Проклятый Лекарь (СИ) - Молотов Виктор

— Бывает от стресса, — пожал я плечами. — Мышцы шеи зажимаются.

Он несколько раз повернул голову, удивляясь внезапно обретённой лёгкости движений.

— Спасибо, молодой человек. Я и не заметил, как привык к этой боли.

Тёплая волна благодарности коснулась Сосуда. Я мысленно заглянул внутрь — плюс ноль целых пять десятых процента.

Полпроцента. За спасение от медленной, мучительной деградации и, возможно, смерти от падения с лестницы. Это грабёж!

К обеду я помог ещё двоим. Женщине с мигренью (защемление нерва — ноль целых семь десятых процента) и мужчине с «несварением» (начальная стадия гастрита — ноль целых восемь десятых процента).

В обед, сидя в пустой процедурной, я подводил итоги.

Получено: два процента Живы. Потрачено на существование: три процента. Итог: минус один процент. При таких темпах я сдохну быстрее, чем планировал.

— Плохие новости? — доктор Мёртвый вошёл в комнату бесшумно, как призрак.

— Просто считаю… эффективность работы, — ответил я.

Он присел на край стола, скрестив свои длинные ноги.

— Знаете, что я заметил? — задумчиво спросил он. — Вы смотрите на живых так же, как я на мёртвых. Оценивающе. Диагностически. Словно они уже пациенты, просто ещё не знают об этом.

Проницательный старый ворон. Он видел больше, чем показывал.

— Профессиональная деформация, — уклончиво ответил я.

— Возможно, — он встал. — Кстати, после обеда у нас вскрытие. Судебно-медицинская экспертиза. Готовы испачкать руки?

— Более чем.

Мне нужны не головные боли и защемления. Мне нужны умирающие! Но где их взять в морге?

Секционная оказалась хорошо оборудованной — современные столы с дренажной системой, мощные бестеневые лампы, набор инструментов, который вызвал у меня приступ ностальгии.

На столе лежал молодой мужчина лет двадцати пяти. Бледный, с синюшными губами.

— Предполагаемое отравление, — пояснил Мёртвый. — Нужно установить точную причину, — он протянул мне скальпель. — Начинайте. Стандартный Y-образный разрез.

Я взял инструмент, и… это было как вернуться домой. Лезвие легло в руку идеально. Одно точное движение от плеча к середине груди, затем вниз к лобку.

— Превосходная техника, — заметил Мёртвый. — Где вы учились?

— По учебникам, — соврал я. — И немного практиковался.

На тысячах трупов за пятьсот лет. Но ему об этом знать необязательно.

По мере вскрытия я почувствовал знакомое, пьянящее ощущение. Остаточная энергия смерти — та самая, которую обычные люди не замечают — начала просачиваться в меня.

Не Жива, нет.

Это была тёмная сторона той же монеты. С каждым разрезом, с каждым извлечённым органом моя некромантская сила крепла. Как мышца, которую долго не использовали, но теперь начали интенсивно разрабатывать.

— Смотрите, — я указал кончиком скальпеля на печень, которую только что извлёк. Орган был увеличен, дряблый, неестественного тёмно-вишнёвого цвета. На разрезе его структура напоминала глину, испещрённую трещинами. — Классические некротические изменения, вызванные мощным гепатотоксином. И запах… — я принюхался. — Чувствуете? Лёгкий аромат горького миндаля?

— Цианид, — кивнул Мёртвый, его глаза за стёклами очков блеснули профессиональным интересом. — Классика. Дешёвый, быстрый и почти без следов, если не знать, где искать. Вы хорошо разбираетесь в ядах.

— Приходилось сталкиваться, — уклончиво ответил я, вспоминая одного барона из Проклятых Земель, который любил угощать своих врагов вином с похожим ароматом. Пришлось долго изучать его рецептуру, прежде чем преподнести ему ответный «подарок».

К вечеру, закончив с двумя вскрытиями, я чувствовал себя… сильнее. Некромантская искра во мне разгорелась в маленький, но стабильный огонёк. Это не прибавило мне процентов в Сосуде — он, наоборот, опустел ещё на полтора процента. Но я чувствовал, как возвращается контроль. Как будто я заново учился ходить после долгой болезни.

Прошёл второй день. Потом третий. Рутина затянула меня, как болото, но это было полезное болото. Утром и днём я, как ищейка, выцеплял из потока скорбящих родственников и уставшего персонала тех, кому требовалась моя помощь. Вот пожилая женщина с подскочившим давлением, вот молодой следователь с защемлённым нервом.

Каждый день я зарабатывал два, иногда три процента Живы, помогая с этими мелкими недугами. И каждый день моё проклятие исправно сжигало те же три процента. Мой запас застыл на отметке в четырнадцать-пятнадцать процентов. Я не умирал, но и не жил. Я балансировал на лезвии ножа.

Но вечера принадлежали мне. Каждый вечер доктор Мёртвый оставлял мне одно-два вскрытия. И с каждым разрезом, с каждой извлечённой порцией холодной, мёртвой плоти, моя некромантская сила крепла. Я впитывал остаточную энергию смерти, как сухая губка впитывает воду. Моя связь с миром мёртвых становилась всё прочнее.

К концу третьего дня я подтвердил свои первоначальные расчёты. Стратегия «мелкого ремонта» живых посетителей работала, но лишь для поддержания статус-кво. Она не давала роста. Это была тактика выживания, а не победы. Полагаться только на неё в долгосрочной перспективе было бы стратегической ошибкой.

Одновременно с этим вечера, проведённые в секционной, принесли свои плоды. Я накопил достаточно тёмной энергии. Достаточно для перехода ко второму этапу моего плана. Я мог призвать помощника.

Это потребует Живы. Много Живы. Минимум десять процентов. Расход был просчитан заранее. Но теперь, когда первая фаза — стабилизация — была завершена, настало время для активных действий. Время инвестировать капитал в инструмент, который принесёт настоящую прибыль.

Именно в этот вечер, когда морг опустел, Мёртвый ушёл домой, а Семёныч закончил смену, я и приступил к реализации следующего пункта своего плана.

Нюхль — мой старый фамильяр!

Маленькая костяная ящерица, мой верный ищейка. Он обладал уникальным даром — чувствовать «запах приближающейся смерти». Не смрад разложения, нет.

Он чуял тонкую, едва уловимую ауру тех, чья нить жизни вот-вот оборвётся из-за болезни или еще какого недуга. В прошлой жизни это помогало мне находить лучший «материал» для моих легионов — свежие, нетронутые тлением тела.

А в этой жизни…

В этой жизни его дар мог стать моим единственным спасением. Он мог бы находить для меня тех, кто стоит на пороге смерти. А я, вместо того чтобы забирать их души, буду их спасать, получая взамен драгоценную Живу.

Это был единственный выход. Не ждать случайных посетителей морга с их мигренями и защемлениями, а активно охотиться. Охотиться за умирающими.

Действовать нужно сейчас, пока у меня есть хотя бы минимальный запас для ритуала. Это безумие. Это ва-банк. Но это единственный ход, который у меня остался.

Я закрылся в дальней комнате — бывшей каморке для инвентаря. Достал кусок мела — позаимствовал из процедурной — и начал чертить на пыльном полу круг призыва.

Пентаграмма. Руны подчинения. Символы связи между мирами. Всё по памяти, но рука помнила каждый изгиб.

Я стоял перед начерченной на пыльном полу печатью, и меня охватило секундное колебание. Десять процентов. Потратить десять процентов, когда у меня их всего четырнадцать?

Это безумие. Я превращаю пять дней медленного угасания в два дня агонии. Любой стратег назвал бы это смелым ходом, но чертовски опасным.

Но что такое пять дней пассивного ожидания конца? Это медленная капитуляция. А я не привык проигрывать. В прошлой жизни я всегда ставил всё на кон в решающий момент. И побеждал. Привычки не меняются, даже если ты сменил мир и тело.

Лучше сгореть за два дня в попытке вырваться, чем тлеть пять дней в безнадёге.

Я встал в центр круга и начал ритуал. Некромантская сила откликнулась охотно, словно радуясь возможности проявиться.

— Тенью Полуночи и Костью Рассвета, — слова лились сами, древние, как мир. — Я призываю тебя, верный слуга. Откликнись на зов хозяина!

Сосуд внутри заледенел. Жива хлынула из него рекой, питая ритуал. Десять процентов утекли за несколько секунд.