Я один вижу подсказки 10 (СИ) - "Son"

– Лёша, я хочу у тебя кое-что узнать. Ты ведь знаешь, почему род Некрасовых считается проводниками?

Вопрос касался истории рода, что меня заинтересовало, но я всё равно ответил неохотно.

– Конечно, знаю. А теперь иди.

– Ну скажи!

Я тяжело вздохнул:

– Из-за их навыка «Ока», – сначала ответил кратко, но почувствовал, что этого мало, и добавил: – Это чистая статистика. Те, кто сосредоточен на боевых навыках, рано или поздно погибают. Почти все, без исключения.

Она кивнула, будто ждала именно этого ответа:

– Да. Четвёртое испытание для многих избранных становится непреодолимым. «Золотым стандартом» считаются первые три. Именно после третьего девяносто девять процентов перестают идти дальше.

Цифры, конечно, условные, но суть верна. Даже в Империи есть указ: после третьего испытания нужно остановиться. Не рваться дальше и не пытаться пройти четвёртое.

Только Ярославу не интересовало четвёртое испытание, не интересовала статистика смертей. Её интересовал наш род, поэтому она вернулась к предыдущей теме:

– То есть один навык – «Око», может превратить обычную семью в род проводников?

Я кивнул, но уточнил:

– Это не только из-за навыка. Тут совокупность факторов. Навык не просто был – он передавался по наследству. По крайней мере, раньше. Сейчас в роду Некрасовых уже никто не обладает «Оком».

Когда я произнёс это, Ярослава странно на меня посмотрела. Так пристально, будто что-то уловила. Но я не остановился и продолжил:

– Дальше, дело в личном выборе. Наш предок, Пуро… он сам прошёл семь испытаний. Причём не в одиночку, а в паре с кем-то. Именно после этого за ним и закрепилась репутация проводника.

Имя у него было простое – Пуро. Фамилий тогда ещё не было. Про него вообще известно немного. История рода начинается уже с его сына, который и взял фамилию Некрасов, основал семью и начал вести записи.

Но Пуро… он был не просто прародителем. Когда о нём говорят, то говорят с уважением, почти как о легенде. Его считали гением. Не в смысле учёности, а в смысле выживания.

Он умел мыслить так, что даже в самых безнадёжных ситуациях находил выход. Там, где другие погибали – он проходил.

Самое странное, мы точно знаем, что он прошёл семь испытаний. Но никто не знает, что случилось дальше. Умер ли он на восьмом? На девятом? Или прошёл и их тоже?

Башня Бога не выдаёт тел. Тем более, не выдаёт записей о смерти. Я к тому, что каждое поколение рода Некрасовых верит: Пуро жив.

Мы немного поговорили о роде Некрасовых, но в итоге всё равно снова свернули к испытаниям. Особенно к одному вопросу, который Ярослава задала с особым интересом:

– Так что же происходит в испытаниях с четвёртого по шестое, раз их называют этапами для опытных избранных?

Ещё их иногда называют элитными испытаниями. А тех, кто прошёл их, называют по-разному. Кто-то – «опытные избранные», кто-то – «странники».

– Что же особенного в этих испытаниях?

Я задумался над этим вопросом, чтобы объяснить нормально:

– Можно сказать так: в них появляется хаос, то есть неопределённость.

Правила, которые раньше были хоть как-то стабильны, начинают работать непредсказуемо. Могут отключаться навыки, могут не дать выбрать роль – её придётся получить самому.

– То есть опытный избранный может вообще появиться на испытании без навыков, без предмета… ты просто оказываешься там, и всё, что тебе нужно – выжить и приспособиться.

Я говорил все эти слова, глядя в глаза сестре. Когда же речь зашла о более щепетильной теме, я отвернулся и посмотрел на озеро:

– Тем более, время на испытание увеличивается: десятки лет, может быть, сотни – в зависимости от продолжительности жизни роли.

– Что?

Ярослава удивилась: для неё «испытания» представлялись короткими приключениями. Они относительно быстрые. Она никогда не слышала о сотнях лет испытания.

– Ну, миссии меняются. Нужно будет не просто сделать что-то, а как бы прожить жизнь. Ты рождаешься, у тебя есть какая-то цель: ты либо выполняешь её, либо нет. Главное, не только выполнить миссию, но и не потерять себя.

Ярослава надолго замолчала, прежде чем воскликнуть:

– Но это же другая жизнь!

Может быть, со стороны было не совсем понятно, о чём она говорила, но я всё понял.

– Всё верно. Ты, скорее всего, найдёшь там любимого, заведёшь детей, а затем вернёшься сюда, в своё молодое тело.

Таких случаев слишком много, чтобы называть их редкостью. Избранные сходят с ума и не могут понять, где испытание, а где реальная жизнь. Если они живут в другом мире слишком долго, то жизнь роли кажется им реальнее своей собственной.

На этом этапе уже никто не говорит о силе, об уровнях или предметах. Речь идёт не о награде. Речь идёт о том, сможешь ли ты вернуться собой.

И когда они выходят, если выходят, им нужно время, чтобы просто восстановиться. Чтобы задать себе один страшный вопрос:

«Кто я?»

Впрочем, у Ярославы было иное мнение:

– Я не буду никого рожать. И тем более не полюблю искусственного человека на испытании.

Сестра думала о них как о ненастоящих людях. И что миры на испытаниях тоже не настоящие. Услышав это, я только хмыкнул:

– Хм…

– Чего?

– Вспоминая себя, я тоже так думал.

– А теперь?

– Я в этом не уверен.

Теперь уже сестра хмыкнула, только колко:

– Ха! Всё потому, что ты слишком слабый.

– Не говори ерунды, посмотри на это, – я поднял руку и напряг бицепс. Рука была большая, мощная, с множеством мышц. – Разве такое тело может быть слабым?

– Ты слабый духом!

Тут я уже не стал спорить:

– Просто в этом плане я обычный человек. Да, на первых испытаниях у меня ещё были розовые очки, как у тебя. Казалось, всё будет по-моему. Но в итоге понял – это неизбежно.

– Что «это»?

Ярослава задавала слишком много вопросов.

– Ты поймёшь это тоже. Так устроены люди. Мы тут сидим на чёртовом Севере, вдали от всех, оторваны от жизни, и это не нормально. Люди должны общаться, быть среди других. Мы – социальные существа. Из этого общения и рождается всё, что делает нас людьми: любовь, дружба, ненависть, предательство, верность.

Она медленно кивнула. Потом вдруг спросила:

– То есть, когда я пойду на четвёртое испытание… у меня уже могут быть дети? И мне придётся их оставить, чтобы вернуться?

– Да. Это возможно.

Она нахмурилась ещё сильнее:

– И у тебя, когда ты вернёшься, могут быть дети? У всех? Даже у отца?

Я долго не отвечал, потом сказал:

– Может быть. И, возможно, у него действительно были другие дети. В другой жизни, в других испытаниях. И, может быть, он тоже когда-то вернулся с пятого испытания и задал себе тот же вопрос, что и все:

«Где реальность?»

В любом случае, нам уже нужно было остановиться. Разговор стал слишком философским. из тех, на которые нет однозначных ответов. Каждый выбирает своё. Я протянул руку и несильно щёлкнул сестру по лбу.

Она взвизгнула:

– Ай! – и схватилась двумя руками за лоб, как ребёнок. – За что?

– Всё потому, что ты слишком глубоко копаешь.

– А что, нельзя?

– Можно. Только не со мной. Я люблю, когда всё просто. Просто прими как факт: роль – это роль, ты – это ты.

Не стал рассказывать ей про аватаров, про то, как они после слияния становятся частью так называемого «бога». Не стал говорить, потому что это всё равно ничего бы не изменило.

Таким людям, как Ярослава, лучше жить так, как она живёт: относительно спокойно, в комфорте, не заглядывая в бездну.

«Зачем тянуть её туда, где уже слишком много безумия?»

Одного «фанатика», копающегося в этом дерьме, достаточно. Ярославе, похоже, просто нравится рассматривать испытания как игру, как интересный сценарий. Ну и пусть.

Но вдруг она задала неожиданный вопрос:

– Разве это не лицемерие?

– Что именно?

– Ну… мы уходим туда, творим всё, что хотим, а потом возвращаемся. Как будто ничего не было.