Напарница - Авербух Наталья Владимировна

— Как, Ивона! — воскликнул он с удивлением. В голосе сына синдика всё ещё сквозил холодок, и, пожалуй, это меня несколько… огорчало. — Всего три письма, когда надо разослать в пять раз больше? Право, вы меня удивляете и… постойте!

Сын синдика схватил одно из писем, и так и впился в него глазами.

— Ивона! — возмущённо проговорил он, — когда я просил вас взяться за эту работу, я говорил об обязанностях, которые могла бы выполнять моя невеста!

— Разумеется, сударь, — согласилась я.

— Тогда ответьте мне, моя дорогая, — в этом обращении не было уже тех подкупающих ноток, которые так ласкали и пугали меня с самого начала знакомства, — для чего же вы копируете мой почерк?!

— О… — потянула я, несколько сконфуженная этим открытием. Порученная мне работа вызвала к памяти привычный навык, к тому же отточенный напарником до того, что мало какой специалист мог бы обнаружить подделку. Вампиры, при желании, могут не только перенять у человека умение, но и вернуть обратно отчищенным от обычно допускаемых ошибок. Не сказать, чтобы я радовалась подобной учёбе — ни тогда, молоденькой девочкой, которой стали поручать дела, ни потом, когда попала в Бюро безопасности. Нелепость моего промаха меня до необычайности смутила, и я забрала у сына синдика письма — все три — и разорвала на мелкие кусочки.

— Однако же же, сударыня, — медленно проговорил Дрон Перте, — вы не ответили на мой вопрос. Почему вы решили сыграть со мной столь дурную шутку? Неужели вам не ясно, в каком положении я бы оказался, если бы писал своей рукой письма, подписанные женским именем? Или вы не понимаете, что именно этого я хотел избежать, попросив вас о помощи? А, может, вы хотели…

— Довольно, сударь! — не выдержала я. — Весьма сожалею о своей ошибке, и приношу вам свои извинения. Чего же вы ещё хотите?

— Объяснений, — резко ответил сын синдика и, пододвинув стул, уселся рядом со мной. — Итак, сударыня, вы видели этой ночью своего… напарника. С какой целью вы разговаривали с ним? Какие инструкции он вам дал? Упоминалось ли в разговоре моё имя? О чём была ваша беседа? Ну же, говорите!

— Сударь! — запротестовала я. — Столько вопросов, а я не обещала ответить ни на один из них.

— Сударыня, — тихо и угрожающе проговорил авантюрист. — В качестве моей невесты вы пользовались известными правами на меня, сейчас же извольте делать то, что вам говорят!

— Иначе?.. — так же тихо произнесла я. Тон моего собеседника не оставлял сомнений, что теперь он вернётся к своим угрозам, может, теперь ещё более решительно, коль скоро ему больше не интересна моя рука и моё сердце. — Иначе что, сударь? Вы нарушите своё слово и выдадите меня кровникам? А, может, продадите вашим друзьям, из рук которых так недавно и столь любезно вытащили? А, может, в вас проснутся родственные чувства, и вы расскажите отцу, кто я такая? Говорите, сударь! Когда вы приглашали меня сюда и клялись честью в моей безопасности, то забыли упомянуть такое важное условие, как безусловная верность одному только вам или скорейшая свадьба. Или, быть может, вы отказываете мне в вашем гостеприимстве?

— Ивона, прошу вас, — ещё тише произнёс Дрон Перте. — Не вынуждайте меня отнестись так, как это принято в нашей стране женщинам, к подобным вам. Я держу слово, но мне не хотелось бы об этом пожалеть. А теперь — ответьте, будьте добры, на мои вопросы.

— Сударь, — ответила я, стараясь принять самый искренний вид, что, признаюсь, в общении с сыном синдика у меня всегда получалось весьма и весьма слабо. — Сударь, я действительно виделась с моим хозяином, как вы его называете, однако, должна признаться, речь о вас не заходила вовсе. После того случая, вы помните, когда вы принесли меня в свой дом, у нас с ним появились враги, способные причинить вред нам обоим, и, избегая встречи с ними, мы были вынуждены разлучиться. Я думаю, вы сами должны понимать, как много необходимо сказать друг другу близким людям после долгой разлуки.

Едва я назвала напарника своим хозяином, да ещё по-острийски, сын синдика вздрогнул и устремил на меня столь гневный взгляд, что я с трудом подавила желание оборвать свою речь и выбежать вон из комнаты. Дальнейшая моя тирада, признающая самые интимные отношения с вампиром, заставила Дрона Перте порывисто подняться и отойти к окну. Признаюсь, я даже не ожидала, что мне так легко удастся уязвить авантюриста и проявить в нём чувства более человеческие, чем прежние театральные любезности, немало меня утомлявшие. Однако затеянная мной игра была слишком опасна, чтобы я могла ей увлекаться.

— Вы говорили о врагах, сударыня, — равнодушно произнёс сын синдика, видимо, уже справившийся со своими чувствами. — Но разве ваш хозяин не способен обеспечить вашу защиту?

— Не тогда, когда речь идёт о не-мёртвых, сударь, — вежливо ответила я. — Они ссорятся, бросают вызовы и решают свои споры шпагой так же, как и все мужчины в вашей стране, и подчас бывают достаточно… утомительны.

— Не все мужчины в Острихе владеют шпагой, — усмехнулся сын синдика. — Итак, сударыня, я дам вам ключ от задней двери с тем, чтобы вы прекратили оставлять её распахнутой каждый раз, как собираетесь прогуляться. Я даже не буду требовать предупреждать меня перед выходом из дома — взамен прошу напомнить вашему хозяину, что мы предполагали заключить сделку, и я по-прежнему нуждаюсь в деньгах и располагаю нужными вам сведениями. А пока закончите эту работу, да поторопитесь, я хотел разослать письма ещё до обеда.

Я едва дождалась ночи, когда в душной темноте своей спальни могла, наконец, призвать напарника к ответу за учинённое им безобразие. На этот раз вампир откликнулся сразу, не дожидаясь ни просьб, ни угроз, ни упрёков:

«А, Ами, насилу дождался! Немедленно одевайся и выходи из дома. Есть дело».

После чего словно бы пропал, и уже ни на что не откликался.

Одевшись всё с тем же небрежением к своей внешности, которая так задевала сына синдика (авантюристу ни разу не приходила в голову мысль о трудности облачения в острийскую одежду без посторонней помощи, ведь их мужчины надевают не менее прихотливый, но гораздо более простой в носке наряд), я вышла из дома, как мне и приказал напарник, и немедленно попала в его объятья.

— Пусти! — сейчас же возмутилась я, когда вампир, против обыкновения, не только обнял, но и поцеловал меня в открытую шею, слегка царапнув кожу клыками. — Как ты смеешь?! И тебе не стыдно смотреть мне в глаза?

— А, вижу, благородному дворянину понравилось приготовленное для него зрелище? — засмеялся вампир. — Забавные существа устрицы, они готовы ухаживать за чужой женой, но порывают с невестой всего лишь за невинные поцелуи с не-мёртвым.

— Понравилось?! Зрелище?! Гари, при чём тут Дрон Перте? Я хочу знать, по какому праву ты…

— Перестань, Ами, тебе не идёт, — прервал мои возмущения напарник и, не считаясь с моим желанием немедленно разобраться в происходящем, повлёк за собой по улице. — Я могу поклясться тебе честью, но что тебе до чести бедного сына бакалейщика, негодяя и вора, когда ты отвергла руку благородного дворянина!

— Прекрати! — взмолилась я. — Тебе самому не идёт это острийское кривлянье!

— Тогда и ты не кривляйся, моя хорошая, — серьёзно ответил вампир. — Честное слово, я не сделал тебе ничего плохого, и, если и затуманил твоё сознание, то лишь для того, чтобы преподать хороший урок твоему дворянчику.

— Да что ты привязался к его сословию! — совершенно невоспитанно возмутилась я, одновременно чувствуя, как от осознания слов напарника у меня холодеют руки. Беренгарий имеет в виду… события этой ночи, оправдать которые может только транс или безумие…

— Именно, — усмехнулся вампир, отвечая не то словам, не то мыслям, — именно так, моя дорогая. А теперь перестань строить из себя недотрогу и займёмся делом.

— Я тебя не понимаю, — пробормотала я, но тут вампир затуманил моё сознание и прижал к себе, а когда отпустил, мы стояли на крыше дома, в котором поселилась Беата, или, во всяком случае, на точно такой же.