Охотница (СИ) - Архангельская Мария Владимировна

- У тебя на завтра намечены какие-нибудь неотложные дела?

- Обычная работа, собственно, но ничего особенного. А что?

- Давай встретимся завтра. Папа тебя отпустит, если я его попрошу. А сегодня ты поедешь домой и просто выспишься.

- Женя!

- Что?

- Ей богу, это пустяки. Приму таблетку, на худой конец, и всё пройдёт.

- Поспишь, и всё пройдёт. А встретимся завтра. Честно-честно.

Макс возражал, настаивая, что не надо его жалеть, и даже сказал, что весь день ждал этого вечера, но я осталась непреклонна. И даже соврала, что хочу увидеться с Мелюзиной, а потому, если он не хочет с ней встретиться, свидание лучше перенести. О нелюбви к нему Мэл Макс знал и на этот аргумент согласился. Я чмокнула его в щёку, он поймал меня раньше, чем я успела выпрямиться, и поцеловал в губы.

Когда я уходила, парень в синем свитере всё так же стоял в коридоре с телефоном. Ну ладно, думала я, сбегая по лестнице мимо лифта, женщинам положено быть болтливыми. Но мужчина-то о чём может так долго трепаться?

Солнце уже исчезло за домами, и на улице сгущались сумерки. Я приостановилась на парковке, раздумывая, чем бы занять вечер. О том, что я лишилась компании Макса, я не жалела, наоборот, оказалось приятно о нём позаботиться. Но свободное время осталось, а возвращаться домой мне не хотелось.

Что ли и правда Мэл позвонить, в гости напроситься? Она в тот вечер в «Сопрано» сама сказала, что нужно нам как-нибудь посидеть за чашкой чая и поговорить, как в старые добрые времена...

Мэл оказалась дома и против моего приезда ничего не имела, только предупредила, что сейчас занимается собой, так что я должна быть готова сама себя обслужить. Я рассмеялась и ответила, что пока ещё не безрукая.

Дверь мне она открыла в халате, и с салфеткой в руке, которой снимала маску с лица. Окинула меня критическим взглядом и сказала: «Неплохо выглядишь».

- Стараюсь.

- Куда-то собиралась?

- Да, с Максом, но он плохо себя чувствует.

- А, - Мэл пренебрежительно фыркнула. - Ещё даже не женился, а уже капризы пошли.

- Ты не права. Он-то как раз настаивал, чтобы пойти, но я сама не захотела.

- Нашла бы ты себе кого получше, - Мэл махнула рукой в сторону кухни. - Пицца в холодильнике, если что. Чайник недавно кипел.

Когда я принесла в гостиную две чашки чая, сахарницу и разогретую в микроволновке пиццу, Мэл как раз сосредоточенно наносила лак на ногти. Они у неё всегда как произведение искусства, и я думала, что это заслуга её маникюрши. Ан нет, оказывается, всё сама, всё сама.

- За что ты так его не любишь?

- Кого? А, Макса твоего? - она поморщилась и критически оглядела дело рук своих. - Не переношу шкурников, вот и всё.

- Ты его даже не знаешь практически.

- Я знаю главное - он зарится на твои деньги. То есть, не твои, а твоего отца, но это дела не меняет, - Мэл помахала растопыренными пальцами в воздухе. - Ну вот, застынет, и можно будет наносить верхний слой.

- У тебя здорово выходит.

- Курсы визажистов. Я и гримироваться перед выступлениями предпочитаю сама. Ты, кстати, не думала?

- О чём?

- О курсах каких-нибудь. Приобрети профессию.

- Ну, у меня и так вроде бы диплом есть.

- Вот именно, что вроде бы, - она осторожно взяла чашку с чаем. - Куда ты с ним пойдёшь, с этим дипломом? Не смеши меня.

- Мне, в общем-то, на жизнь зарабатывать необходимости нет.

- Да разве в заработке дело? У тебя должна быть своя жизнь. Своя работа. Можешь не гнаться за заработком, но это личный рост, реализация. И новые люди. Глядишь, и найдёшь себе кого-нибудь другого.

- И где будет гарантия, что этот другой не позарится на мои деньги?

- А ты гляди в оба. На то и щука в море, чтобы карась не дремал. Но даже если выйдешь за этого своего Макса... Думаешь, он после свадьбы будет тебя так же ценить, как до?

Я поморщилась. Слова Мэл неприятно соответствовали моим собственным мыслям. От которых мне в последнее время почти удалось избавиться, и вот она мне снова о них напомнила.

- Ты не кривись, а посмотри вокруг. Домохозяйки мужьям скучны. И не надо говорить, что дом вести - это та же работа. Может, и работа, да только мужику, кроме борща и мягких тапочек, нужно что-то ещё. Борщ и тапочки он воспринимает как должное. Вот на своих родителей посмотри - у твоей мамы собственное дело, ага? И живут вместе много лет, душа в душу. Когда жена умница-красавица, да ещё и независима, муж такую будет ценить. А не домашнюю клушу, которая и так от него никуда не денется, потому что ей и идти-то толком некуда.

Она откусила острый угол от треугольного куска пиццы и принялась жевать, прервав свой монолог.

- Ну, насчёт красавицы - это точно не про меня, - пробормотала я.

- Ты, мать, себя-то не недооценивай, - сурово посоветовала Мелюзина. - А то так и будешь довольствоваться такими вот Максами. Женщина красива настолько, насколько себя ощущает. Вот я, например, каких хочу, таких и выбираю. Думаешь, хоть один отказал?

Я покосилась на неё и завистливо вздохнула. Ей, с её точёным носиком, легко говорить, не то, что моя картошка.

- Хотя, справедливости ради, их и уговаривать особо не надо, - Мэл отложила оставшуюся от куска корочку и вздохнула. - Я ведь не на пустом месте говорю, что женатики только на сторону и смотрят. Ты бы знала, что я от мужей про их жён наслушалась! Даже если женились по любви - глядь, пройдёт годиков пять-семь, и былая нимфа превращается в корову. Которая, может, домашняя и уютная, но с ней ску-учно!

- Так ты у нас - разбивательница семей?

- Да нет, зачем? - она пожала плечами. - Я ведь замуж не хочу. Так что ни одного мужа ещё из семьи не увела.

Я взяла второй кусок, и некоторое время мы ели в молчании. Чай в чашках кончился, и Мэл сходила на кухню за чайником.

- Люди делятся на две категории, - я кивнула на оставленные ею корочки. - Тех, кто ест пиццу целиком, и тех, кто оставляет корку.

- Я всегда их оставляла. Не люблю пустое тесто.

- А по-моему, корка - самое вкусное и есть.

- Ну да, я помню - ты и вафельные коржи без начинки грызёшь. Хотя они на вкус как картон.

- Много ты понимаешь...

Разговор вернул на безопасно-кулинарные темы. Потом мы допили чай, и Мэл докрасила свои ногти, а попутно прочла мне маленькую лекцию по искусству маникюра. Домой я засобиралась уже совсем поздно.

- Привет, Паш! - я махнула рукой. Паша Кулагин оглянулся, кивнул и придержал шаг, позволив мне себя догнать.

- Привет. Ты откуда?

- Из спортклуба. А ты?

- Из тира.

- Из тира? Это где... - я подняла руку с вытянутым пальцем, имитируя пистолет, - «пиу-пиу»?

- Ну да.

- Ух ты! И давно ты туда ходишь?

- Да с полгода уже.

- Чего это тебя на стрельбу потянуло?

- Да так как-то... - он пожал плечами. - Мать достаёт, братец тоже. Ты не представляешь, Женька, как тебе с предками повезло. А стрельба как-то отвлекает. Я и раньше туда ходил, а теперь вот вернулся. Знаешь, там ведь нужна концентрация, и всё лишнее куда-то уходит. Тренер говорит, что у меня способности есть, нужно только заниматься регулярно...

Он говорил что-то ещё, а я кивала, и воображение невольно рисовало картинку, что Пашка, выпуская пули в мишень, представляет на её месте «достающих» его родичей. Бр-рр. Но нет, стоит думать о нём плохо. А даже если и представляет, кто я такая, чтобы судить? В конце концов, это не самый худший способ выпустить пар, а от воображаемого до реального дистанция огромного размера. И вообще, он-то по мишеням стреляет, а я - по живому выпалила.

Интересно, а что Пашка скажет, если я вдруг расскажу ему об этом эпизоде своей жизни? Нет, я, конечно, не собиралась делать такую глупость, но всё-таки. В ужасе шарахнется, или скажет «Ух ты, круто!»?

Полиция меня так и не потревожила, хотя прошла уже неделя, и я потихоньку уверялась, что ничего мне не будет. Следов, указывающих на меня, я не оставила: ни клочков одежды, ни вывалившихся из кармана предметов, ни отпечатков пальцев на деревяшке - спасибо холодной погоде и кожаным перчаткам. Свидетелей тоже не было, я вспомнила, как оглядывалась и прислушивалась после выстрелов, но вокруг было тихо. Если кто и услышал, то выяснять, кто стрелял, не поспешил. Машина? Мало ли там машин ставится...