прекрасно это делают. Их высокорентабельное сельское хозяйство как раз и является плодом такой совместной деятельности, осуществляемой неизменно в полном соответствии со старинным и уважаемым обычаем. Яростные споры и ссоры, естественно, то и дело возникают и за работой, но это никогда не является поводом для ее прекращения.

Векси выращивают множество разнообразных клубневых и зерновых культур, весьма богатых белками и углеводами; они совсем не едят мяса, если не считать нескольких разновидностей личинок и гусениц, которые живут на их зерновых. Они используют этих насекомых для приготовления различных приправ и подливок. Из семян одного из выращиваемых ими растений они варят очень неплохое крепкое пиво.

Если не считать родителей, отчитывающих или поучающих своих собственных отпрысков (зачастую сталкиваясь с сопротивлением в виде насупленной физиономии или яростных воплей), ни один человек в обществе векси не осмеливается командовать другим. В деревнях нет старост; никто не командует ни в поле, ни на городской фабрике. У векси вообще нет такого понятия, как общественная иерархия.

Они также не накапливают богатство, избегая экономического доминирования точно так же, как избегают доминирования социального. Любой, у кого окажется имущества значительно больше, чем у всех прочих членов данного сообщества, тут же начинает все раздавать или же тратит свои средства на общественные нужды — строительство, ремонт, приобретение инструментов, запчастей или оружия. Мужчины часто дарят оружие тем, кого ненавидят — желая этим как-то пристыдить своих врагов или же бросить им вызов. Женщины, занимающиеся домашним хозяйством, молодежь и люди немощные имеют право запасти немного продуктов на черный день; но если в каком-либо хозяйстве был получен небывалый урожай, скажем, зерновых, то его как можно быстрее делят между соседями и устраивают пир для всей деревни. На таких пирах выпивается очень много пива. Я ожидала, что избыточное потребление алкоголя может привести к кровавым потасовкам или даже к резне, и сильно беспокоилась, впервые оказавшись свидетельницей такого деревенского пира. Однако пиво, похоже, размягчает гнев векси, и вместо того, чтобы ссориться друг с другом, они, скорее, всю ночь проведут в сентиментальных воспоминаниях о былых боях и ссорах, вместе оплакивая погибших и хвастая друг перед другом старыми шрамами.

Векси неколебимые монотеисты. Их божество — это некая деструктивная сила, против которой не устоять ни одному живому существу. Для векси сама жизнь — это уже бунт против законов, установленных свыше; краткий вызов неизбежной судьбе. Даже звезды для них — это всего лишь искорки могучего огня уничтожения. У их божества несколько имен. В различных обрядовых песнопениях и гимнах упоминаются, например, такие: Вершитель Судеб, Уничтожающий Все Живое, Опустошитель, Неотвратимое Копыто, Ждущая Бездна, Дробящий Мозги и т. д..

Земным образом этого бога является черный камень либо естественного происхождения, либо обточенный в виде шара или диска и тщательно отшлифованный. Личное или общественное поклонение ему состоит главным образом в разжигании огня перед одним из таких камней и в распевании (точнее, выкрикивании) ритуальных кличей и военных песен. При этом векси яростно выбивают дробь задними копытами по своим священным деревянным барабанам, производя жуткий грохот. Такого института, как священничество, у них не существует, однако взрослые непременно заботятся о том, чтобы дети хорошо знали все необходимые обрядовые условности.

Я уже говорила, что присутствовала на похоронах Беловолосого мужчины из Акаграка. Его обнаженное и ничем не прикрытое тело уложили на доску; священный черный камень его семьи покоился у него на груди, и в каждую руку ему тоже вложили по черному камешку. Четверо ближайших родственников старика отнесли его тело к месту сожжения; они шли на двух ногах и держались очень прямо. Остальные жители деревни следовали за ними на четвереньках. Огромная пирамида из дров и веток была уже готова, и тело покойного водрузили на нее. Рядом уже около часа горел небольшой костерок из шишковатых сучьев. Люди голыми руками хватали эти горящие сучья и даже уголья и бросали их в погребальную пирамиду с такими яростными воплями, которые, по-моему, могли быть вызваны исключительно гневом на старика. Например, его внучка все кричала: «Как ты мог так поступить со мной? Как ты мог бросить меня и умереть? Значит, ты никогда по-настоящему и не любил меня! Я никогда тебе этого не прощу!» Остальные родственники тоже громко выговаривали покойному за то, что, оказывается, были ему безразличны, раз он их бросил, сбежал, когда они так в нем нуждаются. Ведь он жил себе и жил и прожил так долго, а потом взял, да и умер, бросив их на произвол судьбы, значит, никогда и не любил их. Многие из этих обвинений и даже бранных слов явно носили ритуальный характер, однако люди выкрикивали их с самым натуральным гневом, рыдали, срывали с себя пояса и украшения и с проклятиями швыряли их в огонь, рвали на голове волосы и натирали землей и золой лица и ладони. Как только огонь начинал понемногу спадать, они тут же бежали за дополнительным топливом и наваливали его горой, чтоб ярче горело. Плачущим детям нетерпеливо совали горсть сухих фруктов и говорили: «А ну заткнитесь! Чтоб вам собственными зубами подавиться! Дедушка вашего нытья слушать не станет! Он бросил вас! И теперь вы никчемные сироты!»

Лишь поздно вечером дровяной пирамиде наконец позволили догореть до конца. Тело к этому времени уже, естественно, сгорело дотла. Так что хоронить было нечего — не стали хоронить даже те кусочки костей, что могли еще остаться в куче пепла и золы, но священные черные камни были извлечены и вновь помещены в святилище. Люди, совершенно изможденные этим буйством чувств, с трудом потащились назад в деревню, заперли на ночь ворота и легли в постель, постясь и не моясь, с обожженными руками и истерзанными душами. И в душе моей не осталось ни малейших сомнений в том, что все они очень гордились своим Беловолосым, потому что для векси настоящий подвиг — дожить до таких лет. Ну и, кроме того, кое-кто из них действительно искренне любил покойного. И все же традиционный плач звучал в их устах как обвинение, а горе свое они изливали в гневе.