Фехтовальщица (СИ) - Смородина Татьяна

Чтобы девушка согрелась, Кошон велела затопить в номере камин и дала ей теплую накидку. Потом она принесла поесть. Обхаживая свою нечаянную гостью, Кошон смотрела на нее с умилением и не понимала, почему девушка хмурится.

— Красавочка ты моя, красавочка, — приговаривала она. — Ужели с Проспером уйдешь?

— А ты думаешь, здесь останусь?

— Ой, подумай, подумай… Что тебе с этими окаянными волками мотаться? Жизнь их неверная и короткая, то дружка твоего повесят, то он сам тебя прирежет спьяну. Останься у меня, а? Смотри, я какое платье дала! Тут многие девки на него зарились, а я тебе!

— Бумагу мне принеси.

— Бумагу?

— И перо.

— Зачем тебе ножик?

— Обычное перо принеси, каким пишут, и чернила.

— Зачем тебе чернила?

— Письмо буду писать.

— Кому?

— Любовнику!

Женька грубила намеренно. Эркюль вызывала у нее раздражение и брезгливость.

Когда Кошон принесла все, что требовалось, и убралась прочь, Женька села писать письмо Клементине, через которую хотела связаться с Генрихом, но тут вдруг сообразила, что Эркюль не передаст письмо. «Ей надо, чтобы я осталась здесь. Нужно уйти с Проспером, а там я сама проберусь к Клементине. А если Проспер и Робен меня не отпустят?» Фехтовальщица задумчиво погрызла кончик перышка. Она чувствовала неприятную растерянность, будто кто-то за ее спиной вдруг быстро переставил фигуры, а она, ослепленная слишком яркой вспышкой последних событий, плохо видела игровое поле.

Бумага продолжала лежать на столе. Женька вздохнула и взялась за продолжение своих «Записок».

К пяти часам вечера в «Красный чулок» потянулись любители суррогатной любви и дешевых приключений. Снизу стали слышны голоса, восклицания и профессиональный, присущий только этому заведению, женский смех.

— Сегодня ты со мной, Жульетт!

— С тобой, с тобой, голубчик!

— Эркюль, я беру Фредерику на всю ночь!

— Наперед заплати, милый!

— А где моя крошка Изабель?

— Занята она! Эй, куда? А деньги?.. Стефан, держи его!

Послышались шум борьбы, визг, хохот и ругательства.

— Так ему, так! Повадился на дармовщинку! А ты куда прешь? Стефан, а ну выкини этого старого сифилитика! Он мне и так полборделя перепортил!

— Эй, хозяйка, есть что-нибудь новенькое?

— Идемте со мной, господин Буше.

В номера стали подниматься пары. Под общий шумок Эркюль попыталась подсунуть пару посетителей и фехтовальщице. Первым был упитанный зрелый мужчина в добротном кафтане.

— Не желаешь побеседовать с кавалером, милая? — предложила Кошон.

— Не желаю.

— Зря капризничаешь. Господин Буше — мужчина солидный, семейный, не обманет.

— А, конкурент покойного Мишо? Пусть к жене своей топает. Я здесь не для этого!

Вторым Кошон привела мальчика лет тринадцати. Одетый чисто и по-дворянски, он старался держаться уверенно, но пылающие щеки выдавали его с головой. Было видно, что он здесь впервые, и сквозь полнейшую суматоху в его глазах просвечивал неподдельный и жгучий интерес.

— Проходите, проходите, милый виконт, — лебезила Эркюль. — Наконец-то вы решились. У меня для вас особый товар! Только для тебя, красавочка! Юноша из хорошего дома — чист, как младенец, богат, как принц!

— К мамочке его верни! Я сказала, что я здесь не для этого!

— Ишь ты! Не для этого! А кто за одежу расплачиваться будет? А за чернила? Тут тебе не пансион Святой Женевьевы!

— У Проспера спроси! Это он меня сюда притащил! Лучше поесть принеси.

— Поесть еще заработать надо! Идемте, виконт, я вас лучше Мари-Луизе предложу.

Тем не менее, Эркюль поесть принесла.

— Чего тебе еще надо? Тепло, еда приличная, кавалеров лучших даю!

Следующим днем Женька встала поздно, поела оставленный возле кровати кусок пирога, и снова занималась рукописью до самого вечера. Иногда к ней из любопытства заглядывали здешние, раскрашенные, как для последнего праздника, девицы, но она смотрела на них сурово и общение не поддерживала. Проспер все не приходил, и у фехтовальщицы возникло опасение, что он не придет вообще, — он мог передумать, его могли убить или схватить полицейские. «Нужно уходить отсюда самой, — решила девушка. — Завтра утром и уйду».

К вечеру бордель снова ожил. В дверь кто-то громко стукнул и вошел.

— Здравствуй, милашка! Мне сказали… Вот черт!..

На пороге стоял Альбер де Зенкур. Он был в форме королевского гвардейца и с тем же потрясением на лице, что и у фехтовальщицы.

— … Альбер?..

— Хм… неужели все так плохо, де Жано? — усмехнулся Альбер.

— Черт возьми! Черт возьми!

Фехтовальщица вскочила, подбежала и обняла де Зенкура за шею. В коридоре мелькнула довольная физиономия Кошон.

— Принеси вина и поесть, старуха! — бросил ей через плечо де Зенкур и прикрыл дверь ногой. — Не думал, де Жано, что вы для этого бежали из нашей славной Бастилии!

— Не говорите чепухи, Альбер, я бежала не для этого! Как вы нашли меня?

— Я не искал, просто спросил девчонку посвежей… но никак не мог представить, что мне настолько повезет! Я же обещал вам, что мы когда-нибудь проведем время более интересно!

— И не надейтесь! Я здесь временно. Вчера меня чуть не поймали в прачечной.

— Вы прятались в прачечной?

— Я там работала.

— Тогда все еще хуже, чем я вначале подумал, господин де Жано, — засмеялся Альбер, — Давайте-ка уже устроимся поудобнее и поговорим немного.

Де Зенкур сел на кровать и посадил девушку к себе на колени.

— Мало ли кто заглянет, — сказал он. — Пусть уж будет на самом деле, как в борделе.

— Можно закрыть дверь.

— О, не стоит так торопить события, Жано, тем более, что двери здесь на ключ не закрываются.

Де Зенкур шутил, Женька тоже. Появление его в тягомотине этих последних двух дней было подобно бокалу шампанского, которое немедленно ударило в голову и требовало игры, причем игры на грани фола.

Эркюль принесла вино и закуску. Не сказав ни слова расположившейся под пологом веселой парочке, она с улыбкой удалилась.

Альбер выпил вина, и оживленная беседа продолжилась. По известным причинам Женька вина не пила, но поесть не отказалась. Сидя на коленях своего бывшего врага, она жевала хлеб, намазанный гусиным паштетом, и вспоминала, как они хотели убить друг друга. Де Зенкур, ласково поглаживая ее прямую спину, стянутую корсажем, тоже с удовольствием посмеивался над их стычками в классе де Санда.

— Да, попортили вы мне крови, — признался он.

— Я смотрю, вы уже в гвардии.

— В королевской гвардии, — с гордостью поправил девушку Альбер. — Как только моя Софи тряхнула своего батюшку и внесла деньги, меня выпустили и тут же зачислили.

— А дуэль? Это вам не помешало?

— Напротив! Негласно такие драчки считают лучшей рекомендацией для будущего солдата.

— А де Жери? Вы дрались с ним? — спросила девушка.

— Я вызвал его, но он отказался. Ему обещали звание лейтенанта. Не всякий согласится на дуэль, имея такие виды на будущее, тем более этот пронырливый хорек. Я обсмеял его, как мог, но он не поддался.

— А вы не боитесь, что он подошлет к вам убийцу?

— Наплевать! Моя смерть хоть не будет бесчестной.

На одном из поворотов этой оживленной беседы Женька коснулась темы де Вернана.

— Я всегда хотел проучить этого лощеного красавчика, — не стал скрывать де Зенкур, — но его смерть почему-то не принесла мне радости… Вот вы были довольны, когда убили графа д’Ольсино?

— Да. Это был мой долг, хотя теперь… я не знаю, долг ли это был.

— Вот и я стал думать…

Де Зенкур не договорил — внизу раздался какой-то шум, резкие голоса и ноющие возгласы Кошон.

— Сударь, у нас все в порядке! Сударь!

— Отойди, дура! — крикнул кто-то. — У меня предписание!

Женька вскочила, но Альбер удержал ее.

— Сидите! Это обычный обход!

— А если не обход?

— Все равно! Низом вы уже не пройдете!

— А окно?

— Оно выходит в тупик. Лучше вернитесь ко мне и немного помолчите, — резким шепотом приказал де Зенкур и, закрыв девушку собой, повалил под спасительную тень полога.