Первым Скрипач убил Арта, и теперь уже не выяснить, был ли Арт единственным создателем, или вместе с ним на заброшенный склад явился весь бывший восьмой А класс. Она могла бы узнать чуть точнее, но мама не расскажет. И по её взгляду не понять, скрывает ли она страшную тайну, или просто не в настроении болтать.
Ночь в камере – в целом, прекрасное время, чтобы подумать. Маша перебралась из своего угла на кровать. Плохо, что не прихватила с собой хотя бы куртку. Она была точно уверена, что не сумеет здесь заснуть.
– Дом с видом на набережную, – сказала Вета, спиной прижимаясь к Матери‑птице. – Отлично помню.
Вооружённое оцепление к вечеру сняли, и теперь обрушенный парапет охраняли лишь трепещущие красные ленточки. Прохожих не было: все праздные гуляки переместились к зданию речного вокзала, а здесь даже фонари как будто светили не так ярко.
– Я там бывала, помнишь? Несладко, – произнесла она, не особенно рассчитывая на ответ.
Антон стоял в тени стелы, хмуро уставившись в асфальт. Он помнил – Вета и не сомневалась, – но кому же захочется обсуждать давнюю и неприятную историю, после которой тебя бросила девушка. Правда, её тогда очень быстро выпустили. Обнаружили, что на такую наживку фантом города не поймать.
Стремительно холодало, и ветер с реки доносил запах осени. Вета ощутила на своих плечах прикосновения этого ветра, он скользнул под распущенные волосы, в ямочку между ключицами, обхватил её под грудью. Если бы Антон вгляделся повнимательнее в вечерний сумрак, в призрачные блики фонарей, он бы увидел Город – силуэт за левым плечом Веты. Но Антону не особенно хотелось вглядываться.
Он смотрел на светящиеся окна казённого дома и знакомо щурился.
– Как вышло, что её камеры засекли, а тебя нет?
– Мы вышли на набережную разными дорогами. Что будет, если она расскажет? – Тон Веты сам собой сделался тревожным и резким. Ветер обхватил её сильнее, прижался, успокаивая. – Чего они вообще хотят?
– Я не знаю, веришь? Я попытался выяснить, но поисковики и Центр – слишком независимы друг от друга.
– Да‑да, – с невесёлой улыбкой остановила его Вета. Почему‑то перед ней майор Центра делался испуганным мальчишкой. Собирался рвать противников и рыть землю, а потом вдруг угасал, как почерневшая спичка. – Но если просто предположить?
Антон отвернулся, чтобы уж точно не различить призрачный силуэт за её левым плечом.
– Это ясно. Они хотят найти фантом города. Как и тогда – двадцать пять лет назад – они хотят найти его. Ты же помнишь?
Вета кивнула. Сейчас им не с кем было воевать. Но почему бы не заиметь себе совершенное оружие, пока оно само идёт в руки. Это ведь так удобно, разрушать набережные силой бестелесной сущности. Уничтожать неугодных силой Города.
– Боюсь, тебе лучше не возвращаться домой. Там тебя станут искать в первую очередь. Поймают и посадят в соседнюю с Машей камеру. Уезжай из города.
Вета улыбнулась краешком губ. Он забылся. Они так давно не виделись.
– Как, любопытно, я могу уехать? Ты сам прекрасно знаешь, что это невозможно – даже физически.
Город дохнул осенним теплом ей в шею и сжался там, уцепился за пряди волос. Словно боялся, что его бросят.
От лязга замков Маша вздрогнула и проснулась. В камере сделалось ещё темнее. Значит, подумала она, уже ночь. В светлом прямоугольнике открытой двери проступил чёрный силуэт.
– Поднимайтесь, вас вызывает следователь.
Она часто заморгала, пока мир перед глазами снова не стал чётким. Сухой воздух при каждом вдохе царапал горло, губы запеклись.
Следователь был тот же самый – Маша рассмотрела его тёмные круги под глазами и худые пальцы с костяшками, похожими на вишнёвые косточки.
– Мы надеялись на ваше благоразумие. Не собираетесь дать показания?
– О чём? – взглянула исподлобья Маша. Голос спросонья вышел грубым.
– Всё о том же. О фантоме города, который вы видели на набережной прошлой ночью. – Слово «видели» – как обвинение в страшном. Он выискал новые факты, и потому притащил её сюда, явился сам, листал теперь бумаги в папке. Внимательно наблюдал за её руками. – Мне рассказали, что в институте вы демонстрировали такие потрясающие умения. Вы общались с сущностями, как не могут профессионалы.
Свет опять был ей в лицо, но Маша хотя бы стряхнула с себя сонную одурь. Вот что он нарыл. В институте, значит.
– Глупости. Пару раз нарваться на призраков в заброшенных домах – это ещё не значит демонстрировать прекрасные способности.
– А я беседовал с вашим преподавателем.
– Я не знаю, как вы с ним беседовали. К вашему сведению, мой преподаватель погиб, потому что слишком часто общался с призраками в заброшенных домах.
Следователь посмотрел на неё в упор. Злые уставшие глаза. Маша так часто бывала на его месте, что никак не могла смириться, что сейчас она – по другую сторону допросного стола.
Она убеждала себя не злиться на этого невыспавшегося тоскливого человека. Вряд ли он желал зла ей лично. Скорее просто хотел заверить работу и уйти домой. Тем более что злость не исправит ситуацию. Здесь поможет только терпение и сила воли.
– С другим преподавателем. Про Мифодия Кирилловича мне всё известно. Кстати, этот эпизод будет нелишним разобрать, но позже, позже.
Маша хмыкнула и отвернулась в угол. Чувства, приглушённые сном, возвращались, и она опять ощущала себя вымотанной, продрогшей и голодной. Какая разница, с кем он беседовал, и что ему рассказали. Даже если у неё и были способности, это не делает её виноватой.
Следователь ни капли не смутился. Наверное, он даже решил, что последнее слово осталось за ним – он победил в этой крошечной словесной дуэли.
– Так что, вы расскажете мне о фантоме города?
– Вряд ли я расскажу больше, чем жёлтые газеты, – пожала плечами Маша и зевнула в кулак, чтобы следователь слишком не расслаблялся.
Она не строила из себя партизана и не слишком желала выгораживать Вету вместе с Антонио, но вместе с тем знала – стоит ей заговорить, проболтаться о самой незначительной мелочи, и следователь, как за ниточку, вытянет из неё столько, что хватит на самое жуткое обвинение.
Впрочем, качать права и требовать адвоката тоже бессмысленно: в их городе военные свои дела решали сами. Так уж повелось, что ни полиция, ни судебная система не рисковали влезать между. Сегодня встанешь на пути поисковика, а завтра в твой дом явится чёрная сущность, пройдёт через стену и сожрёт всех, не оставив ни крови, ни трупов. Доказывай потом – кому, что?
Следователь ждал. По его лицу Маша читала – ведь прекрасно знала все эти стратегии изнутри – он готов ждать и час, и два, и восемь. Столько, сколько она попытается выдержать. Можно неделю или месяц.
Человеческий организм имеет вполне определённый предел прочности. Однажды она сдастся и всё расскажет, и всё подпишет, и примет на себя все преступления, лишь бы закончить пытку.
– Тогда, может, объясните, что вы делали ночью на набережной?
В его руках – то ли чётки, то ли россыпь мелких брелоков, сцепленных друг с другом кольцами. Свет слишком бил в глаза, чтобы она смогла разглядеть точнее. Но его руки нервные и ни секунды не лежат спокойно. А её руки – устало опущены на край стола – бледные, в царапинах, в следах чернил и городской пыли.
– Вы о чём? Я не понимаю, – зевнула она снова. Пусть видит, что ей не страшно.
Страх нельзя пропускать внутрь. Стоит только позволить ему усесться на самый краешек сознания, и всё пропало. Следователь учует её страх, как старый охотничий пёс – раненую куропатку, и вцепится зубами.
– То есть вы хотите сказать, что не были на набережной?
– Я этого не говорила. И не говорила, что была. Я ничего не говорила. Запишите в протокол именно так.
Она прикрыла глаза. Факт в том, что вытащить её отсюда способен только Антонио. А если он не сможет – о боже‑боже, вдруг он даже не захочет, – то её спасёт разве что чудо. Не стоит даже загадывать.
Это в сказках говорится, что чистосердечное признание облегчает меру наказания. Нет, ни капли. Разве что – приближает исход. Впрочем, иногда это тоже делает жизнь легче.
