Примерно восьмого августа (все по тем же источникам Карадока) Карл внезапно арестовал сэра Генри, хотя тот и был командиром одного из полков. Он был сослан в Экзетер и подвергнут аресту, а его место тут же занял Георг Горинг. Этот инцидент вызвал недовольные толки среди офицеров, которые служили под командованием сэра Генри и тех, кто когда-то одержал с ним победу при Раундвей Даун и на Кропреди Бридж. Поговаривали о несправедливости и жестокости такого ареста, а некоторые зашли еще дальше. Оказалось, что кое-кто думает так же, как и Уилмот, что некоторые уже сомневаются в исходе войны. Неожиданно кое-кому показалось, что идея мирных переговоров не так уж и плоха.
– Как ты думаешь, они пойдут на это? – спросила Николь Карадока.
– Сомневаюсь, миледи. Такие, как принц, а их большинство, не успокоятся, пока не доведут войну до конца.
– Мне кажется, что тут он не прав, как ты считаешь?
– Кто знает? С тех пор, как существует мир, люди не могут прийти к согласию, – с этими словами слуга удалился.
С того момента, как они добрались до Кингсвер Холл, Карадок пребывал в каком-то странном, подавленном настроении. Николь связывала это с тем, что он мучается от неизвестности насчет Джоселина и хочет вернуться на войну. Но когда она спросила его об этом, Карадок отвел оба ее довода.
– Я почему-то не так уж уверен, что мой господин жив. Хотя ваша уверенность, миледи, вселяет в меня надежду. А что касается войны, я нахожу, что это жестокая, кровавая и отвратительная бойня. В Марстон-Муре я увидел столько, что этого хватит мне на всю жизнь. Хотя я не сомневаюсь, что моя шпионская деятельность действительно помогает спасти чьи-то жизни.
– Тогда почему бы тебе не присоединиться к королю? – предложила Николь. – Он ведь в Корнуолле, а это недалеко отсюда. Мне тут совсем неплохо, я в полной безопасности. Хоть Сабина и ненавидит меня, зато с Мирод мы стали друзьями.
Видимо, у нее получилось это немного грубо – ведь он знал обеих женщин гораздо дольше, чем ее, – но он вдруг смутился, и Николь в первый раз в жизни увидела, как он покраснел и неуверенно забормотал что-то о том, что молодая леди, должно быть, ее стесняется.
– Неужели? – поддразнила его Николь. – Видишь ли, она не соизволит даже изредка заговорить со мной. И это ты называешь стеснением?
– Может быть, именно так она проявляет свою застенчивость, – ответил Карадок все тем же странным тоном.
Николь вдруг пришло в голову, что он просто влюблен в эту странную девушку. Заметив это однажды, Николь начала наблюдать и вскоре убедилась, что Карадок действительно испытывает не просто привязанность к своей молодой госпоже. И все же эти ее предположения были не совсем точны.
В конце августа в долине Дарта пошли дожди, и зеленые лужайки зазеленели еще больше. Один раз Николь, решившая подышать свежим воздухом, но не желавшая при этом промокнуть, зашла в комнату Джоселина и, сдвинув потайную панель, прикрытую камином, прошла в скрытую за ней дверь. Она спустилась по винтовой лестнице и тоннелем, через который сбегали священники, прошла в летний домик.
В конце тоннеля тоже была лесенка, ведущая к полу комнаты, где с помощью рычажка одна из досок сдвигалась и давала возможность человеку спокойно подняться по ступеням и оказаться в домике. Но, приблизившись к подножию лестницы, Николь вдруг остановилась и удивленно прислушалась. Наверху явно кто-то был, их было двое, а звуки, доносившиеся оттуда, не оставляли никаких сомнений в том, что они делают. Думая, что они совершенно одни, эти двое страстно занимались любовью. Ужасно смущенная, Николь повернулась, чтобы неслышно уйти, но тут женский голос заставил ее остановиться и прислушаться.
– Давай быстрее! Ты же знаешь, как я люблю, – эти слова были сказаны низким хриплым голосом, похожим на голос Сабины.
Мужчина не ответил, но Николь услышала, как он порывисто вздохнул, как бы выпуская на волю свои чувства, и начал двигаться так быстро и ритмично, что слабое деревянное ложе, на котором они лежали, казалось, вот-вот развалится.
– О, так намного лучше! – простонала девушка.
Теперь у Николь не осталось никаких сомнений – это была Сабина.
Мужчина продолжал молчать, и Николь, чувствуя себя чуть ли не скопофилом, [11] поняла, что она может продолжать подслушивать и по доносившимся звукам представить себе всю картину происходящего у нее над головой. Она прекрасно слышала, как ягодицы Сабины елозят по голому деревянному ложу, как мужчина сдерживает свою страсть и в то же время изо всех сил старается удовлетворить ее, пока он, наконец, не простонал:
– Я больше не могу. Я сейчас… – но его следующие слова потонули в крике наслаждения, который издала Сабина, и через секунду его стон присоединился к нему.
Теперь Николь не сомневалась и в том, кто этот мужчина. Это был Карадок. Он лежал там, наверху, и занимался любовью с дочерью своего хозяина.
Николь повернулась, чтобы уйти, не желая больше ничего слушать, но слуга Джоселина, будучи необыкновенно чутким и внимательным, даже в такой момент, по всей видимости, услышал шорох, доносившийся из-под пола, потому что он вдруг сказал:
– Что это?
Николь в ужасе замерла на ступеньках, понимая, что ей лучше подслушать все до конца, чем быть застигнутой при этом занятии.
– Что? Я ничего не слышу, – лениво произнесла Сабина, и Николь ясно представила ее себе: разметавшиеся, подобно лесному пожару волосы, бледное довольное лицо, безвольно раскинутые в стороны ноги.
– Тебе было хорошо? – тихо спросил Карадок.
– Нормально, – немного помедлив, ответила «лиса», – я ведь знаю, что ты можешь быть гораздо более страстным.
«Значит, они занимаются этим не в первый раз», – подумала Николь.
– Когда тебе это показалось?
– Когда вы с отцом в последний раз были здесь, и когда еще не было этой суки. Мы тогда занимались любовью на ступеньках, за дымоходом в галерее, а папочка был совсем рядом – прямо за стеной. Это было просто здорово! Помнишь, как мы тогда хихикали?
– Но потом мне было очень стыдно.
– Да уж, конечно, сэр Великий Оргазм. Но кто не рискует, тот не выигрывает, пора бы тебе об этом знать.
